Сосны

Свидетели эпохи. Оснежённые. 
Как свечи монастырские – пасхальные. 
В нефритовых одеждах – карнавальные. 
В небесном отражении – симфонии, 

Где в каждом звуке – семя – поколение 
И бытие в смиренье – захолустное. 
Из гула вечности – пронзительно-нетленное – 
Звучание – величественно-русское.

Посмертный ноктюрн Шопена

      N.N.
Мечту в душе с недавних пор лелею,
Что вновь увижу из глубин вселенских струн
Тебя в миру – в полуночных аллеях,
Где застилает всё сверкающий ноктюрн*.

И в шали вьюг – взволнованный блеск арфы, 
Под высью белой - в ветрозвонах лепоту, 
Светящийся в бреду Луны огарок,
Рассвет в сединах… Свиристелей суету…
                         
И в стоне замети поющей – утром
Услышу с трепетом пленительно-больным,
Как плач небесный в бусом перламутре
Волной сливается с дыханием земным.

*Имеется в виду посмертный ноктюрн Шопена до # минор. Этот посмертный ноктюрн - яркий, как вспышка, вздох Шопена. Приходя в сознание за несколько часов перед смертью, он увидел эту красоту. Умереть в мучениях почти в 40 лет и уйти великим в вечность.

          Февральский сонет 
                                            В.Т.
Тишина рукой моею водит 
По листочку белому в ночи... 
Предо мною — бор белобородый,  
Весь горит в рубахе из парчи. 

Изнурив себя домашней негой, 
В лёгком  старом девичьем пальто, 
Поднимает дух мой – тело в небо 
Над смиренной глушью и святой… 

И врываясь словно в вал девятый, 
Чувствуя нежданных сил прилив, 
Птицей я лечу, пургой объята, 
Мимо сёл заснеженных и нив… 
          
И терзанья, боль в душе, и радость – 
В песне вьюги разом всё смешалось.

Венценосец

Ночь длиннее носа воробьиного,
Солнце ниже промёрзших теней.
Огневик – венценосец всезимнего –
Расстаётся с короной своей.

Звонко клест-сосновик расцицокался
Вслед прошедшим гастролям волков.
Закачалась в бору колыбелька вся
От раздрайного писка птенцов.

Потянуло от снега искрящимся
Виноградно-клубничным вином,
И от звёзд – новой жизнью светящейся –
В нескончаемом круге земном.

Прибывающим светом охвачена
Жизнь на новом витке… Я бегу!..
Мне б успеть!... Не за всё мной заплачено, –
Перед каждым я ближним в долгу!
 

P.S. Венценосец – так в народе называют месяц январь.

Увижу себя, позабытую множеством лиц 

Ложатся на мёрзлую землю снега-ожерелья. 
Судачат, картавя, вороны-старушки в бору. 
Над прудом не слышно давно журавлиных элегий, 
И строки мои застывают на жгучем ветру. 

И хочется плакать, но что-то не плачется вовсе. 
Душа – как пустыня – всё выжжено пламенем грёз. 
«На всё – воля Божья!.. Что есть, что случится, а после?..»  
В неведомом голосе слышу я часто вопрос. 

В антракте концерта синицы – метель завывает. 
И в той передышке завьюженной видится мне: 
Как саван парчовый земля на себя примеряет, 
Как боль надмогильная, тихая клонится к ней… 

Рождественский день – Он наступит, конечно… И снова 
Увижу себя, позабытую множеством лиц. 
И вновь заиграют алмазы Царицы Покрова. 
И вновь я услышу воскресшую песню синиц. 

P.S. Cиница не поёт в период, совпадающий с рождественским постом. Её пение возобновляется в первых числах января. Вот что значит, всё от Бога!

Муза

В плену ненастий всех и слов молвы, обид 
Мне нужно ли впадать в унынье, Муза? 
Звенят с твоим приходом в доме люстры, 
Полночный бой часов играют гусли 
И, словно арфа, штора с ветром говорит. 

Люблю твои шаги, о, Мнемозины дочь! 
С тобой я будто обретаю крылья. 
Порою душу оставляют силы, 
Но жду с волнением, когда прольётся дождь, 
Ведь у меня – ты часто с ним гостила. 

И вот сегодня – в жемчугах твой шлейф опять. 
На флейте мне играешь долго-долго. 
Я об одном молю лишь только Бога!.. 
А впрочем, стоит ли тебе об этом знать – 
Про Демона – заблудшего, родного? 

И забываю напрочь я с тобой про сон. 
Твой каждый жест – мне мил, озвучен лирой 
В ключе Кастальском! И мой дух вновь оживлён! – 
Конь вороной меня ласкает гривой, 
Свой взор с надеждой устремив на Геликон. 

 Фамильный янтарный перстень

                                           Л.Е.

Я слышу, как звуки органа

Купаются в магме вулкана,

В смоле застывая лучистой

Под небом то звёздным, то мглистым.

Я вижу сверчка со свирелью,

Кузнечика — с виолончелью...

И вечная тайна хранится

В застывшей янтарной кашице.

             Родная сторонка

                        (акростих)

                                                           С.Д.

Сверкает зарница порою ночной,

Окрасив рассвет над сторонкой родной: 

Смолистой... В  запрудах... С палитрою лета,

Навеянной томною скукой села,

Окутанной хладным туманом рассвета,

Вечерним звучаньем зарянки, щегла...

