***

Я сбитый самолет Экзюпери,
Одинокий по-своему,
Прикованный к небу Корсики,
Недотянувший до побережья…
Маленький самолетик
В потоке вечности,
Почти безымянный,
Я исчезаю
В бирюзе и лазури.

Я медленно падаю,
Так медленно падаю,
Уже долго-долго…

***

Добрая и прекрасная дорога,
Прощай.
Помнишь ли ты,
Как босоногие юноши
Срывали цветы
И смеялись?
Сегодня
Теплый ветер их детства
Ищет тебя,
Чтобы вернуться, 
Но и ты постарела,
Добрая, прекрасная дорога...
Лишь все так же
Покрывается весною маком пустыня,
И золотистый мираж
Встает над пропастью
Для безнадежного,
Сумасшедшего
Путника.

Каждую ночь,
О, каждую лунную ночь
Мне кажется,
Я опять слышу, как джаз
Льется над дюнами,
Будто плач:
Заунывный
И очень печальный.
Мерцающий мотылек темноты
Манит меня все дальше
В глубь неизвестности
И пустоты,
Я уничтожен
И опьянен...

Доброй, прекрасной дорогой
Наслаждается сердце
Босоногого 
Мертвеца.

***

Как ей к лицу эти осенние клены!

Она идет по аллее Гоголя,

Похожая на богиню и кошку,

Созданная, чтобы мне было больно и сладко

Быть побежденным ее губами.

Такая необъяснимая, такая земная.

Под листопадом

                        сентябрьской нежности

Она проходит, как будто доверчивый дождь;

Исполненная вечной любви и жажды,

Она тихо ступает

По желтым, опавшим снам                       

Навстречу осенним листьям.

Очарованье

Наполняет ее таинственный лес,

Где она взяла мое сердце

Взамен поцелуев.

Очарованье,

Как будто бы иней,

Коснувшийся трепетных трав...

Она идет по осенней аллее

Навстречу солнцу.

Моему городу

«Улицы Буэнос-Айреса,

вы – сердцевина моего сердца».

(Х. Л. Борхес)

Этого города нет,

это только игра.

Мы проходим с закрытыми глазами,

чтобы не видеть, не знать одиночества.

Нас все больше

и нас все меньше;

в воздухе запах усталости

и как будто первого снега.

Мы проходим с закрытыми глазами

мимо окон, которые вечно спят,

мимо стекол, которые никогда не гаснут,

мимо зеркал, где никто не отражается.

Этот город так мал, так наивен,

так безнадежен. Блюз пустых карманов

и увядших деревьев.

Блюз пустоты и людей,

автомобилей, бензозаправок и иллюзий.

Мы проходим с закрытыми глазами,

ибо здесь нельзя пройти по-другому,

ибо здесь нельзя видеть,

что жизнь прекрасна и бессмысленна,

как красивая женщина,

как выпитое вино,

как небо, в конце концов.

Мы проходим с закрытыми глазами,

как будто бы знаем куда идти.

Нас все меньше

и нас все больше.

И мы не печалимся,

и не смеемся. Потому что мы знаем –

это только игра, этого города нет.

Как странно. И как красиво!..

Мы проходим

с закрытыми глазами

все мимо и мимо.

Крым в сентябре

Струит сосновый аромат

Янтарный лес,

Над ним лазурь и полнота

Седых небес.

Плывет, неведомо куда,

От моря бриз:

Как упоителен и прост

Наш мир-каприз.

Он был до нас. Неизменим

И будет впредь:

Как Феб сменяет золотым

Селены медь,

Так волны, волнами сменясь,

Идут на брег,

И будут вечно приходить,

Из века в век.

И, может, кто-то, как они,

Спешит сюда.

Пусть вскружит голову ему

Лазурь без дна,

Пусть он, счастливый, упадет

Лицом в прилив

И тихим бризом станет пусть

Понтийских нив.

***

Кофейного запаха тонкая нить
Преобразит полумрак;
И станет заря незаметно лить
Лазоревый цвет на мак.

И миг отразится на лике твоем,
И вечность – в сетчатке глаз.
Как тих и прекрасен проснувшийся дом,
И ветер, придумавший нас...

***

Я весь вечер тобой любовался:

словно в тихое, теплое море 

вошло моё сердце

провинциала –

в этот голос, слова твои, губы,

нецелованные мною запястья,

легкое полукасанье

притягательной 

полуулыбки.

Я весь вечер тобой любовался;

и вечер ложился смирно,

тобою, как я, приручен –

не нашей, иной, нездешней,

мягко к себе

манящей.

Я весь вечер тобой любовался.

