Тапки

(Анне Магдалене Бах)

Кто первым встал – того и тапки.

И тапки тоже это знали.

Они повсюду успевали,

А не штаны, парик и шляпки.

И так, как надо в идеале,

Чуть-чуть мешая распорядку,

Они с утра играли в  прятки

Когда их пальчиком искали.

И днем терялись. Понарошку…

И вечерком, чуть-чуть, заочно.

Им снились сны спокойной ночью,

А по утрам, толкая кошку,

Ногой того, кто встал, не мешкав,

Они решали две задачки:

Когда же Он покончит с мессой

И выйдет кинуть мусор в тачку.

А после – бодрыми, по нотам,

Помятым, брошенным и рваным,

Повторно брались за работу,

Ведь вслед за Ним, вставала Анна.

Плита, дрова, заварка, чайник…

И тапки шлепали к буфету.

Ай – хорошо, уже согреты

Его теплом, его ворчаньем…

Бельё, камзол, пюпитры, скрипки.

И всюду дети, дети, дети…

Господь – ты есть на белом свете!

В её глазах  – тепло улыбки

К своим, чужим… к цветам и кошке.

Да, много будничной работы…

Огромный мир в её ладошке –

Его любовь и ноты, ноты…

Их – годы, годы, море, море…

Таких прекрасных и великих,

Простых, глубоких, чудотворных.

Мытарства, слёзы, лики, лики…

Горит свеча, то дело – капнет,

Как жизнь, весьма, непостоянна.

Заснула трепетная Анна,

Не спят истрепанные тапки.

Теряться больше нет причины,

И кошки нет… Ах,  дети, дети…

Приют для бедных – стены эти.

И горечь нищенской кончины.

Не спят… Давно седобороды,

Воспоминаний быстротечность.

А завтра, сократив расходы,

Хозяйке их наденут в вечность.

Одинокое

Стучится дождик – мельчает осень,

Взвывает тихо погодный штамп.

На этом фоне мелькает простынь,

Почти кулиса балконных рамп.

Сыреет воздух – стареет липа

Замерзли ветки – а в них душа.

Мотив небрежен – бемоль и всхлипы.

Тональность та же – не антраша.

Не разбирает в карманах цацки,

Не раздувает порывы щек.

Играет кто-то не по-кабацки,

А так, что ноет легонько бок.

В районе слева, под пятым с краю…

Допью, простите – пора домой.

Возможно позже – он доиграет…

А нынче воздух глухонемой

Калечит горло, чуть намекая,

Про лигатуру и мундштуки:

«Не будет ада, не будет рая,

А просто осень». И не с руки

Срывать с веревки бельё растяпы.

Метаться птицей сквозь полумрак.

И слушать, словно и через клапан

Гудит: «простите осенний брак».

Простите ноты, простите слёзы.

Дурацкий  слоган и примитив.

Мельчает осень. Шумят березы

Опали листья –

одна…

один…

Пробегала мимо жизнь

Пробегала мимо жизнь, подобрав подол…

С позабытых пустырей доносилось: «Гол»!

С позаброшенных дорог, резко пахла пыль

И торчал среди двора печки жженый киль.

Две игрушки на скамье, кукла да медведь.

Польку им не танцевать, песенки  не петь.

Где-то детский голосок, в горле горький ком.

Пробегала мимо жизнь, просто босиком.

Пробегала мимо жизнь, с кипой рваных нот,

Клан великих бунтарей обещал полет.

Разрушались миражи под руладой гамм,

Оставляя на душе пару рваных ран.

Три мелодии тоски – скомканный бемоль,

Диссонансом на полях жалкая триоль.

Ключ скрипичный, до диез, интервалов фарш,

Пробегала мимо жизнь, сочиняя марш.

Пробегала мимо жизнь, вне волшебных рамп,

Закрепляя на судьбе неудачи штамп.

Копирайтом издан в стол первый трудный акт,

Вне тональности звучал предпоследний такт.

Вне тональности каданс, запах сигарет,

Стреттно – доча, дача, дождь… четкий трафарет.

И вне правильности форм скупердяй глагол,

Пробегала мимо жизнь, подобрав подол.

Монолог Одиллии

Солнышко милый мой, с трепетом думаю: ты пропал.

В этих мелодиях осени хочется быть – людимым.

Нужно сезон закрывать и давать королевский бал!

Верь мне, пожалуйста – будет он лебединый.

С белой обманщицей начат напрасно порочный круг

К разным утехам, где тайное станет явью.