Остуженной — в лапках пушистых сосёнок,

Безропотной — словно под снегом лоза,

Отчаянной — как в камышах журавлёнок,

Решительно рвущийся ввысь, в небеса...

С любовью живущая в радости, горе,

Красивой всегда оставаясь и гордой. 

 * * *

Когда я с звёздной высоты

Твою обитель буду греть,

Ты в повседневности, возможно,

не утратив память,

Окно откроешь, внемля светлым звукам,

словно чуду,

И вспомнишь, милый друг,

в ночном мерцанье звёзд

            о странствии моём.

***

«Dixi et animam levavi»— лат. 
                           Я сказал и облегчил тем душу. 
Не будь к моей, друг, Музе строг! – 
Лишь ей дано услышать гонг –    
Звон скорбный в хрупкой тишине –  
Не к женской будничной стряпне, 
А к хладному одру усопших… 
И рвёт на части сердце мне 
Надгробный бабий крик... истошный. 

С себя сняв Ночь, как паранджу, 
На день ли два – с ума схожу! –  
От мук ли неги… Но лишь с Нею 
Спешу, о чём жалеть не смею – 
В рассвет с крадущимся туманом, 
Где грёз моих мосты, как раны, 
Горят и тлеют… И кровит 
Рекою боль моей любви… 

Иль вижу, как с восходом солнца 
Под колокольный перезвон 
Цветут фиалки… Мчится конь,  
Что гривой машет мне в оконце, 
Под песни-трели свиристеля… 
Как сладкогласен вешний сон 
В согретой Музой мне постели!

… Мой друг, не будь же к Музе строг! – 
Обратных нет у ней дорог!.. 

 Пробуждение

Я слышу в вешнем пробужденье 
Сюиту таянья снегов – 
Игру в сверкающих каменьях 
Оркестра вечного ручьёв. 

Как зори в пламени – все чувства 
В моей душе… Но не сравним 
Их жар – влюблённой плоти буйство – 
С далёким звёздным и немым. 

… И в одиночестве, с мольбою 
Не устаю предвосхищать, 
Как ты придёшь ко мне с весною, 
Чтоб вновь в душе моей звучать.

 Мамин платок
От платка пахнуло белым ладаном, 
Как сиренью серебристой за окном. 
В небе чёрном и жемчужно-матовом 
Звёзды бездну затопили всю огнём. 

И однажды, обернувшись облаком, 
Он с моей душой поднялся к небесам….
На земле тоска затмила облик мой, 
Закрывая мне уставшие глаза. 

Бросив взгляд душа на землю, взвилась вся. 
Оживил мою плоть светлый фимиам.
Грянул гром. И облако раскрылося, 
Влагой освежив леса, поля и храм. 

И с пасхальным звуком храмной звонницы – 
Аллилуйя!.. Аллилуйя!.. – раздалось. 
На цветки камчужной* нежной скромницы, 
Как и на душу, звучание легло. 

…От платка пахнуло снова ладаном, 
Как сиренью серебристой за окном…
И над храмом вспыхнул лик ненадолго, 
В позолоте весь, грозящий мне перстом. 

*Камчужная трава – название мать-и- мачихи – символ жизнелюбия. 

Бессонница

                                                               С.Л.

Под покровом звёзд и ночи, сумасшедшей свиты – 
Чутко осязаемые – звуки танго Шнитке. 
Ты – моя бессонница, 
кареглазый лик. 
По соседству – в горнице – 
кроткий шелест книг. 

Ты – моя бессонница, белая метелица, 
Становлюсь твоею я временною пленницей. 
И на среднем пальчике – 
твой александрит –
Райским пёстрым пламенем 
в  спаленке горит. 

Быть душою родственной для тебя, бессонница, 
Это – как для Господа – быть послушной, постницей… 
Грешницей, любовницей – 
мне ль в миру не слыть?!. 
Не одну нам жизнь с тобой

предстоит  прожить!..

Падает с небес рассвет… Нежится метелица. 
Ты исчезла… И уже – не твоя я пленница… 
Льётся нежно храмовый, 
колокольный звон… 
Лишь не гаснет в спаленке 
кареглазый взор.

Заснеженный сад  

Ваш из странствий вернувшийся – взгляд, 
Из глубинного непониманья, 
И зачем он так поздно и тайно, 
Посетил мой заснеженный сад, 

Мою трепетность сердца былую?.. 
Как жилось вам вдали от меня? – 
Вы напрасно в мой сад заглянули, – 
Там играла на скрипке не я. 

Маэстро Октябрь

Смычком он жжёт мне кровь и плоть, 
Мои воспламеняет чувства! – 
Маэстро он или Господь 
В палитре чудного безумства?.. 

С мольбертом всюду он пестрит 
И покрывает землю, воды 
Звенящей медью, позолотой… 
И спелой сливы – лазурит 
Мазком бросает в неба своды. 

До нитки вымокший… В огне! – 
Он жгучей радости исполнен – 
Играет на одной струне, 
Гонимый ветром-листобоем…

И листодёром, как смычком, 
Скользит по весям дни и ночи, 
Войти в мою он душу хочет – 
На время – в качестве любом… 

И раскаляется струна! – 
С ним, как с душой мне близкой, сводной, 
Я пью всю боль любви до дна, 
Став сиротою вновь свободной.  

