Вой сирены разрезает тишину ночного города. Машина скорой помощи сворачивает с дороги и подъезжает к торцу дома. Оконное стекло в квартире на первом этаже выбито, на земле валяется горшок с геранью. Рядом переливается огнями, как новогодняя гирлянда, сирена полицейского «бобика».

Открывается дверь «скорой», из неё выскакивает молодая миниатюрная женщина в синей куртке, за ней худосочный высокий парень с оранжевым ящиком. Оба скрываются в подъезде.

Женщина первая заходит в открытую дверь квартиры, сотрудник полиции провожает её на кухню. У разбитого окна на столе валяются пустые бутылки, сигаретные бычки, ветер треплет занавески. На полу лежит человек с разбитой головой, кругом стекло, кровь... Опоздали. Остаётся лишь диагностировать смерть.

- Обычная драка, бытовуха, — заключил полицейский с некоторой досадой.

Врач оформляет необходимые бумаги и спешит на новый вызов. Что-то неспокойная выдалась смена, второй труп подряд. На предыдущем вызове она зафиксировала смерть бабушки, долго и тяжело болевшей, вроде бы ничего особенного, а на душе гадко.

Смерть всегда преследует машину скорой помощи, а иногда бежит впереди, заглядывает в окна: ну что ещё не пора? Такими страшилками её пугали на станции скорой помощи, когда она совсем молодой девчонкой попала туда. На самом деле смерть попадалась ей на пути не так уж и часто, это сегодня что-то не повезло.

Света пришла работать на «скорую помощь» три года назад, никакой романтики, просто нужно было зарабатывать деньги, чтобы лечить парализованного деда. Она прекрасно понимала, что вылечить его уже невозможно, но поддерживать на должном уровне было необходимо. Мама специально ушла на пенсию, чтобы ухаживать за больным. Так Света осталась единственной кормилицей.

Отца она никогда не видела, ходили слухи, что это хирург из больницы, у которого мама долго работала операционной медсестрой, но сам потенциальный отец на эти слухи никак не реагировал, а мама повторяла одно и то же:

- Зачем тебе отец, разве со мной и с дедом тебе плохо живётся?

Жилось и правда неплохо, особенно в детстве, когда дед садился играть на баяне, а маленькая белокурая Света в лёгком платьице кружилась рядом и пела:

Валенки, валенки,

Эх, не подшиты стареньки,

Валенки да валенки,

Эх, да не подшиты стареньки.

Соседки называли Свету егозой и певуньей и прочили ей будущее артистки. Мама от подобных перспектив всячески открещивалась: «Только артисток нам не хватало». А Света знай себе напевала по дороге в детский сад, играя с куклами, и даже во сне что-то мычала под нос.

Особенно она любила вечером выйти в подъезд и затянуть какую-нибудь народную песню, которую эхо разносило с первого и до последнего этажа. Соседи взмолились: «Отдайте девочку в музыкальную школу, пусть себе там поёт, сколько ей хочется! Хватит нас мучить!»

Мама, которая тоже изрядно устала от ежедневных Светиных концертов, решила отдать девочку в хор. У них каждый день занятия, может, хотя бы там напоётся вдоволь и перестанет терроризировать подъезд. Света была рада: петь ей нравилось больше всего, она чувствовала себя птицей, которая свободно парит над гладью моря, или рыбой, которая в этом же море опускается на неведомую глубину.

Руководитель хора — статная, высокая шатенка лет сорока с низким грудным голосом — внимательно прослушала Свету и заключила: «Голос от бога, но нужно трудиться». И девочка начала заниматься изо всех сил, чтобы не просто сливаться в общем хоре детских голосов, а непременно солировать. Через год она стояла на сцене и высоким чистым голосом пела:

Слышу голос из прекрасного далёка,
Голос утренний в серебряной росе,
Слышу голос, и манящая дорога
Кружит голову, как в детстве карусель.

А хор подхватывал:

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь…

Мама сидела в первом ряду и сдержанно аплодировала, чтобы дочь не задирала нос, а Света с нетерпением ждала, когда вернётся домой, и они с дедом затянут любимые «Валенки».

Однажды в их город приехал столичный театр, давали оперу «Садко». Мама каким-то невероятным образом достала пригласительный на два лица. Сама она к оперному искусству была равнодушна, но решила показать дочери «настоящих» артистов. Света была очарована спектаклем: красочные декорации, костюмы, голоса.

- Да, это вам не Большой, — скептически шептались в зале заядлые театралы.

