В честь весны я исполнил на линии старта
Свою первую музыку — крик.
Я пришёл в этот мир в самый первый день марта.
Познакомьтесь: Шопен. Фридерик.

Мне лихое, нелёгкое время досталось.
А пространство... Не мучьте лорнет!
Что вы сверлите взглядом обманчивый атлас?
Моей Родины нынче там нет.

Так скажу: и страна может быть эфемерна
При наличьи соседей-деляг…
По отцу своему я француз. Это верно.
Но по месту рожденья — поляк.

Мне ласкали младенческий слух полонезы
В безмятежные первые дни.
Над моим изголовьем шептались диезы,
И бемоли мне пели: «Усни».

Мать играла, и я в царство нот с нею рвался.
Мне казалось, от этих потуг
Билось сердце под ритмы старинного вальса:
Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук.

Там, на самой заре удивительной жизни
Для дальнейших скитаний моих
В это сердце вобрал я все звуки отчизны,
Чтоб на клавиши выплеснуть их.

В удивительном форте и рьяном стаккато
На земле бесконечно родной
От капели и до громового раската
Всё смеялось и пело со мной.

А потом за пюпитром сидел я, чуть горбясь,
И играл. И писал. И листал…
У ровесников буквами полнилась пропись.
Я пером заселял нотный стан.

Нет, отнюдь не в угоду мечтаньям о славе
Я творил. И, творя, ликовал.
Мы тогда уже жили в капризной Варшаве.
Там я рос. И концерты давал.

Сколько было наград! И восторженных мнений!
Роберт Шуман гремел похвалой:
«Перед вами стоит новоявленный гений.
Шутки в сторону! Шапки долой!»

«Хорошо б, — говорили, — тебе за границей
Показать знатокам свой талант»...
Кто же знал, что в объятьях французской столицы
Задохнётся поляк-эмигрант,

Что на радость чахотке, податлив и хрупок
Стану я от отчизны вдали…
На прощанье мне дали серебряный кубок
Разделенной на части земли.

Помню, слушал я в Кракове длинную мессу.
А потом у граничной межи
Зарыдали бемоли и взвыли диезы
Сиротеющей польской души.

Позади без меня назревало восстанье
В нём участие брать я не мог.
Но, надеюсь, что, будучи на расстояньи
От друзей, я им всё же помог.

Что сраженья? Я с детства не знал даже драки,
Лишь душевной терзался борьбой.
Но мазурки мои и мои краковяки
Повели их в решающий бой.

В этих звуках «Вперёд» не напрасно ору ж я? —
Думал я, свой терзая талант! —
Полонезы мои так похожи на ружья,
Что торчат из цветочных гирлянд...

Только что полонезы для тех, кто и к залпам
Остаётся бесчувственно-глух…
По сибирским снегам, как по траурным залам
Шёл мой каждый второй брат и друг.

Шёл во тьме. В кандалах. Искалеченный. Тощий.
На морозе цепями звеня.
На восток. В ледяные таёжные ночи
Шёл за смертью своей... Без меня.

Я за это себя презирал откровенно,
Что мол, делаешь здесь? Что творишь?
Но из чопорной строгой красавицы-Вены
Всё ж уехал на запад. В Париж.

Там у белых роялей в роскошных салонах
Так легко забывалась тоска.
Мой портрет модмуазели носили в кулонах.
Сам я был беспристрастен пока.

Я страшился любовных интриг и обманов,
Как страшатся непрочных стезей.
Потому вместо страстных коротких романов
Заводил себе верных друзей.

Вот, к примеру, был венгр. Ференц Лист. Композитор.
С ним, был, помнится, случай такой:
Он прошёл по салону и сел за пюпитр,
Набирая небрежной рукой

Мой мотив. Мой аккорд. Мои такты-длинноты,
Но, добавив чуть-чуть своего.
Я взорвался: «Играйте Шопена по нотам
Или вовсе не трожьте его!»

Он привстал, уступая и делая жесты,
Мол, садитесь! Молчу уж. Молчу!
Над центральной октавой я свесил манжеты.
Погасил венгр тихонько свечу.

Муза к нам снизошла и взметнула крылами.
Пропорхала — и ахнул салон,
В миг, когда снова вспыхнуло яркое пламя,
За роялем не я был, а он.