Экспромт

(акростих)

                                                                            И.Х.

Бор в пыльце серебристой покорно молчит.

Лёгкий ветер над лесом гуляет.

А «седая невеста»* вся в белом стоит,

Гравилат** рядом с ней увядает...

Ох, как  веет прохладой от сада, цветка,

Дня с туманом, зависшим над прудом...

Аметистовый отблеск луча в облаках

Разом дух оживляет полудня.

Юркий прыгает рядом с котом воробей.

Вот и солнце, как летом, в зените...

Ах, как хочется жить!.. Чей-то голос: «Скорей!» —

Слышу часто... И жизнь наша мчится!..

*«Седая невеста» — цветок.

**Гравилат — многолетнее растение с бледно-жёлтыми, розовыми цветками.

Крещение

Пылал рубин огнём небесным,  
Лил свет над храмом льдистый кварц. 
И в песнопеньях чудной вестью 
Звучал земной «Господень Глас…»

Со звоном колокольным светлым 
Летел над весями хорал. 
Искристый – как рой самоцветов, 
Снег над купелями сиял. 

И в том – божественном – свечении 
И под знамением креста 
Свершали души очищенье 
В ночь на Крещение Христа. 

И нет меня…

И нет меня уже давно. 
И нет меня в конце, в начале, 
Ни в праздниках и ни в печали, 
Ни в именах, любимых мной. 
И нет в далёком дне венчальном. 

И нет меня давно в стране, 
Где родилась и где крестили, 
Средь тех, кого усыновили… 
И нет меня ни в ней, ни вне, 
Ни в слабости её, ни в силе. 

И нет меня в родном краю – 
Ни на погосте, что у храма, 
Там, где покоится прах мамы. 
И ни в аду, и ни в раю… 
И нет меня под небесами. 

И в отчем доме нет - ни дня: 
И ни в саду, ни на крылечке, 
Под образом с горящей свечкой 
В любви кончине нет меня!.. 
Нет на пороге жизни вечной.

1996 – 2007гг.

Продолжение мысли о Вселенной

            Вселенная находится внутри человека –

                                         в его умственном творчестве
                                                                              Овидий

Вселенная – театр огромный, где оркестр
Играет музыку галактик на Земле, 
а музыканты
Всё с виртуозностью копируют с небес… –
И с ними – все мы вместе, 
как ни странно, 
сплошь комедианты.

И роль моя – тот вдохновенный, лёгкий штрих –
Движение на сцене Мысли обнажённой –
светлой, чистой…
И, не скрывая в Ней всех прелестей земных,
С любовью, преданно 
шью Ей костюмы я 
для бенефиса. 

В прощальном вашем робком поцелуе

                           Нищий – единственный счастливый человек во вселенной.
                                                                                                                             Ш. Лэм

                           Был день… И ясен был мне мой удел земной, 
                           Подкралась ночь… И странствовать душе моей настало время…

К вам – вся в лохмотьях я вдоль омута, 
не видя никого, спешу 
За гранью грёз несбывшихся, 
где чувствую земли дыханье. 
И здесь – в глазах идущего 
навстречу мне рассвета нахожу 
В прощальном вашем робком поцелуе – 
годы пониманья!  

Я – Мирозданья нищая, тварь Божья… 
Ясен мой удел земной, – 
Какая же удача в том!.. 
Все пёстрые мои лохмотья                       
Снимает пламя осени, 
как вешний луч – рябины гроздья...                       
И вот несёт, несёт, несёт меня 
куда-то вдаль мой конь гнедой, 
Но, Боже! Видя вас – не в силах я 
не отпустить поводья!

 Маска

    Визуальная противоречивость маски во 
    многом усиливает присутствие трагедии. 
                                                     А.А. Котыло 

Задумчив Маски взгляд… В сумбурном сходе хор!  
В руках бездарных чьих кифара?! – В гневе ветер.  
Дрожит Олимп…Софокл мрачней, трагичней Гор, 
Луна в волнении себя покоит в Лете...  

Глас Маски рта полураскрытого зовёт   
Меня к себе, чтобы забыть земные муки.  
В безумном, блудном и густом кифары звуке  
Неведомо куда он за собой ведёт.  

Всю ночь она с небес взирает на меня  
И гаснет в океане золотой зарницей? 
Безвременье… Опустошенье… Без огня   
Сгорают грёзы, не успев во мне родиться.  

К чему ж весь эпос Каллиопы, песен слог?  
Я вновь хочу припасть к Земле родной, услышать 
Её дыхание… Из бездны звёзд – Пророк   
Пугающе, склонившись, надо мною дышит… 

В грехопадении Вселенной – столько ран!  
Не скрыть Земле всех томно-страстных побуждений. 
И так ли страшен в обольстителе тиран? –  
Коль предаёмся все сполна мы вожделенью.

… Молниеносен сон. Его недолог срок. 
Тень Эвридики над кифарою витает… 
Для Маски сладкозвучно сам Орфей играет… 
Но где же, где! желанной  вечности Чертог?! 

Ночь Одиночества

Как в доме отчем памятно оно —

Воспоминание в крещенские морозы.