Но Света их не слышала, целиком и полностью она была там на сцене. Казалось, музыка проходит через неё, и вот уже она на берегу Ильмень-озера видит новгородского купца Садко и морскую царевну Волхову, а вот уже она вместе с Любавой тоскует «Ох, знаю я, Садко меня не любит», вот ей навстречу идут заморские купцы. Но все алмазы в каменных пещерах меркли по сравнению с морем, которое разлилось на сцене к пятой картине. Оно, конечно, было бутафорским, да и настоящего моря Света никогда не видела, но это было неважно. Девочку манили сказочные обитатели подводного царства, морские раковины и сама Волхова в белоснежном платье, которое сверкало драгоценными камнями в свете софитов. Сердце Светы замерло, когда Волхова запела колыбельную. Ничего лучше девочка в своей жизни ещё не слышала. В тот же миг она поняла, что непременно хочет стать оперной певицей и выйти на сцену в этой партии. Ещё Света поняла, что оперные артисты — самые счастливые люди на свете.

После окончания спектакля мама насилу увела дочь из театра. Света уходила с твёрдой уверенностью, что однажды вернётся и обязательно будет петь!

Многие престижные вокальные конкурсы остались позади, все педагоги в один голос твердили, что у Светы талант, и никто не сомневался, что жизнь свою она обязательно свяжет с музыкой. Однако её будущее оказалось не таким уж и прекрасным. Когда Света оканчивала школу, дед тяжело заболел, а потом и вовсе слег. Мама разрывалась между работой и домом, денег катастрофически не хватало. Разумеется, ни о какой музыке речи уже не шло, зато были связи в медицинском институте. Света без труда поступила на бюджетное отделение, а по ночам подрабатывала санитаркой у мамы в больнице.

Мама была человеком практичным. Она рассудила так: в медицине у дочери всегда будет надежный кусок хлеба, а у артисток жизнь такая непростая, вот пропадёт голос, и что делать дальше? На что жить? А здесь какая-никакая определённость.

Для Светы это было трагедией, крахом её заветной мечты. Можно было рыдать дни и ночи напролёт, можно было скопить денег и уехать учиться в консерваторию, но Света этого делать не стала. Семью она любила больше, чем сцену, и бросить маму с больным дедом не могла. Все её концерты теперь проходили для одного единственного зрителя. Вечером она садилась у постели деда и начинала напевать «Валенки», а он слушал и пытался улыбнуться, но не мог.

К медицине Света относилась так же, как больные относятся к горьким таблеткам, которые нужно принять, и не обязательно любить. Она с отличием окончила институт, потом интернатуру и пришла на станцию скорой помощи.

Миниатюрная блондинка с мелкими кудряшками, собранными в тугой узел — никто бы и не догадался, что врач, если бы не синяя куртка. В бригаде их было трое: она, водитель и фельдшер Игорь — двадцатилетний парень, который повсюду следовал за ней с оранжевым ящиком, как верный Санчо Панса.

Через несколько дней совместной работы Света знала о своём напарнике практически всё. После девятого класса Игорь неожиданно воспылал страстной любовью к медицине и выучился на фельдшера, после колледжа загремел в армию, а уже потом пришёл работать на станцию скорой помощи. Он хотел получить высшее образование и несколько раз пытался поступить, но безуспешно. Игоря нельзя было назвать целеустремленным или надёжным, зато он был коммуникабельным, и это качество иногда в их работе было просто необходимо.

Вызов. У больной диабетом женщины сахарная кома, нужна срочная госпитализация. Тётка весом за сто килограммов. Кто её потащит? Игорь да Света? Просят дочь найти мужиков, чтобы погрузить больную в машину, та бьётся в истерике: «Вам надо — вы и ищите! Вы обязаны! Вы должны!» Игорь бежит в подъезд звать соседей. Через несколько минут появляются трое здоровых мужиков, которые грузят тётку в машину, от дочери ни слова благодарности. Если разобраться, дело не такое уж и сложное, а выполнять его почему-то должен фельдшер.

Света с Игорем выходят из подъезда и быстро садятся в машину. Следующий вызов.

- Притормози у киоска, а то жрать охота, — говорит Игорь водителю.

- Игорь, у нас вызов. Ты с ума сошёл? — вмешивается Света.

- Да ладно тебе, я же быстро. Тормозни-ка.

- Игорь, у нас пациентка с высоким давлением.

- Да, у этой бабки давление по десять раз на дню скачет.

- Мне рассказать тебе об инсульте или о других последствиях гипертонического криза?