Солнышко, милый, прости, но из этих красивых рук

Все уходили в траву с неземной печалью.

Солнышко милый мой, веришь – прощались, прощали всё!

Каждое слово, всем сердцем приняв на веру.

Что она может, холодная, словно снега Басё?

Странная помесь наивности и гетеры.

С нею не станет желанной и страстной твоя постель,

Будет по кругу водить – вызывая жалость.

Солнышко милый, посмотришь –  шумит за окном апрель

А у любви придыхание задержалось.

Солнышко милый мой, ей, ты – всегда будешь только принц!

Нет – не любовник, не муж. Идеал, икона…

Может быть, все же увидишь, что возле твоих границ

Черная лебедь ломает судьбы законы.

Страстная, знойная, вечно живая – что в кровь, что в плоть!

Верой и правдой готовая быть рабыней!

Солнышко, милый, позволь же тебе приколоть

Черное перышко лебеди без гордыни…

Солнышко милый мой, выберешь, знаю, иной ответ.

Снова столкнутся миры в боевом безделье.

Черный… такого природе не знают, не терпят, … нет.

Белый… что и через вечность разит похмельем…

Поздно потом будет плакать, стрелять, умолять, страдать…

Разочарованным, примешь своё сиротство…

Солнышко, милый… ты – выбрал, я – вижу: «пропал»… «пропасть»…

Хочешь, кричи здесь, а хочешь опять юродствуй…

Солнышко милый мой… милый мой… что ты? Ну как же так?

Пал мой отец … помутнело на небе солнце…

Слышу как рифмы и ритмы, пуантом вбивая в такт,

Белая лебедь надменно теперь смеется…

Возможно так…

Возможно так:

В мороз январь воскреснет,

Пригладит бороду, подобную руну…

Замерзшая, подстреленная песня

Застынет в коме, разорвав струну.

Всего одну, истертую до скрипа.

Закрытую для сонмища похвал.

Возможно так:

Из горестного хрипа

Возникнет он – октавный интервал.

И воспоет, трубой иерихонской!

Метнув в мороз свой до-мажор – тесак!

И песня, колесницей македонской

Из комы вырвется…

Возможно, будет так!

Поют в сентябре деревья

Поют в сентябре деревья,

Взмывая ветвями ввысь!

В пернато-пустых кочевьях

Осенний мотив завис.

Он грузит в свою повозку

Тональность и метроритм.

Врастая в кору неброско

Морщинистостью молитв.

Кротуют глубинно корни

Разрезав земли губу.

Навязчивый гул под дерном

Готовит к труду трубу.

И битой ударив камни,

Басы прихватив взаймы,

Сплетаются корни с нами,

С корнями сплетемся мы.

Не ныне, а позже, позже,

Дослушав земной мотив.

И пусть он слегка встревожив,

В зимовье свое летит.

Монолог деревянной оркестровой ложки

День педантично лично на плечики в шкаф мастерил пальто.

Зайчики прыгали на высоте ничейного этажа…

Кто-то воскликнул, кликнул: «Это сегодня – вот именно то!

Реанимируйте мне поскорей, достоинства витража».

«Я не хотела – тело давно потеряло кошачью прыть…

/Прыть в подворотнях юности вот так! стучала наивный степ/

Мысли обвисли, рвется и рвется из лепета-мата нить…

Всё это, веришь, донельзя давно успело осточертеть.

Очень ведь ложно можно найти персональное «я» стопы.

«Я» – подразбито. Гулявый в тот год цыганский гремел оркестр.

Что же, за деньги стрёмно с народными яро сыграть на «ты»,

Домры и бубны об стол, гитары – глиссандо – винтажный стресс.

Что им от стресса, что им? Подумаешь, ключ повернул – ура!

Снова заливисто-гадким смешком струны срываются в край…

Вот у меня похуже: корпус пробит, в пять копеек дыра.

Хочешь, в глазок на миры посмотри, а хочешь – вконец сломай…»

День это выслушав вскользь, вздохнул: «…э…, подруга, смени канал!» –

/Да, безразлично, ведь вечер, увы, и завтра – его презент/

«Тот, кто тебя, рассмотрел-подобрал, раскрасит, отдаст в музей.

«Ложка», – подпишут потом,

сам Пятницкий вроде, в руках держал»

Потерянная песня

По шелесту доверчивой листвы

Услышал мир потерянную песню.

Рассеянно, в карманах мостовых

И в рукавах витиеватых лестниц,

Она жила и больше не ждала,

Ни почестей, ни имени, ни славы.