Сорокалетней выдержки вино

Я пью со звёздной ночью — гостьей поздней.

Как будто это было всё вчера —

Тепло в глазах её ничуть не изменилось.

На землю с ночи падает чадра.

Как дорог профиль ночи мне умильный!

И в черноте её густых волос

Всё тот же самый серебрится локон.

Ей задаю единственный вопрос:

«Быть страшно во Вселенной одинокой?»

Как жить – не знаю… 

Когда стоит день слякотный, осенний, 
И я не слышу птичьих голосов, 
Тогда прошу у Господа прощенье 
За все грехи свои, за искушенье, 
И за грехи моей судьбы врагов... 

Стою я на коленях пред распятьем... 
Он – в сладостном дыму весь – впереди. 
И угрожает мне своим проклятьем, 
А я шепчу: «О, Господи! Прости!» 

... И боль уходит из души куда-то, 
Хоть дождик льёт который день подряд. 
Как жить — не знаю... Знаю — как не надо!
И слышу, как к заутрене отрадно 
Колокола торжественно звонят.

           Моя боль — Россия

                            (песня)

                         Извините меня, соловьи,

                         Этот стих вы поймёте едва ли...

                                                               Б. Милавин

Как близки мне все песни Твои с колыбели,

В предрассветной тиши — соловьиные трели,

Благовесты в бору у родного крыльца...

И напротив — погост... и могила отца.

Я к часовне иду по знакомой дороге,

Исцеленья России прошу я у Бога...

Литургии бы мне в Божьем храме внимать! —

Но смогу ль в песнопеньях тебя, Русь, понять?

Оттого, что день каждый твой стал Поминальным,

Оттого ль на душе всё больней и больней,

Что на ветхом погосте так стало банально

Погребенье усопших в деревне моей?..

И горит, догорает свеча восковая —

Непроглядная мгла мою Боль застилает...

2001

 Чёрный день календаря

                        К событиям 1 сентября в Беслане 

Как будто пуля, в спину мне вошедшая 
                                                                 тишком, — 
Боль — в сердце, в горле — ком... И слёзы, 
                                                        падая дождём, 
Алеют всюду: на земле, траве, 
                                               сентябрьской кроне –  

И красными становятся в глухом, 
                                             предсмертном стоне,

Чернеют в полдень — после взрыва... 
                                                    плачу я навзрыд! 
И, как набат, — мой пульс впервые бьётся 
                                                              так — гудит!.. 
Шепчу: «Прости, о Господи!» — 
                                                   я перед образами... 
И вижу: сотни душ земных летят 
                                                           НАД небесами, 
Откуда слышен звонкий смех сквозь пыль 
                                                      дороги звёздной... 
А на Земле, в России... Сорок Дней, как 
                                                                льются слёзы. 

сентябрь-октябрь, 2004 

Пасхальное              

В ночи пропели благовесты.
Горит заря… Подходит тесто…
Ванилью пахнет, куличами,
И я стою пред образами…
Как в детстве радостно в душе,
Хотя я – бабушка уже.
Пестрят фиалки у крылечка,
Речь льётся благостно, как речка.
Поёт синица за окном,
Наполнен звуками весь дом…
Господь нам светит всем с небес,
Мой внук кричит: «Христос Воскрес!!!»

Память

Вы — в бронзе, граните —

                  молчанье храните,

С любовью и болью

                   в глаза нам глядите.

Волнуется, плачет оркестр духовой,

И веет над сквером Второй Мировой.

Минута молчанья... —

                   молчат изваянья,

В лазури небесной —

                   побед очертанья.

Черемухой пахнет зернистый гранит,

И алая роза на бронзе горит.

В печальной сюите —

                   Боль ваша в зените,

Вы нам — ветераны! —

                   жизнь эту простите,

С  надеждой приходит-уходит весна,

Очнись же, Россия! Встряхнись ото сна!

Вы — в бронзе, граните —

                  молчанье храните,

С любовью и верой

                  в глаза нам глядите...

2000г.

Под светлый молебен в часовне

О. если бы знал кто, как верила я, 
Что вот-вот откроются двери. 
Войду в них, дыханье своё затая,  
Сквозь тернии в бездну бессмертья. 

Живительной силой мне в душу войдёт 
Свет звуком волнующим лета. 
Эфирным дыханьем своим бергамот 
Раскроет той силы секреты. 

И снова я буду во власти любви, 
Услышав родимый мне голос, 
Как будто из песен соловушки свит, 
А значит, мой путь ещё долог!.. 

А значит, на Троицу дождик польёт, 
И скатертью белой поповник 
Накроет мой сад, водосбор зацветёт 
Под нежный молебен в часовне.            

Что ты — поэт — не обольщайся!

Мне голос свыше возвещал:

«Не обольщайся тем, что пишешь!

Стихи, которые ты слышишь,

Никто иной — я диктовал —

Твой дух — соавтор и сподвижник».

Но я ничуть не возмутилась,

Ответив: «Если дух ты мой,

Тогда согласна я с тобой...

А может, Муза обольстила

Меня на дудочке игрой?»

Но голос тот же продолжал:

«Не обольщайся тем, что слышишь

Ты о своих стихах от ближних —

Не тот поэт, кто лести внял

И возгордился от похвал…

В конце концов, кто твой Садовник?