Света сверлит его взглядом, как старшая сестра непослушного братца. Машина останавливается. Игорь молниеносно выскакивает и через минуту возвращается с беляшом, который тут же жадно заглатывает.

- Поехали, — говорит он, и машина трогается.

Света отворачивается к окну, она не хочет разговаривать со своим фельдшером и всем своим видом демонстрирует это. Игорь не обращает на неё внимание. Включается рация.

- Ребята, Света рядом? — спрашивает диспетчер.

- Нет, — из вредности отвечает Игорь.

- Только что вызов поступил на её адрес.

Игорь выключает рацию. Света белее самого чистого медицинского халата.

- Останови! — кричит она водителю.

- Ты с ума сошла, у нас же вызов! — кричит на неё Игорь. — Это уже не шутки, Света! Успокойся, мы едем на вызов! Там ты ничем помочь не сможешь.

Света отворачивается к окну. Это всего лишь минутная слабость, сейчас она соберётся. Конечно, они едут на вызов, иначе никак нельзя. Света достаёт мобильный телефон, пытается дозвониться домой, но никто не отвечает.

В квартире пациентки Света быстро достает тонометр, измеряет давление. Игорь аккуратно вводит магнезию. Бабка возвращается к жизни:

- Спасибо, сынок, такой молодой, а уже доктор.

Игорь что-то шутит в ответ.

Едут на станцию. Телефон по-прежнему молчит. Случилось что-то очень плохое, предчувствие Свету ещё никогда не обманывало.

В этот день умер дед.

- Отмучилась, — сказала мама, убирая его постель.

В квартире сразу стало пусто. Не то чтобы дед последние годы наполнял дом жизнью, но без него было неуютно. И только старый баян за ширмой напоминал о былых временах.

Нельзя валенки носить,

Не в чем к миленькой сходить.

Света сама прекрасно знала, что ничем не могла помочь деду. Но мысль о том, что тот злополучный вызов мог прийти на её машину, не давала покоя. Тогда всё было бы иначе. Она была бы рядом с дедом. Пусть даже в последние его минуты.

Света знала, что однажды деда не станет, и в его положении это был не самый плохой вариант. Где-то в глубине души она была готова к такому исходу, но нужно было время, чтобы всё осознать и вернуться в привычное русло. Мама отнеслась ко всему спокойнее. Сначала она с головой ушла в хлопоты с похоронами, потом раздала или выбросила вещи деда, только старенькому баяну удалось спастись, переехав на антресоль.

Внезапно у мамы образовалось много свободного времени. Первым делом она решила сделать генеральную уборку, затем пошла в поликлинику выбивать направление на путёвку в санаторий. Но вскоре эти занятия ей наскучили, и она принялась устраивать личную жизнь дочери. Сама родила Свету в тридцать шесть и теперь вдруг спохватилась, как бы та не повторила её судьбу.

- Ну что у вас мужчин на работе свободных совсем нет? — пытала она дочь каждый вечер. — Ну взять хотя бы твоего Игоря. Ну моложе тебя, ну балбес, но он же остепенится, опять же всё время будет у тебя под присмотром.

- Мама, ну сколько раз тебе объяснять, что мне никто не нравится, — устало отвечала Света. — Ни Игорь, ни санитар Петя, ни сын твоей подруги. Мне никто не нужен, оставь меня в покое!

Света уходила в свою комнату, а мама кричала ей вдогонку:

- Смотри, так и останешься старой девой. А я всё равно тебя с кем-нибудь познакомлю!

Ну как объяснить маме, что единственной и безответной любовью её была сцена.

Маме всё-таки удалось получить путёвку, и она с радостью уехала на месяц в санаторий, оставив Свету одну. Оказалось, что жить в полном одиночестве не так уж просто. Было спокойно, но выть хотелось от тоски, как брошенной собаке. Спасали дежурства.

Как-то Света возвращалась с работы и завернула в магазин рядом с домом, кто-то окликнул её:

- Светка, ты что ли? Совсем не изменилась.

А вот Света с трудом узнала в модной столичной даме свою старую подружку по хору. Когда-то они вместе мечтали уехать в Питер, поступить в консерваторию и петь на лучших оперных сценах. Но в Питер уехала только подруга.

- Привет, Марин, — только и ответила Света.

- Мы с тобой лет десять не виделись. Ты всё такая же стройная, хорошенькая, — подруга крутила Свету, как куклу в магазине, внимательно рассматривая.

- Да что я, вот ты какая красотка стала!

- Ой, скажешь тоже, — подруга кокетливо махнула рукой.

- Ты поёшь где-то?