Ференц стиснул мне руку, сдавив у запястья
Обороты манжетной канвы.
— Я Шопеном, как видите, тоже быть мастер,
А способны ли Листом быть Вы?

В этот миг венгр весь был от гордости светел,
Он подумал, что выиграл бой.
Но с лукавой улыбкой ему я ответил,
Что умею быть только собой.

Время шло. Как бы я ни хотел, ни берёгся,
Как ни прятался в мире сонат,
Надо мною взметнулось горячее солнце —
Страсть с мужским псевдонимом Жорж Санд.

Весь Париж обжигался, пытаясь согреться
Под её пепелящим лучом…
Но лишь я отворил это гордое сердце
(Не простым, а скрипичным ключом).

Город прежде не видел романа такого
Даже в самом причудливом сне.
В этой женщине было так много мужского!
Как и женского, впрочем, во мне…

Нет, столица не знала такого союза:
Светской львицы с изящным юнцом.
Каждый стал для другого и щедрою музой,
И встревоженным ею творцом.

Кто сказал, что не знают любви антиподы?
Что преграда им — разная масть?
Наша странная связь длилась долгие годы…
Но в итоге, увы, прервалась.

Мы, наверно, смогли бы начать всё с начала,
Скрыв надеждой обид остриё…
Ведь когда-то она мне всерьёз обещала,
Что умру я в обьятьях её.

Как ни жаль, но до смерти такой я не дожил.
Был иным мой нежданный итог.
От жестокой болезни худой бледнокожий
В тридцать девять ослаб я и слёг.

Очень скоро в чахоточной биться ловушке
Моему надоело нутру.
Я скончался в обьятьях холодной подушки,
Попросив перед смертью сестру:

«Всё равно мне, какой будет в завтрашней прессе
Некролог. Обещай лишь одно:
Что отправишь туда моё мертвое сердце,
Где впервые забилось оно».

— Да, — кивнула сестра, на моём одеяле
Оставляя сомненья слезу...

***

Я теперь на небесном играю рояле.
А тем временем где-то внизу

Вечер. Тряска. Туман на дорожном распятье.
Там завет выполняется мой.
Странный груз спрятан в складках шуршащего платья.
Всё окутано тёплою тьмой.

Но Людовике ночью никак не согреться.
В темноте ей мерещится вдруг,
Будто ритму колёс вторит мертвое сердце:
"Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук...

За межою межа. За заставой застава.
Солнце... Радуга... Дождь... Полумгла…
Слёзы. Вздох облегченья: Отчизна. Варшава.
Довезла? Довезла! Довезла...

***

Гасит искры талантов забвенья заслоны,
Но не тушит великих огней…
Есть в барочном варшавском соборе колонна
И старинная надпись на ней.

Буквы черные, но, если к ним присмотреться,
Там от пламени слов всё красно:
«Пусть покоится там моё мёртвое сердце,
Где впервые забилось оно!»

Март-апрель 2021 года

Юлия Владимировна ВЫСОЦКАЯ

«Я родилась в 1993 году в казахстанском городе Темиртау. В шесть лет начала писать стихи и продолжаю делать это до сих пор. Чем бы я ни занималась в жизни, меня не покидает уверенность, что поэзия — моё главное и единственное призвание. В родном городе мне посчастливилось получить среднее образование в великолепной школе — Первом Темиртауском Классическом Лицее, продолжающем традиции Лицея Царскосельского. В 18 лет я вернулась на свою историческую родину — в Польшу. Ещё будучи школьницей, я загадала во время экскурсии по старинному городу Кракову, прикоснувшись к знаменитому полутысячелетнему колоколу Зигмунду, поселиться в этом замечательном месте, окончить Ягеллонский Университет и стать гидом. Колокол услышал мои просьбы, и все эти желания сбылись. Я училась в тех же древних стенах, из которых в своё время вышли астроном Николай Коперник, писатель-фантаст Станислав Лем и поэтесса Вислава Шимборская. Я получила степень бакалавра на факультете журналистики и степень магистра на факультете истории искусства. Попутно окончила курсы гида и теперь провожу экскурсии, во время которых рассказываю туристам рифмованные легенды и истории старого Кракова. Любимый город вдохновляет меня на творчество. А ещё моими музами стали 30 увиденных мной стран».