Тот, что взрастил, отшлифовал,

Как драгоценный камень, — слово,

Кто твоим чувствам волю дал

В этюдных пёстрых зарисовках?»

«Судьба!», — таков был мой ответ.

Теперь уже я знала точно:

Читатель  мой — певец ли, зодчий —

Лишь он,  войдя в мой сад — сюжет,

Поймёт, в грозу гуляя ночью,

Что здесь, в саду, живёт поэт.

* * *

Как растаявший снег,

Я с ручьями сольюсь.

Из заснеженных нег

По России промчусь.

Незатейливый бег

Свой на нет я сведу.

И, как звончатый смех,

Разольюся в пруду.

Пусть глаголют ручьи,

Устья их обо мне —

Что творю я в ночи —

В талых льдах при луне.

Анне Ахматовой

                           Я стала песней и судьбой...

                                                        А. Ахматова

                        Когда я «Реквием» читаю перед сном,

                        Её античный профиль вижу...

Перо, что обронил Пегас,

Она, как песню, подхватила.

Жизнь вопреки всему неслась,

Боль придавала только силы.

Страдания её души

Пером в Равенне* оживили

Античной жизни миражи,

«Рай» Дантевский не омрачили...

Как заклинанье, для живых

Под погребальный стон звучала

Эпохи Песнь в сердцах людских —

Судьба — в глазах её усталых.

1998

 *Равенна — город в сев. Италии, где находится гробница Данте.

Из «последних дней Сальери»

                     …только благодаря Моцарту,

                     Сальери сохранится в памяти людей,

                     а память о Моцарте будет жить вечно…

                                                                                     Бетховен

                                                       Из романа Девида Вейса

                                                             «Убийство Моцарта»

Свисала лампа с потолка,

Соната Моцарта звучала —

Сальери Тень её играла,

На мир глядела свысока.

День новый в Вене наступал.

И смерть нашёптывала Тени:

«Сальери! Ты, конечно, Гений...

Но Дон Жуаном всё ж не стал!»

Тебе единственной, Весна!.

Февраль в расцвете сил, белёсый
Со взором снежно-голубым
Метелился под треск морозный,
Бросая с лёгкостью, так просто
Все жемчуга к ногам твоим.

Неотвратимо дни бежали,
И вьюговей обрёл покой… 
Ресницы пышные слипались,
Уста в дремоте улыбались
Тебе – единственной, родной.

В подлунной наготе телесной 
Зияла сумрачность седин
Лесов, полей, прибрежий, весей…
Волшебный лишь простор небесный
Над снежнем день и ночь кадил…

В звучанье утреннем, безгрешном
Вся в яхонтах явилась ты.
И благовест, лаская нежно
Февральский сон – капельно-вешний,
Казалось, падал с высоты.

P.S. Снежень, вьюговей – старинное славянское название февраля.

***

Всё в книгах есть, но невозможно в них найти

Свой Путь, свой Крест, который предстоит нести.

* * *

Когда ручьи бегут к реке,

Впадая с радостью в её объятья,

Не думают, что могут затеряться,

В речном потоке, став никем!

 * * *

Моя судьба, как буря, как метель,

Меня по жизни вихрем звуков кружит.

То флейту Музы дарит, то свирель,

В звучанье — скрипку, то виолончель.

Не я Ей, а Она мне верно служит.

*** 
Святая Русь! В глубинке так щедра! 
В избушке — словно с причитаниями пряха. 
В невзгодах — сердобольна и мудра. 
И в праздник — песенно-крикливая, как сваха. 
1993 

Время, время...

Не странно ль: жду зимою лета,

А летом — не дождусь зимы.

Весной же с раннего рассвета

Я слышу, дышат как холмы,

Звенит река, поёт синица,

Лучом пасхальным лес омыт.

Лишь старица – вся в сушенице –

О прошлом времени грустит.

Кричит кукушка... Сколько можно?

Мне столько, знаю, не прожить...

День летний вновь — такой погожий,

И надо ль время торопить?

Куда? 3ачем?.. Так время мчится,

Горит, горит моя душа.

И осень мне даёт напиться

Росы из медного ковша. 

 Метель в ночь на Крещение

                                               Учителю музыки — В. Белову

Метель. Калитки скрип. Заснеженный скворечник.

Луны лишь на мгновение на лес упавший свет.

А на столе стоит серебряный подсвечник —

Его я помню в отчем доме с ранних детских лет.

Дремота. Сосен шум. Окраина селенья.

И ветер, как скулящий пёс... В избе горит свеча.

Единственной звезды мерцанье на Крещенье

И звук игры из прошлого маэстро-скрипача...

Рассвет. Морозец крепкий. Сугробы за домами.

И бор, как благолепие, таинственно молчит.

Сквозь сон я слышу шёпот... и вижу: это мама

Святой водой с молитвою мне горницу  святит.

Зимний этюд

Алмазная россыпь снежинок искрится

На лунных дорожках и крышах домов.

На окна таинственной вязью ложится

Пейзаж неразгаданных дальних миров.

Под утро морозец пройдёт по округе,

Хрустальную вязь на ветру закалит,

Коснётся в эфире он Баховской фуги,

И с флейтой вновь Муза меня посетит.