- Ну, консерваторию я закончила, потом замуж вышла, ребёнка родила. Знаешь, как-то не до карьеры стало, да и данные у меня оказались весьма средними. А всю жизнь оставаться на вторых ролях я не собираюсь. Так что пою я теперь только колыбельные. Ну что всё обо мне да обо мне, ты-то как?

Света могла бы рассказать ей о том, как работает на «скорой» и каждый день сталкивается с людскими болезнями, о том, как похоронила все свои мечты о сцене, и о том, как теперь пуста её жизнь без деда. Но вместо этого она сказала:

- У меня всё хорошо. Работаю врачом.

- И что больше не поешь? Даже для себя?

- Нет.

Света опустила глаза, как будто признавалась в ужасном грехе.

- Ты что? Ты же так любила петь. Все были уверены, что ты обязательно станешь знаменитой певицей.

- Да какая из меня певица? Так, «Валенки» и не больше. Ты же знаешь, я не могла тогда уехать с тобой учиться, а сейчас уже поздно.

- Ничего не поздно. Знаешь, раньше в консерваторию и постарше тебя принимали.

- Я не могу в консерваторию, мне работать нужно, мы с мамой на одну её пенсию не протянем.

Свете хотелось уйти. Зачем Марина бередила с трудом зажившие раны?

- Слушай, а у меня есть для тебя подходящий вариант, — предложила подруга. — У нас в Питере два года назад открылась школа оперного пения. Возглавляет её одна заслуженная артистка, которая ушла на пенсию и теперь взялась учить молодых. Характер у неё, конечно, ещё тот, зато выпускники её школы потом поют по всему миру. И самое главное, что обучение там бесплатное, и общежитие дают, и стипендия есть. Так что с деньгами проблем особых не будет. Недавно, я слышала, она выгнала двух сопрано, и теперь объявила дополнительный набор. Тебе нужно обязательно показаться, даже не спорь.

- Но я же, — промямлила Света. — У меня даже образования специального нет.

- Ой, да кому сейчас нужно это образование. Пойми, она ищет голос, а он у тебя есть, даже если ты его много лет прячешь.

И зачем только Света решила зайти в этот чёртов магазин? Поздно ей уже мечтать о сцене, не до того теперь.

- Так, я всё устрою, — продолжала Марина. — Пока идёт прослушивание, поживёшь у меня, а потом в общежитие переберёшься.

И Марина действительно всё устроила. Света – как будто это была совсем не она, а другая девушка лет на десять моложе, которая ничего не боялась –  написала заявление на увольнение, собрала чемодан и отправилась в Петербург. Коллеги, конечно, удивились, как их трепетная Света решилась всё бросить и начать жизнь с чистого листа. Да и какую жизнь – артистки! Какая из неё оперная дива: ни внешности, ни фактуры, ни харизмы.

Маме она ничего не сказала. Обязательно найдутся добрые люди, которые позвонят, сообщат. А Света потом как-нибудь всё ей объяснит. Может, ничего ещё и не выйдет, и вернётся она в свой город на родную станцию скорой помощи. Там её обязательно примут назад, ведь врачей, как всегда, не хватает.

Прямо с поезда, как была: в джинсах, вязаной кофте, кроссовках, с неряшливым пучком на голове, — Света бросилась на прослушивание. Старинный особняк, везде лепнина, золото, совсем как в музее, а все ходят мимо, словно не замечают такую красоту. Света взлетела по широкой белоснежной лестнице наверх и вошла в небольшой зал с роялем.

- Куда это вы, милочка? — раздался низкий грудной голос.

Женщина в чёрном длинном платье, торжественно восседавшая в кресле, пронзительно посмотрела на Свету, как будто заранее всё про неё знала.

- Я… я на прослушивание, — с трудом выдавила из себя Света.

- На прослушивание? — женщина смерила её взглядом. — В таком виде? Это вам не собеседование в ресторан быстрого питания, милочка. Приведите себя в порядок и приходите завтра.

В этом стальном, холодном голосе не было ни нотки сочувствия к Свете, которая неделю не спала и готовилась к этом проклятому прослушиванию. Её, как нерадивую школьницу, выставили из класса. Что ж, сама виновата, не догадалась, что нельзя прямо так с поезда, запыхавшись, бежать на прослушивание.

- Да ты с ума сошла! — воскликнула Марина, когда подруга пересказала ей эту историю. — Явиться на прослушивание в таком виде. Да ещё к кому? К Васильевой? Она терпеть не может неопрятных певцов, она из класса девчонок даже за брюки выгоняет! Всё, не спорь. Я тебя так одену, что она тебя завтра не узнает. Будешь сверкать, как голливудская звезда.