Но какой же он был 

безнадежный –

тот безответный

вечер…

Воспоминание

Это был первый апрельский дождь.

Влажная свежесть весенней земли

Удивительно проникала в вечерний воздух

Кофейных,

Осязаемых сумерек.

Стихотворениями Поля Верлена

Ты представлялась мне:

Воплощенная грация, красота,

Сероглазая женственность,

Леди.

«Марина, – слетало с губ, –

Как прекрасны твои колени,

Как подчёркнуто строен стан…».

Слава богу, один только пьяный ветер

Слушал эту мольбу сумасшедшего

Сквозь звонкую и молодую

Вечернюю,

Весеннюю песню

Верленовского

Дождя.

***

Со взглядом твоим

Лигурийским

Жить бы

У Апеннинских холмов

В век Сципиона, Энния, Плавта –

Когда твоя родина ­– Рим –

Сам ещё был

Храбрым и юным солдатом.

Юлия, римлянка,

Откуда ты здесь,

Дочь ещё не покоривших полмира

Сильных и смелых?..

В невыносимой нашей сатрапии,

Черемуховой, акациевой, сиреневой,

Откуда ты здесь?

Юлия,

Римлянка…

***

Вдохновляет

Не пьяный джаз,

А очей твоих

Чёрная бабочка

И осенний

Полёт ресниц.

Но что ты нашла во мне,

Скучном мечтателе,

Любителе Валери,

Сером,

            как берег в Архангельске?

Кружевные крыла твои

Пленяют объятьями.

Тихой и нежной мелодией

Сердце поёт

О любви.

***

Не просто тишина, а звуки:

Серебряный ноктюрн дождя

На струнах ночи,

                        опьянения,

                                   полёта,

И голос неземной и тихий

В холодном блеске

                        призрака-листвы,

И луж молчание – как шёпот,

И редкий,

            неопальный свет.

И снова – мир,

Неведомый, чужой,

Восторженный,

пылающий,

манящий…

И золото на бархате,

И дым.

***

Рисуй меня, пока я тут живой

Хожу, брожу, вдыхаю атмосферу,

Держу за руку маленькую Веру,

Гляжу с надеждой в синь над головой.

Пройдут года, и в эти вот глаза,

Искусно прорисованные серым,

Посмотрит наша маленькая Вера

И всё поймёт,

что мучило

отца.

***
«По улицам ижевским и пустым» (Ирина Кадочникова)

Пойдём по улицам, покуда мир стоит,

Пусть наши имена в нём мало значат,

И жизнь навряд ли проживёшь иначе,

Но ангел над тобой

                                   не зря летит.

Пойдём по улицам, пусть нас никто не ждёт,

Вина не наливает, чай не ставит.

Нам ничего в прошедшем не исправить…

И только ангел знает нас

                                               куда ведёт.    

***

Z.Y.

Она читала Бунина в постели,

Был ясный день, и таяли снега:

В горячем, чуть пригубленном «Картвели»

Ультрамарином танцовщи´ц Дега.

А век бурлил, как фарс кафешантана,

Но жизнь тянулась, словно бы во сне.

И только с неба ли´лись без обмана

Лазурь и свет ослепшего Моне.

***

Смотри вокруг, мой мальчик: февраль, закат и свет;

Всё это повторится, и только папка – нет.

Но я тебе желаю: когда пройдут года,

Взяв маленького сына, опять прийти сюда.

И пусть малыш, увидев, запомнит навсегда,

Как в золоте вечернем горят вокруг снега.

Зачем всё это надо, ты сам поймёшь, дай срок.

Гляди ж, гляди покуда на этот свет, сынок!

***

Всё замерло. Бескрайний синий день,

Реки рукав и клёны палисадов,

Благая тишь над крышами посадов –

Уездный, ясный древнерусский дзен.

И так же было много лет назад,

И кто-то тоже сочинял про это…

Горело солнце. Уходило лето.

И мёдом пах

репьём заросший сад.

***

Дождик серый, осенний

тянет с юго-востока,

Я сегодня с работы

отпросился до срока,

По бульварам картинным

до знакомой таверны,

Где родные пьянчуги

пьют с полудня, наверно,

Шёл, и мир становился

чутче, ближе, дороже,

Мне казался знакомым

каждый встречный прохожий,

И листва опадала,

но душе не грустилось,

И летела над миром

тихо Божия милость…

***

У.С. Портеру, автору «Последнего листа»

Луч солнца лег на белые листы,

Пустую чашу, книгу о Сезанне,

Сухого паучка в оконной раме,

Палитру, краски, кисти и холсты.