Праздник в зимнем лесу

Весь покрытый серебром, 
Бор струну задел смычком. 
И, как в сказке, с вихрем звуков 
Закружилось всё кругом. 

Лишь грустил один романс, 
Разложив в ночи пасьянс. 
Бор-маэстро в белом фраке 
Вышел, сделал реверанс. 

После палочкой взмахнул 
И берёзкам подмигнул. 
Лес-оркестр продолжил праздник, 
Стариной своей тряхнул.

Мне стало жаль...

                        В старину говорили:

                      «В еловом лесу — трудиться,

                        В берёзовом — веселиться,

                        В сосновом бору — Богу молиться».

Я помню жаркий летний день,

Дыханье в полдень древостоя,

Его загадочную тень,

Меня укрывшую от зноя.

Средь трав, цветущих вкруг болот,

Под сводом векового бора

Мне стало жаль, что жизнь уйдёт

Из древостоя очень скоро.

И дятел пёстрый улетит,

Кукушка мне не погадает,

Синица не пересвистит

Дрозда... Смолистый мрак растает.

И лишь на вырубке средь дня

Как будто из останков леса,

Лось чудом выйдет из огня,

В глазах — печаль и неизвестность...

Мне в отзвуке ушедших лет

Так часто сосны сниться стали,

И незабудок нежный свет,

И мой родник с водой хрустальной

* * *

О, лета бабьего пора

Звучаньем наполняет душу!

Берёзка вся из янтаря

Стоит с дубком у алтаря…

Ракитник замер перед стужей.

Зеркало осени

Под ногами жестко:

Снежная пыльца.

Жаль, не видит осень

Своего лица.

Побреду неспешно

Я лесной тропой,

Ох, как пахнет свежей

Хвоей и смолой!

Рядом с лесом звонко

Сердится река.

От неё в сторонке

Я у лозняка

Луночку увижу

С дождевой водой,

А на донце — пижму

С голубой звездой,

Бересту в агатах,

Пёрышко дрозда...

Здесь бывал сохатый,

Пил из-подо льда.

Здесь же с ночкой длинной

Лунный свет играл

И напев старинной

Песенки звучал.

Осень

Вовсе не старая, но вся седая

Осень в слезах дни и ночи горюет:

Больше она никого не чарует,

Бабьего лета краса увядает.

Виолончельной печалью покрыта:

Вся в ожиданьях подруги бедовой,

Думает осень: «Дождусь я Покрова —

Там и припудрю свои я ланиты...»

Крик журавлиный в душе не смолкает,

Нивы вздыхают и ропщут устало.

В роще, как после прощального бала,

Жизнь вся в осенних слезах замирает.

* * *

Как яшма, сверкают осенние очи,

Под взором которых мой царствует дух.

И даже дожди, что идут дни и ночи,

Не так утомляют ранимый мой слух.

День-два и — в плену я у Бабьего лета!

Брусничный ковер из рубинов горит...

И слышу я в звуках прощальных кларнета,

Как бор хризолитами* веток шумит.

*Хризолит — драгоценный камень семейства оливинов, золотисто-зеленого
цвета.

Последний караван

Покрылись охрою леса.

Гусей последний караван,

Поднявшись гордо в небеса,

Поплыл в край дальних тёплых стран.

Судьбе покорный стаи крик

Раздался в зыбкой тишине.

И рваной цепи яркий блик

Метался будто бы в огне...

Прощальной тенью над землёй —

Меж туч агатовая нить

Зияла в дымке золотой,

Навеянной печалью птиц.

Я словно эльф

Я, словно эльф, в чудесном звуке

Танцую в пламени дубрав.

Клён-виртуоз взял скрипку в руки,

Меня с мелодией подняв

Над речкой Чёрной* в лунном свете

И при ночном дозоре сов.

Я, словно эльф, в своём сонете

Пытаюсь скрасить тленье слов...

Но не познав земного рая,

К земле с листвою припаду,

И с ранней зорькою играя,

В небытие, как эльф, уйду.

*Чёрная речка — маленькая речка в Сосновоборске.

Я – ушедшая 

              Ничто не напоминает так прошлого, как музыка 
                                          Анна Луиза Жермена де Сталь 

Вспоминаю… Сгоревшая ночь. 
И сугробы звёздного пепла. 
От тебя я, ушедшая, прочь! 
Навсегда!.. упавшая в небо. 

В пустоте леденеющей – зал. 
Мной мелодий несыгранных – сколько!.. 
Лишь на скатерти белой из шёлка 
На комоде горят образа. 

* * *               

                  Как много в небе звёзд,

                  горящих неустанно.

                  И каждая звезда

                  как маленькая рана.

                                Мирза Шафи Вазех

Моё лето пахло жёлтой розой,

Апшеронским пляжем и вином.

Моё лето в звуках светлой грёзы

Стало для меня печальным сном,

Где была я птицей, но без крыльев,

Днём — без солнца, ночью — без луны,

Словом  беззащитным и бессильным

И судьбой, сыгравшей роль вины.

Но в душе осталось всё ж сомненье:

Наяву всё было иль во сне?

Осень подарила мне прозренье,

Роза…  стала поздним откровеньем,

А судьба-чертовка — на коне!