Двери шкафа растворились, одно за другим стали вылетать платья, которые Свете приходилось примерять. Ближе к полуночи Марина нашла тот самый идеальный образ: просто, скромно, но со вкусом. Платье — это ещё куда ни шло, а вот каблуки… Кажется, Света не носила их со школьного выпускного. Пришлось постигать и эту науку, потому что голос голосом, но встречают всё-таки по одежке.

На следующий день она снова стояла в том же зале перед этой суровой женщиной, похожей на чёрную хищную птицу. За роялем притаилась пианистка, которая нервно перелистывала ноты, искоса поглядывая на оперную диву. На стульях сидели ещё несколько педагогов, которые что-то фиксировали в записных книжках. Но Свете казалось, что она в этом зале одна. Только она и Ирина Георгиевна, которая сверлила её взглядом, словно хотела выпытать какую-то тайну.

- Что вы будете исполнять, милочка? — спросила дива.

- Колыбельную Волховы из оперы Римского-Корсакова «Садко», — по-школьному отчеканила Света.

Дива дала знак пианистке, и та начала играть. Света запела:

Сон по бережку ходил,

Дрёма по лугу,

А и сон искал Дрёму,

Дрёму спрашивал.

Чужой голос раздался под сводами дворца. Голос, который прятался долгие годы, теперь вырвался на свободу и взлетел ввысь, заполняя собой всё пространство.

Ирина Георгиевна внимательно слушала Свету. Сначала её брови поднялись вверх, затем вернулись в прежнее положение, она провела указательным пальцем по подбородку и жестом остановила пианистку.

- Где вы учились, милочка? — спросила она Свету, поглаживая подбородок. — Очевидно, в какой-нибудь провинциальной консерватории?

• Нет, я закончила только музыкальную школу, — неуверенно ответила Света.

Ирина Георгиевна вздернула брови.

- А вы знаете, что я принимаю только людей с высшим образованием? Мне нужны профессиональные артисты, а не самодеятельность.

Света опустила глаза, сжимая кулаки, чтобы не расплакаться. В очередной раз её мечта рушилась.

- И чем же вы занимались все эти годы? Вы ведь, как я вижу, не девочка, — продолжила дива.

- У меня медицинское образование, я работала врачом, — ответила Света, не разжимая кулаки.

- А знаете ли вы, что хороший врач лучше плохого артиста? Хотя оперный певец не нанесёт вреда окружающим, только себе. Что заставило вас уйти из профессии?

- Я всегда хотела петь, — твердо ответила Света. — Но раньше у меня не было возможности, а теперь она появилась.

- И что же вы считаете, что можно много лет не заниматься, а потом раз — и на сцену?

- Я просто хочу петь. Но если...

- У вас от природы поставленный голос, — перебила её Ирина Георгиевна. — Но этого мало. Нужно очень много трудиться, чтобы наверстать упущенные годы. Ещё у вас нет характера, а это для оперной певицы катастрофа. Но я всё равно беру вас на испытательный срок на полгода. Если не добьетесь за это время приличного результата — вылетите вон. И ещё: я больше не хочу видеть той ужасной одежды, которая была на вас вчера.

Сердце Светы учащённо забилось. Она будет петь, как и мечтала! И всё равно, что она потеряла столько лет в медицине, главное, что теперь она обязательно наверстает упущенное!

Света стала учиться в школе оперного мастерства. Она никогда не думала, что петь так трудно, что учить одну оперную арию можно целый месяц, раз за разом повторяя одни и те же фразы. Света не замечала город, он уходил на задний план, служил декорацией к её жизни. Она уходила рано и возвращалась поздно, в редкие выходные высыпалась и за всё время посетила лишь Исаакиевский собор, и то случайно, когда пряталась от дождя. Через неделю позвонила мама, она кричала, что Света её бросила и предала, но дочь молчала в ответ. Она знала, что рано или поздно мама простит её, а если Свете удастся закрепиться в Питере и забрать её к себе, то прощение придёт ещё быстрее.

Света приходила в класс заниматься раньше всех, с ней работал один из тех педагогов, что сидел на прослушивании, а вот Ирина Георгиевна не взглянула на неё ни разу. Лишь в коридоре, проходя мимо, кинула ей фразу: «У вас ужасный французский, милочка». И Света взялась за учебники и начала осваивать французскую фонетику.