Но ветер распахнул её крыла

От примы до восторженной октавы.

А говорили – вычурны слова,

Банальны разрешения созвучий.

Но ветер распахнул её крыла

Из страхов, откровений и трезвучий.

И мир услышал, что сказал октябрь,

Листвой, ласкаясь к робким силуэтам.

И птичий круг, сменив на ритм дождя,

Дарила песня искренность ответов.

О том, что осень верит в молодых,

А детям дорог чёрно-белый снимок.

И свято имя той – одной звезды,

Которая мерцает для любимых.

И белым будет самый первый снег!

А мысли из пророчеств и посланий

Наивно добродушный человек

Тихонько напевать не перестанет.

С улыбкой, не ритмично, про себя,

Под шорох затаившихся секретов.

О том, что песню можно доверять

Осенним листьям, птицам и поэтам…

Пасьянс

Над россыпями букв, синонимов и смыслов

Который день подряд играю в «позабыть».

Кичливый паучок на ниточке повиснув,

Таращится на то, что называлось – быт.

Разруха в голове, парадные подъезды,

Вокзалы городов, и Бах, и Бог, и боль…

Я – тонкий рваный нерв, я - волосок от бездны.

Я – тест на немоту, помноженный на ноль.

Возможно, тороплюсь раскладывать устало,

Витиеватый смысл взаимных парафраз.

Поверишь, я тебя до одури кричала,

Интимно – исподволь, публично – напоказ.

А ты, как ты.

Опять в порывах безупречен,

Сплошной широкий жест, добряк и балагур.

Но выбежать к тебе распахнутой навстречу

Сегодня не смогу и завтра не смогу.

О слове «никогда» лишь выдохну с натяжкой.

Его практиковать неволят с хрипотцой.

И щурится пасьянс раскиданных бумажек,

Рассматривая то, что раньше было мной.

***

Совсем не выдалась зима

Ни статью, ни пайком.

Моя простывшая струна

Затянется тайком.

Её непонятая блажь –

Непуганый мотив –

Внезапно выдохнет пассаж,

К себе приговорив.

И по нему, запрятав страх,

Сквозь строй, от ми до ми,

Я проберусь, держа в руках

Свой автоматный гриф.

Сипато, истово, грешно,

И даже – напоказ,

Спою о том, как не смешно

Отмаяться для вас.

Капель февральского дождя

Стекает по стеклу.

Во лжи себя не превзойдя,

Я искренней уйду.

Мелодраматическое

Позабыла о времени и пою,

Заселяю мелодии в нотный стан…

Скоро песни составят одну семью.

Ты пришёл, ты не слушаешь, ты устал…

«Самобытные чёрточки», говоришь,   

«Каждой нотке – натурщице, свой покрой».

И в тебе просыпается злой малыш,

Напугавший фломастером нотный строй.

После резво, ножницами, на «ура!»

Мы, возможно, наделаем виражей.

До чего же заманчивая игра:

Кто ранимей, обидчивей, да быстрей…

Вот и крики…и пауза… дверь о стык…

Вот и вышел сердечный, и след простыл.

Я теперь с минутами – «за воротник» …

А часы убаюкиваю без крыл…

Не спешу, ни радуюсь и ни грешу.

Не пою – придумываю наобум.

Доверяя контуры карандашу,

Намечаю модельный макет-костюм.

Не цепляясь паузами к мелочам,

Тот, в котором, не ссориться – не страдать.

Я тебя придумываю по ночам…

Я тебя впечатываю в тетрадь…

Татьяна Геннадьевна ЖИЛИНСКАЯ

Поэт, режиссёр, актриса, бард. Член Союза писателей Беларуси и Союза писателей Союзного государства. Почётный член Союза русских писателей Болгарии. Лауреат Международной литературной премии им. Николая Гоголя «Триумф» (Украина). Лауреат Международной литературной премии им. Эрнеста Хемингуэя «Новый свет» (Канада), Золотой лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси», «Золотой Гранд» (Германия), Международной премии Мацуо Басё (Япония – США) и многих других. Почетный академик международной литературно-художественной Академии (Украина). Победитель Первого полуфинала Международного движения «Русь Осиянная» в номинации «Песня», а также лауреат и дипломант многих других конкурсов в области бардовской песни. Работает старшим преподавателем кафедры теории и методики преподавания искусства Белорусского государственного педагогического университета имени Максима Танка. Живет в Минске.