      Последнее письмо в Беларусь

                                                                 N. N.

К вам я дождинкой сошла с поднебесья,

Вашим глазам покорилась лучистым.

К вам прикоснулась росою Полесья

И благозвучьем рапсодии Листа.

Вас развлекала я шелестом листьев.

Боль утоляла я вашу водицей,

Заговорённою матушкой Христей,

Вас забавляла игрою зарницы...

Так отчего, став моим Господином,

Вы заблудились в осеннем тумане?..

Снова кочую я с облачком синим

Робкой дождинкой нежданно-незваной.

Сон

Шла к реке тень моя звёздной ночью, 
Освещала луна ей тропу. 
Свет струился волной раззолоченной, 
Озаряя идущих Толпу… 

Из которой тень в мантии алой 
Шалью белой укрыла  меня, 
У обрыва, где речка журчала, 
Разгоралося пламя огня… 

И играли в том пламени тени 
Нежно-райских смиренных зверей… 
Я же в травном цветущем кущенье 
Обнималась со смертью своей. 
1995

   Под шум дождя

   (песня-романс)

                       В минуты музыки печальной

                       Не говорите ни о чём...

                                                       Н. Рубцов      

Уже как месяц льют дожди,

Ни разу не было такого.

Твой голос слышу: «Подожди!

Не уходи! Начнём всё снова».

И надо мной, как скорбный звон,

Довлеет сосен гул органный.

Твоё ль в том слышу покаянье,

В «Страстях...»* ли — баховский Канон?

Зови меня ты, не зови,

Я не вернусь к тебе — мне страшно

За каждый день твой нелюбви,

За жизнь моей любви день каждый...

Под шёпот стареньких берёз

Ты, отдавая дань обряду,

Меня проводишь на погост

Под шум дождя... Не надо слёз,

Мне ничего уже не надо.

*В «Страстях...» — имеется в виду месса Баха «Страсти по Матфею»

 Твой приговор 

Ласкал других ты? – что за вздор!.. 
Опавший цвет в саду печальный – 
Тень женщины во тьме… Не я ли?! 
«Люблю!..» – звучал твой приговор. 

Не клятвенно и невзначай я – 
Тебе открыла настежь дверь. 
Стенали небеса: «Не верь, 
Своим ты чувствам, ставшим тайной!» 

… И дождь – невенчанный ревнитель – 
За нас радея, лил стеной. 
И, как кручинный мой сожитель, 
Всю ночь навзрыд стучал в окно. 

 Молиться буду я за вас

Нельзя не слышать вас, не видеть,

Вас невозможно не любить.

Но и, любя, простою нитью

Вам голову нельзя вскружить.

Вы так запальчивы в речах...

О, сколько ж вы ночей мне снились!

Мою вы душу надломили,

Хоть и была я с ней в ладах.

...Я знаю, вас волнует та,

Звезда... Признайтесь! Вы – моложе  

На миллиарды лет!.. О, Боже! —

Вас не пугает высота!..

Прилюдно, с духа замираньем

С холодной странницей звездой

Вы в маскарадном одеянье

С ней наслаждаетесь игрой.

И пусть – заблудшая, вовеки, 
И вами предана не раз – 
В земной тоске иль в звёздной неге 
Молиться буду я за вас. 

1989

          Весенний коктейль

                                                    В.Б.

Пусть не везёт подчас во всём –  
Не плакаться и не сдаваться! –
Лучом звучащим согреваться 
От звёзд ли солнца… И ручьём 
Бежать… и от души смеяться! 

…Какое чудное вино! – 
Настоянное на закатах, 
Александритских* звездопадах 
В ночи со светлым вещим сном, 

На встречах и на расставаньях, 
Непредсказуемых деяньях, 
На вулканической любви, 
На сходе с гор её лавин. 

На вздоре, доброте, обидах – 
Всё выпить разом! С аппетитом 
Съесть лунный ломтик на десерт, 
Из белых орхидей букет – 
Его ванильный аромат 
Вкусить … Присесть на край восхода 
Светила – в миллиард карат… 

И с выси птичьего полёта 
Упасть через густой туман 
На Григовских небесных нотах** 
В земной весенний балаган. 

…И вновь бежать, бежать ручьём… 
Куда? Зачем? – Не всё ль равно ! – 
В реке бы лишь не затеряться, 
Не важно, будет что потом! 
Какое чудное вино, 
Что не даёт нам расслабляться! 
* александрит – это изумруд днём и пурпурный аметист ночью. 
**«на Григовских небесных нотах» - мотив весеннего пробуждения, весенней красоты природы, частый у Грига, связан с необычным лирическим образом: остротой восприятия последней в жизни человека весны. 
 

Судьба

Твоя судьба не из завидных,
             Но и такой у многих нет...
                                               Рудаки            

Знай, милый друг, твоя судьба
Полна деяний, совершенства,
С тобой играет ли с кокетством -
И безразлична ей толпа.

Порою - горделиво сверху
Она смеётся над тобой
Или прикинется бедой,
Или подругой правоверной.

И повседневности каприз
Судьбы ты всё ж прими за счастье,
А впрочем... всё, всё в Божьей власти -
То в небо с ней летишь, то - вниз …

            Я чувствую повсюду дух поэта

                              М.Ю. Лермонтову

                             Но нередко средь веселья

                             Дух мой страждет и грустит...