Почему оперная дива так себя вела? Присматривалась? Прислушивалась? С другими она занималась хотя бы раз в неделю, а её словно и не замечала. Тогда Света стала работать ещё усердней, она оставалась допоздна, чтобы ещё раз повторить те моменты, которые ей не удавались.

- Вы сорвёте голос, если будете так много петь, милочка, — однажды услышала она знакомый низкий голос за спиной. — Всё хорошо в меру, идите отдыхать, пока не наделали глупостей.

Света сжала кулаки и наконец решилась спросить:

- Почему вы не обращаете на меня внимание? Со всеми вы занимаетесь, а меня игнорируете? Во мне что, совсем нет никакого таланта?

- Если бы у вас не было таланта, вы бы здесь не стояли. Пока у вас есть только голос, который дала вам природа. Этого мало. У вас нет характера. Пока вы мне не интересны. Посмотрите на себя, ну какая вы оперная певица? Сходите в парикмахерскую, сделайте нормальную причёску. Вы должны сверкать, а пока только пищите, как серая мышка.

По большому счету, Свете давно уже было всё равно, во что одеваться. Синяя униформа вполне её устраивала. Превратиться в изысканную даму, которая всегда прекрасна, которая гордо шагает на высоких каблуках, выпрямив спину, оказалось не так уж и просто. Но Света взяла себя в руки и вскоре не узнала красивую блондинку в зеркале, которая смотрела на неё светящимися от счастья глазами.

Когда в детстве мама что-то ей запрещала, она могла топнуть ножкой. Так Света показывала характер. Теперь топнуть каблучком — означало вылететь из школы и вернуться домой. Мама будет, наверно, рада и до конца жизни будет пилить Свету за то, что та всё сделала по-своему, не посоветовавшись. Игорь тоже будет рад, с ней он был, как у Христа за пазухой. Но Света об этом даже думать не хотела. Она старалась перечеркнуть прошлую жизнь, забыть, кем она была раньше, и только петь, петь и петь. Она решила, что если будет упорно трудиться и слушать все замечания педагогов, то этим проявит характер и заставит Ирину Георгиевну обратить на себя внимание.

Испытательный срок подходил к концу, а Света только занималась в классе, в то время как другие участвовали в подготовке спектакля. Через месяц школа своими силами должна была представить на суд зрителей оперу «Садко». Для этого пригласили театрального режиссёра, дирижёра, оркестр, пошили костюмы. А Света оставалась в стороне от этого праздника. В глубине души она и сама понимала, что не готова пока выйти на сцену, но страстное желание обжигало. Она заглядывала в щёлку репетиционного зала, чтобы хоть немного прикоснуться к волшебству создания спектакля. За этим занятием её однажды и застала Ирина Георгиевна.

- Что вы здесь делаете, милочка? — раздался знакомый контральто.

- Я… я хотела посмотреть репетицию, — начала оправдываться Света, но Ирина Георгиевна жестом остановила её.

- Почему вы не войдете в зал?

- Режиссёр не пускает туда посторонних.

- Разве вы посторонняя? — Ирина Георгиевна дернула бровью.

- Я же не участвую в спектакле.

- А вы хотите?

Глаза Светы заблестели.

- Конечно. Вы себе представить не можете, как я хочу выйти на сцену, хотя бы даже в самой маленькой роли.

- Пройдемте в мой кабинет.

Оказывается, у оперных див тоже бывают кабинеты, правда, там всё как в музее: камин, портреты, фотографии, белый круглый стол на позолоченных изогнутых ножках, фарфоровая посуда. Света такой и не видела никогда, а тут ей подали чай в изящной белой чашечке с тонкой ручкой.

- Говорят, что маленьких ролей не бывает, — сказала Ирина Георгиевна, когда они сели пить чай. — Это все глупости, я знала артистов, которые навсегда застревали в ролях, в которых всего пара фраз. Вы же не хотите повторить их судьбу?

- Нет, — уверенно ответила Света. Разумеется, она всегда думала, что будет исполнять только главные роли.

- Я смотрю на вас и вижу маленькую девочку, которая удивлёнными глазами смотрит на мир, как на сказку. Но оперная стезя — совсем не сказка. Артист многим вынужден жертвовать, он очень зависим от агентов, директоров театров, режиссёров. Но самое главное: он зависим от голоса. Это очень хрупкий инструмент, который подвержен болезням, стрессам, переменам погоды. С голосом нужно уметь договариваться, чтобы он не подвел в нужный момент, а он бывает очень капризен. Потеря голоса для певца — это смерть, самое страшное, что может случиться в вашей карьере. Подумайте, нужна ли вам такая жизнь?

