Звучала в душах тех людей,

Летя из ада прямо в небо,

Питала верою своей

В сто крат сильнее пайки хлеба…

«1942, 3 августа. Сегодня маме стало совсем плохо. Она говорит, что обязательно поправится, но я в это уже не очень верю».

Я отложила дневник и подошла к окну. За окном стояла прекрасная погода. Моё внимание привлекли ржаво-красные качели. Ах, как же я любила, когда по вечерам папа качал меня на них и рассказывал о музыке. Да, мой папа много знал о музыке. Он завораживающе играл на рояле и превосходно пел.

Мой папа был самым красивым. Мы жили небогато, но он, невзирая на бедность, всегда выглядел великолепно. Он был строен, грациозен и, без сомнения, харизматичен. У него были пышные кудрявые волосы и изящные, ловкие руки. Благодаря отцу я обожаю музыку. Буквально с пелёнок я влюблена в глянцевые клавиши и блестящий корпус рояля.

Вчера на него пришла похоронка. А я-то считала дни до его возвращения с фронта. Ведь он обещал победить фашистов и сводить меня на концерт оркестра, который будет исполнять симфонию его любимого композитора — Дмитрия Шостаковича. Я слышала его вальсы в исполнении моего папы. С того момента я обожаю музыку Шостаковича. Жаль, что теперь я буду слушать её без папы.

Резкий и пронзительный звук сирены вернул меня в реальность. Я уже практически привыкла к вою сирены, но всё же побаиваюсь его. Я побежала в комнату к маме, чтобы помочь ей встать.

- Мама! Мама! Быстрее! - кричала я.

- Нет, нет, нет, - бормотала мама, - не могу, сил нет.

- Мама! Мама! Ну вставай же! Здесь опасно! - не унималась я.

Мама посмотрела на меня бесцветными глазами.

- Не могу. Уходи. Быстро, - отрезала мама.

Я поняла, что спорить бесполезно. Я выбежала из комнаты. По щекам текли горячие слёзы. Меня трясло. Я так боялась за маму! И ничего не могла сделать! Жаль, что папы нет — он бы точно что-нибудь придумал. Папа, папочка, но где же ты?

Бомбоубежище. Холод. Боль. Безысходность. Страх.

- Лена! - кто-то окрикнул меня в толпе.

Я повернулась на звук и увидела Катю. Мы с ней очень хорошо дружим, а до начала войны мы каждый день гуляли и играли в куклы. Сейчас мы не играем в куклы. За каких-то несколько месяцев мы очень повзрослели. Мы больше не играем. Даже смеёмся очень редко. Мне кажется, что мы уже не дети. Я заметила, что все дети стали походить на стариков. Как будто потеряли смысл и счастье.

- Привет, - сказала Катя, - у меня отличные новости: у нас в Ленинграде в начале августа пройдёт настоящий концерт!

- Концерт?! - воскликнула я, - НАСТОЯЩИЙ?!

         - Да! Будут играть Шостаковича: его новое произведение, седьмую симфонию.

На секунду я почувствовала, что я снова ребёнок. Я засмеялась и захлопала в ладоши, словно маленькая.

- Ура! Это совсем скоро! - закричала я.

Катя тоже засмеялась. Её тонкие губы изогнулись в слабой улыбке, а бледное и измождённое лицо вдруг стало по-детски безмятежным и счастливым.

Люди стали удивлённо оборачиваться на нас. А мы всё смеялись и смеялись.

- Чего смеётесь, девушки? - спросила какая-то старушка.

- Концерт! - хором крикнули мы. - 9 августа, Ленинградская филармония, Шостакович! - добавила Катя.

- Концерт? Живой?! - спросил голос из толпы.

- Живой, живой! - завопили мы наперебой.

Стоящая рядом старушка тоже улыбнулась и хрипло засмеялась. Мальчик, стоящий рядом со старушкой, тоже начал смеяться. Затем засмеялась девушка в потёртой кофте. Затем старик с клюшкой, стоявший поодаль. Не прошло и минуты, как смеялось всё бомбоубежище. Это был воистину счастливый смех.