                                                      М.Ю. Лермонтов

Я, в звуки обрамлённым всем словам Его,

Внимаю, глядя в даль ночного неба,

В котором строки — длинной звёздной цепью —

Мне не дают забыть Поэта Естество.

Звучит ли вальс из «Маскарада», иль романс,

Где всё смешалось: страх и опасенье,

И грусть — к уединению стремленье —

Незабываемый с лет юных милый глас.

И Мцыри исповедь читая наизусть,

Как жажду я душе своей свободы!

И понимая, Богу так угодно,

Бросаюсь дерзко в светское болото,

Где без сомнения я  тьме  не предаюсь.

... Я чувствую повсюду дух поэта:

Средь книг Он в комнате со мной наедине...

В глазах Кавказа, в женщине с браслетом,

В земных страстях, грехах и смерти... И — в Чечне...

Он — в каждом нищем, что стоит у храма,

В звучании молебна в честь Руси святой,

Чья жизнь, судьба — классическая драма,

В которой Он — поэт — трагический герой.

Он — в шуме рек, в молчании утесов,

В свинце июля раскаленного, в грозе...

В слезах ракиты, в пензенских берёзах,

В степях чембарских — в хладных травных росах,

И в солнцем залитой пшеничной полосе.

2004 г.

* * *

Одинокая берёза

На большак с тоской глядит.

И в крещенские морозы

В полночь шалью чёрной в звёздах

Ветхий ствол её покрыт.

Может быть, берёза эта —

Старость в будущем моя...

И не надо быть поэтом,

Чтоб желать весны и лета

И понять смысл бытия.

Фамильный авантюрин

Моей руки твоё касанье
Неслось рекою бурной с гор.
И, став слугой моим – вассалом,
Какой желанный лил ты вздор!

Слова… слова – как самоцветы
Без кабошонов… Но один…
Напоминал тот драгоценный
Искрящийся авантюрин.

Вновь обретая жизнь и дом свой, 
Светился на устах твоих,
А я пила твой вздор истомный
Игры счастливой за других.

P.S. В переводе с итальянского aventura означает «счастье», «приключение».

И я слышу стон в храмовом звоне...

                      ( Aminasin)
День бросает меня впопыхах
В ночь…Я годы в её заточенье.
Держит тьма мою душу в когтях,
Плоть безвольной становится тенью.

     Резонёр надо мною зудит,
     Я не в силах сказать: «Ну, уймись же!»,
     Но угодник настойчиво льстит
     Мне, цитируя Лосева, Ницше...

Слышу Вагнера «Свадебный хор»
В своём смутном больном подсознанье,
Вижу Веймар и Главный Собор,
Гёте, Шиллера — их изваянья.

     …Погружаюсь в богемную муть,
     И я чувствую, из подчиненья
     Моего выходя, без стесненья
     Кисти рук мне ложатся на грудь...

Тяжелеет язык мой в дремоте,
Наливаются веки свинцом,
Скулы будто сбиваются в плотик,
Шепчет мне резонёр ни о чём...

      И нет боли, нет чувств в моём теле…
      И гудит не к трапезе гонг.
      Всё становится окаменелым:
      Люди в белом и чёрный вагон.

… Выхожу на пустырь из него я —
Ни себя, ни страны не узнать.
Здесь давно, видно, ждут меня трое:
Моя жизнь, моя смерть... моя мать.

        И я слышу стон в храмовом звоне,
        Вижу столько печальных картин! –
        Будто дух всей Руси стомильонной
        Подавлял, веселясь, изощрённо
        Эти годы все — Aminasin.

Людмила Сергеевна ШУЮПОВА

Родилась в Пензе. Окончила НИ МГУ им. Н.П. Огарева, (Институт физики и химии, Саранск) по специальности биофизическая химия. Вторая специальность – музыкант. Занималась геммологией. Играла в оркестре народных инструментов на струнных и клавишных инструментах при МГУ. Работала врачом - биохимиком  в Сосновоборской ЦРБ, музыкантом в Пензенском лесном колледже Сосновоборска. Автор семи сборников стихов. Написала около 40 песен на свои же стихи. Дипломант и Лауреат литературного конкурса имени М.Булгакова (Москва). Лауреат Всероссийского конкурса «Большое литературное путешествие» (Москва). Лауреат областного конкурса на лучшую песню, посвященную 65-ой годовщине победы в Великой Отечественной войне. С 1999 года является членом литературного объединения «Радуга» г. Заречного и городского отделения Международной Лиги защиты Культуры. В 1998 – 2000 гг. была заочным членом «Поэтического клуба» на Московском радио отечественных промышленников и предпринимателей России, где были озвучены около 40 стихотворений. С 1998 года, являясь членом творческого объединения медиков России и СНГ, ежегодно участвовала в литературных конкурсах. Стихи издавались в газетах «Пензенская правда», «Медицинская газета», «Врач и пациент», местной газете «Трудовой путь», «Любимой газете», в журналах «Альманах» г. Санкт-Петербурга и «Сура» г.Пензы, в коллективных сборниках : «Лесное эхо», «Радуга в сердце каждого», «Антология поэзии закрытых городов», «Гори, не гасни, «Радуга», «Родники», «Лесное эхо».