За полгода Света успела понять, насколько может быть трудна жизнь оперного певца, но она бы не променяла эту жизнь ни на какую иную. Только каждый день распеваясь у рояля, она была счастлива. И счастье это было столь же хрупко, как фарфоровая чашечка в её руке.

- Я буду петь, — ответила Света, всеми силами пытаясь побороть дрожь в голосе.

Ирина Георгиевна одобрительно кивнула.

- Вам повезло больше, чем моему поколению. Для вас все дороги открыты, у вас миллион возможностей, а таких голосов, как в наше время, почему-то нет. Видимо, нам досталось больше испытаний, отсюда и сильные люди, и большие голоса. Я помню своё военное детство: блокада, голод, отец не вернулся с фронта, мать умерла от туберкулеза, детдом, кругом нищета, а я хожу и пою во весь голос. Многие думали, что я сумасшедшая, а мне уже тогда хотелось быть артисткой. Взрослые говорили, что это баловство, глупости, а я всё равно не пошла в строительный техникум, куда меня отправили после детдома, а сбежала в консерваторию. Меня не хотели брать, говорили, что я слишком маленькая, что голос должен окрепнуть, но я им доказала, что могу петь. На сцену Кировского театра я вышла примерно в вашем возрасте. Тогда я была абсолютно счастлива, просто потому что могла петь. Я никогда никого не любила. Только театр, только искусство. Все те страсти, которые творились на сцене, были ложными, а зрители им верили. Не раз меня сватали то за одного, то за другого тенора, а я хранила верность своему голосу, потому что ничего важнее в моей жизни не было. Но я не жалею о прожитом, много всего было и хорошего, и плохого. А вот готовы ли вы к такой жизни, милочка? Я не знаю… Если вы хотите петь в спектакле, я позанимаюсь с вами, у вас есть три недели, чтобы убедить меня в том, что вы этого достойны.

Большего Свете и не нужно было. Она стала заниматься с утроенной силой, чтобы доказать, что она готова к сцене, что она должна петь в этом спектакле.

Три недели репетиций, когда хотелось плакать, а приходилось работать, когда хотелось закинуть куда-нибудь ноты, а надо было петь и выслушивать замечания, на которые Ирина Георгиевна не скупилась. Но Света дала себе зарок, что она справится, что она докажет, что она обязательно споёт в этой постановке.

В детстве Свету учили, что умершие родственники смотрят на неё сверху и помогают. Она всё чаще стала обращать взор на серое питерское небо, прося у деда поддержки, ведь не мог же он забыть, как сильно Света любила петь.

Когда до генерального прогона оставалось три дня, костюмерша окликнула Свету в коридоре:

- Ты когда зайдёшь на примерку платья? Я что за вами всеми бегать должна?

- Какого платья? — удивилась Света.

- Пошли, — женщина тяжело вздохнула и направилась в костюмерную.

Среди груды разного тряпья висело оно — платье Волховы, Света сразу его узнала.

- Нравится? — с гордостью спросила костюмерша.

- Очень.

Света была рада просто прикоснуться к шершавой белоснежной ткани, усыпанной камнями, а костюмерша ещё предлагала его надеть.

- Оксанка, на которую шили, ангиной заболела. Её сняли со спектакля. Теперь ты будешь петь. Ты что, не знала, что ли? — костюмерша хихикнула и принялась вертеть Свету, подгоняя платье под фигуру.

Волхова смотрела на Свету в зеркале, и не было тех десяти лет, прожитых без музыки. Света всегда пела и всегда знала, что выйдет на сцену в этой партии.

Невидимые крылья сами несли Свету на автобусную остановку. Ещё совсем немного, всего каких-то пару часов, и она выйдет на сцену. И пусть это генеральный прогон, а не полноценный спектакль, пусть в зале будут только знакомые и родственники артистов, но всё же будет по-настоящему: музыка, декорации, костюмы, оркестр. Сегодня исполнится её давняя мечта, она станет Волховой!

Автобус, как назло, задерживался.

- Да что же это такое, — начала возмущаться низенькая старушка в вязаной беретке. — Полчаса уже ждём.

- Безобразие, совсем о людях не думают, — поддержала её другая женщина.

Света отошла в сторону. Нужно ведь ещё распеться, загримироваться. Время безбожно таяло, а автобус всё не шёл.

- Ой, смотрите-ка, — крикнул кто-то.

Света машинально обернулась. Мужчина, который ещё несколько минут назад беззаботно сидел на скамейке, вдруг стал сползать на землю.

- Вызовите скорее скорую помощь! — закричала старушка в беретке.