Пусть в прошлом всё: тревоги и мечты,

Этюды, и эскизы, и наброски,

И яркие полотна…

                                   Свет неброский

В конце пути преобразит черты

Привычных лиц, пейзажей, перспектив

Десятки, сотни раз запечатленных;

И вдруг окажется – единственно нетленным

Есть лишь любви апостольский мотив.

Лишь он живит. Всё без него – кимвал

И звук пустой, и медь постмодернизма,

Поденщина, нахальство, кич, трюизмы…

А за окном рассвет и тих, и ал.

Луч солнца лег на белые листы,

Палитру, краски, кисти

                                               и холсты.

***

Мы вышли из бара слегка под хмельком,

А воздух пах снегом и красным вином,

И не о чем было молчать и грустить,

И просто хотелось жить.

Мы сели в мотор и куда-то неслись,

Чего-то мололи с таксистом за жизнь,

В эфир гэри муры летели и джаз,

И ясен был свет наших глаз.

Потом в окруженье ночных фонарей

По кругу пускали последний портвейн;

Наверное, в городе в поздний тот час

Счастливее не было нас.

А мир продолжал свой заученный бег,

Но был заодно с нами медленный снег –

Когда возвращались мы утром домой,

Он падал и падал стеной…

***

Она была юной, приветливой леди,

Губы её порхали, как весенняя бабочка,

Когда она улыбалась и говорила.

А взгляд…

                        Взгляд был подобен морю,

Горному хрусталю, свежему ветру,

Первому тёплому снегу,

Песне,

            которой звенит

Голубая, прозрачная даль.

Ничто не сближало нас,

Кроме любви её к Ёсано

И моей – к Такубоку*.

И всё-таки,

                        я не хочу позабыть

Белые, длинные волосы,

Тонкий, девичий стан

И весеннюю бабочку

Юных,

            Приветливых губ…

__________________

*– Ёсано Акико, Исикава Такубоку, японские поэты начала 20 века

***

Акулы пера

Вчера было выпито много чая,

Сказано слов о серебряном веке

(В том числе японской поэзии);

Некоторые слушали нас, затаив дыханье,

Другие – с заметной ленцой.

Потом мы пытались продолжить беседу,

Но бар, приютивший нас, громыхал

Пивными отрыжками и пищаньем айфонов.

Мы взяли с собой бухлеца

И подняли якоря.

Штурмана звали Ромой:

«Знаю, мол, бухту, лагуну, порт!..».

Так вот мы и затусили

В парке под старыми вязами

На помнящей Магеллана скамье.

Там-то я и затонул, недотянув до Окинавы,

Там-то меня и схоронили морские волки,

Там-то всю ночь мне и снились

Серебряные стихи

Сэнсэя Басё.

***

Ночь темна, длинна и безмятежна,

Пахнет мятой, чаем, чабрецом;

Никуда не деться мне от нежной

Южной пери с ласковым лицом.

Но когда придёт неумолимый

Серый час разлуки и тоски,

Ветер пусть развеет образ милый

И её арабские духи…                                 

***

Тополей застывшие рога,

Половодье вешнего заката,

И летят над миром облака

В неземном безмолвии куда-то.

Так легко поверить, что уйдём

В свой черёд и мы за ними следом –

Опалившись солнечным огнём,

Излечившись

Вечным синим небом…

***

Тихо лёг вечерний, сизый полумрак;

Много в этой жизни сделано не так.

Всё вокруг засыпал серенький снежок;

Сединою стала пыль мирских дорог.

Холодом запахло, ветер начал дуть;

Вот и он, последний, настоящий путь:

Тонкой полосою гаснет киноварь,

Всё темнее рядом, всё яснее – даль.

***

Ангелы опустошения

Вновь метёт... В эту зиму так много
Снегопадов, морозов и вьюг.
И всё чаще сидит на стакане,
И клянёт одиночество друг.

А вокруг несерьёзное время:

Лжесистема, глобальность, бардак;

И с укором глядит де ла Серна*,

Как спивается Джек Керуак.

(*де ла Серна – Эрнесто Рафаэль Гевара де ла Серна, известный как Че Гевара)

Максим КОРЕПАНОВ

Родился в 1984 году. Живёт в Удмуртии. По образованию филолог. Работает обозревателем в газете. Член Союза журналистов России. Автор четырёх книг: «Шевеления слов на поверхности тишины», «Башня молчания», «Весёлое время года» и «Танки имени Евтушенко». Печатался в литературных журналах «Луч» (Ижевск), «Инвожо» (Ижевск), «Италмас» (Ижевск), «Изящная словесность» (СПб), «Окно» (СПб), «Крещатик» (Киев), «Австралийская лампада» (Брисбен, Австралия) и коллективных сборниках.