Мне показалось, что люди помолодели на десятки лет — несмотря на убожество бомбоубежища и старые рваные одежды людей, они смеялись. Они были счастливы. Снаружи была бомбёжка, фашисты убивали детей и пытали женщин. Их ссылали в концлагеря, жестоко мучили. Но люди не боялись их. Сейчас, прямо здесь, в уродливом бомбоубежище, царила атмосфера праздника. Люди отпустили страх. Они поверили в Победу. Их измождённые лица выражали уверенность и облегчение вперемешку со счастьем.

У меня возникло чувство, что все эти больные, несчастные люди превратились в маленьких детей: весёлых, добрых, любящих. Мы были одним целым — в тот момент я поняла, что мы обязательно победим.

«1942, 9 августа. Сегодня концерт. Шостакович. Седьмая симфония. Я ждала этот концерт всю неделю – а, может, всю жизнь? Я бы хотела, чтобы мама его услышала, но она очень больна и не может даже стоять. Эх, папа, папа, помнишь, как мы мечтали послушать Шостаковича вместе?»

- Ну почему он умер?! - я захлопнула дневник и швырнула его об стену, - Почему? Зачем фашисты это делают? - слёзы текли по моим щекам, но я их не замечала, - Почему, почему, почему?!!

Стук в дверь. Это Катя. Пора на концерт.

Филармония дышала надеждой. Она давно не помнила такого полного зала, и, главное, такого воодушевления и высокого настроя в сердцах тех, кто вопреки страшной реальности пришел слушать музыку. В воздухе витало волнение и предвкушение какого-то чуда. Люди были бледные и худые, но на их лицах застыло выражение решимости. Наконец, на сцену вышли музыканты. Несмотря на измождённость, они выглядели торжественно. Люди зааплодировали, приветствую музыкантов.

- Выступает Ленинградский оркестр под руководством Карла Элиасберга. Исполняется симфония №7 Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, - объявил ведущий.

Зазвучали струнные. Я замерла. С того момента, как папа ушёл на фронт, я не слышала музыку. Как это было давно! Я продолжила слушать.

Вступили духовые. На секунду мне показалось, что войны не существует. Её нет. Это просто длинный, реалистичный и страшный сон. А сейчас всё хорошо. И папа жив. И мама здорова. Сейчас папа сидит здесь, со мной, на соседнем кресле. Я посмотрело на кресло, которое стояло рядом, но там сидела какая-то девушка с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. «Нет, это не сон», - горько подумала я.

А музыка продолжалась. Она лилась серебряным потоком со сцены, растекалась по жилам теплой негой и направлялась в самую сердцевину, где дух соединяется с материей. Люди вокруг улыбались. Их глаза сияли.

Внезапно я почувствовала, что папа со мной. Конечно, он был нематериален. Он не сидел рядом в образе человека. Но он был со мной. Он тёк по жилам вместе с музыкой. Он поселился в скрипках, трубах, валторнах. Он любил музыку, и он не умер — он остался в музыке. Он был со мной. Он сдержал обещание. Мы были вместе и слушали Шостаковича.

Я знала, что никто не может нас разлучить, тем более эти фашисты. Они не знают, что такое любовь. Они жестоки, глупы и бездушны. Конечно, они ничего не сделают ни мне с папой, ни этим прекрасным музыкантам, ни этим сильным людям, что сидят и стоят сегодня в зале.

Я оглядела зал. Люди улыбались и плакали. Мы снова стали одним целым, как в бомбоубежище. Мы снова были полны любви и веры. Определённо, фашисты нам ничего не сделают. Н-И-Ч-Е-Г-О.

…

«1942, 28 августа. Мама умерла».

…

«9 мая 1945. Мы победили».

Виктория БУЯНОВА

14 лет. Живет в г. Пушкино Московской области. Выпускница Пушкинской музыкальной школы по классу скрипки. Учится в Пушкинской гимназии №4. Отличница. Любит уроки русского языка, литературы, иностранных языков – английского и французского. С удовольствием принимает участие в олимпиадах по гуманитарным предметам и теории музыки. Планирует продолжить обучение в музыкальном колледже и Академии им. Гнесиных.