Света незамедлительно рванула к мужчине. Одной рукой она пыталась нащупать пульс, а другой набирала номер.

- Мужчина, около шестидесяти лет, потеря сознания, пульса нет, — быстро продиктовала она и добавила адрес, который ей подсказывали со всех сторон.

Даже при самом благополучном исходе «скорая» будет ехать минут двадцать, не меньше. Нужно было срочно действовать. Света расстегнула пострадавшему куртку, подложила под голову свою сумку и начала производить реанимационные действия. Непрямой массаж сердца, искусственное дыхание, снова массаж сердца и снова дыхание. Никаких признаков жизни. Света снова надавливает на грудь мужчины, снова пытается вдохнуть в него жизнь, но всё бесполезно. Она повторяет одни и те же действия пятый, шестой, седьмой раз… На миг Свете показалось, что грудь мужчины начала самостоятельно подниматься. Она бросилась проверять пульс. Слабые искры жизни отчётливо пробивались в слабеющем теле.

Знакомый вой сирен. Машина скорой помощи подъезжает к остановке. Света передаёт бригаде своего подопечного.

- Пробки такие везде, думали не доедем, — говорит молодой фельдшер, пока мужчину грузят в машину.

Игорь бы обязательно пошутил по этому поводу. Странно, что сейчас Света вспомнила про него. Полгода она была так увлечена пением, что совсем не думала ни о прежней работе, ни о бывших коллегах.

- Дочка, а ты что же, врач? — спросила у неё старушка в беретке.

- Да, — машинально ответила Света, но мигом опомнившись, замотала головой. — Нет, что вы. Я — певица.

- А-а-а, — разочарованно протянула старушка. — Сейчас все хотят стать артистками, а вот врачами работать не хотят. А ведь врачей всё время не хватает. Я вот недавно в поликлинику ходила…

Слова старушки заглушил мотор подъехавшего автобуса.

Света давно уже должна была сидеть в гримёрке, а вместо этого ехала в душном автобусе, который плёлся по столичным пробкам, как умирающая гусеница. Уже несколько раз звонили педагоги из оперной студии, пытались понять, куда она пропала. И Света врала, что скоро подъедет, что ей осталось совсем немного. В ответ ей сообщали, что Ирина Георгиевна вне себя от ярости, и что если она не появится через минуту, то её снимут с роли. Ничего страшнее этого со Светой случиться уже не могло.

Когда она подбегала к зданию оперной студии, оттуда уже лилась музыка. Репетиция началась без неё. Кто-то другой вместо неё сейчас выйдет на сцену и будет петь её партию.

Света сразу же рванула за кулисы. Там готовилась к выходу на сцену Волхова. Она прошуршала белоснежным платьем мимо Светы. Ещё несколько тактов, и она запела колыбельную.

Всё внутри Светы оборвалось. Её мечта исполнялась у кого-то другого. Винить во всём можно было только себя. Ну почему она пошла на эту проклятую остановку, почему сразу не догадалась вызвать такси? Сейчас бы она пела эту арию, а не стояла за сценой и оплакивала свою горькую судьбу.

Света вышла из здания и побрела по улице. Торопиться ей теперь было некуда. Она прекрасно понимала, что Ирина Георгиевна никогда не простит ей этого опоздания, что о карьере оперной певицы можно забыть навсегда. Она уже никогда не выйдет на сцену, она не станет Волховой!

Мимо промчалась машина скорой помощи.

А, может, сегодняшнее происшествие было не зря? Может, оказаться рядом с умирающим человеком и оказать ему столь необходимую первую помощь было важнее, чем петь? Может, мечта о сцене, которую она лелеяла с детства, была ложной? Может, спасать людей — это единственное её предназначение, и судьба намеренно уводила её от оперной стези всё дальше и дальше? Столько вопросов, на которые так сразу и не ответишь.

Света достала телефон и набрала номер мамы...

Алина ОСОКИНА

Родилась в Ульяновске в 1991 г. Окончила исторический факультет УлГПУ им. И.Н. Ульянова. Работает в областной библиотеке. Неоднократно участвовала в межрегиональных и всероссийских совещаниях молодых литераторов. Лауреат конкурса молодых литераторов Союзного государства «Мост дружбы», Всероссийских конкурсов «Хрустальный родник», «Сестра таланта», «Северная звезда», областной премии «Первая роса». Публиковалась в журналах «Подъем», «Русское эхо», «Молодежная волна», «Симбирск», «Кольцо А», «Причал», «Веретено», «Неман», «Дон новый» и др. Член Союза писателей России.