Когда Аделя, вчерашнего казанца, спрашивают, чем же отличается житель Казани от жителя Петербурга, тут есть над чем голову сломать. Но ведь человек измеряется любовью, так ведь? А казанец и питерец любят свои города неодинаково. Так считает Адель.

Казанец смиренен: он излюбил Казань вдоль и поперек, и его больше нечем удивить – любимые изгибы давно изучены, ноги топчут расплывшийся в лужах лик города; казанец безусловно принял ее шероховатости и колдобины, наготу недостроек,  рваные раны асфальта.

Влюбленность в Питер похожа на вредную привычку, а не  на смиренную любовь. Это чувство умозрительное, большей частью вымышленное: объект притязаний ленинградца или петербуржца никогда не понят до конца. Свою возлюбленную он знает лишь наполовину, а то и на четверть, и не способен ей ни в чем довериться. Петербург виляет хвостом трамваев, спицы проспектов вонзаются в грудную клетку смрадным духом автомобилей. И ты задыхаешься, думая, что это любовь лишает тебя последнего воздуха.

Тело Петербурга накрывает с головой. И если в Казани ты успеваешь нафантазировать себе Москву, Петербург, Париж, Будапешт, Йошкар-Олу, то Северная столица не оставит сил на другие города. Ты в ловушке.

Любить Питер – дело неблагодарное. Страсть такого рода существует лишь в воображении любящего. Бессердечный Петербург, мы выдумали любовь к тебе, чтобы было чем оправдать промокший воротник и коченеющие пальцы. Хочешь быть оболган и обветрен – выйди к Неве. Всю твою любовную прыть сдует ветром в тот же миг. Петербург не греет тех, кто в него влюблен.

Но он гипнотизирует обещаниями. Массажистки обещают любовь, брокеры – выгодные вклады. Вереницей обещаний скачут неоновые вывески: «Тепло души» по цене нутрии, богемный «Амстердам» с кондиционером в номере. Всякий раз, выходя на улицу, Адель задумывался о Петербурге как о преследователе. Они кругом – яркие буквы, соглядатаи города: идут впереди как ни в чем не бывало, протискиваются сбоку, выскакивают из-за поворота, периодически сменяют друг друга, но неизменно, непреложно – рядом. Петербург – это недописанный текст, на полях которого Адель впервые чувствовал готовность написать продолжение своей жизни.

И вскоре вместе со своими друзьями-музыкантами он сбегает в этот оглушающий каменный рай, чтобы, как и многие казанцы, попытать счастья, распробовать его на вкус. Но счастье, как и вечерний город, имело странное послевкусие: сиюминутные желания, припозднившиеся мысли, ожесточенная суета – самое время, чтобы играть джаз. Петербург рассыпался в тысяче ночных огней, ослепляя Аделя. Клуб «Красный Лис» стал спасением от повседневности, изгнанием тоски, утолением печалей. Здесь музыка не была забавой на одну ночь – она была смыслом жизни. Совершенно растерянные питерцы выбегали на танцпол, чтобы проникнуться торжеством жизни, и, забыв обо всем, слиться с музыкой. Ради одной блаженной минуты свинга они забывали свой мир, свои заботы – все,  чтобы вновь почувствовать себя живыми.

Одним словом, свинг: игра причудливая, игра дерзкая. Блеск глаз и прилившая к  щекам кровь. Воздух танцпола невыносимо жарок; разрезанное, истощенное пространство качается, как в бреду. Магический танец свинга зачаровывает, рисуя незримую воронку, захватывающую все, что может ее окружать. И стены, и пол, и люди, и свет, и музыка – единое целое.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Звуки ритмичны и чувственны, нервозны и податливы. Они скатываются на пол, готовый в любую минуту разверзнуться под ногами. Раз, два, три, четыре…

А в конце, ошпаренные, почти изувеченные музыкой оркестранты собирали вещи и уходили в дремоту этого отрешенного города, который жаждал свинговать до самого утра.

В ночное время безумство музыки эхом разносилось по улицам Петербурга, изъеденным автомобильной яростью. Теперь свинговый танец – самый привычный ритуал всех будней и выходных Аделя. Он обожал Петербург – город, облаченный в распутные неоновые одежды. Здесь можно запрыгнуть с головой в любую эпоху, забыть обо всем, играть свинг с опозданием этак на девяносто лет.

Адель был способен найти гармонию в чем угодно, а стремительный поток жизни надиктовывал ему джазовые сюиты. Стоило угаснуть одному звуку, – рождался другой. Музыка окружала его со всех сторон. Город танцевал вокруг Аделя в сонном и оттого немного нервном экстазе. Музыка движений, шепота, постукиваний, шагов, отзвуков, щелчков. Как говорил Дюк Эллингтон, «в этом нет никакого смысла, если это не свингует».

И каждый день на город обрушивались потоки воды, но он все сносил – лишь вбирал в себя воду, впитывал в плотные невидимые поры, обрастал сыростью, замшелостью, светился водяным ореолом. Улицы свинговали, пузырились от дождя, искаженные до неузнаваемости. Косые капли распластаны по стеклам автомобилей. Промокший и дико озирающийся Адель бродил в потоках воды по Невскому проспекту, заглядывал в окна кофеен, выискивая лица гениев или безумцев, павших в бою с собой. Он жадно вынюхивал ветер непогоды и видел людей, похожих на него. Они скреблись в запертые двери джазовых клубов Невского проспекта, Шпалерной и Коломенской улиц, Почтамтского переулка, улицы Белинского – чтобы достичь просветления; предавались забвению в этом замкнувшемся круге радости – хмельной и безотчетной. Изнуренные джазом, исколотые синкопами, искаженные до неузнаваемости тени самих себя. Великие безвестные джазмены, эти алчущие и жаждущие правды ночные паломники, играли то в одном, то в другом клубе, иногда просто переходя улицу. А город все так же послушно менял свои очертания, повинуясь ритму свинга.

Это было путешествие в никуда. А они стали богами.

Джаз усыплял бдительность этого города, едва коснувшись его век.

И если осень – это меланхолия, то и петербургский джаз – меланхолия. Свинг-опадающие листья, в сумраке похожие на умирающих птиц, свинг-вода, идущая рябью, свинг-ливни, укутывающие  тяжелым дыханием, свинг-мечты о палящем зное, свинг-сырость – свинг, свинг, свинг!

Универсальный коктейль петербургской джазовой мути.

Анна Валерьевна АБИТОВА

родилась в 1988 г. в Санкт-Петербурге, сейчас живет в Казани и работает библиотекарем. Окончила Санкт-Петербургский техникум библиотечных и информационных технологий, учится в Казанском государственном институте культуры. Автор многочисленных публикаций, в том числе: «Библиотекарь: философ-гуманист, интерпретатор, эстет и этик», «Людоедский капитализм: критика чистого безумия», «Созидательное чтение: заметки библиотекаря», «Сон как последнее прибежище экзистенциалиста» и т.д.