Седьмая симфония Шостаковича

Девятое августа сорок второго.

В блокадном кольце Ленинград.

И, глядя на небо в ослепшие окна,

дома, затаившись, молчат.

Кому в этом городе нужно искусство,

здесь хлеба учтён каждый грамм.

Но в семь загорелись хрустальные люстры,

и публикой полон был зал.

Звучала Седьмая, как божье посланье,

И лица светлели людей.

Зенитки её прикрывали с окраин

огнём всех своих батарей.

И мир потрясённый неверяще слушал

из ада блокады концерт –

в великой симфонии русскую душу,

поправшую мужеством смерть.

Полонез Огинского

Оборвалась душа в придорожную ржавую сырость,

И взлетевшие мысли разбились о грязный асфальт.

Задрожала слеза на реснице. Скатилась.

Ты шепнул виновато: «Прости, что так вышло. Мне жаль…»

Ветер гнал по аллее охапки пылающих листьев,

словно строки ненужные в пламени плавили боль.

А из окон напротив всё лился и лился Огинский,

и под звук полонеза легко уходила любовь.

«Марш энтузиастов»

Я на мысли себя поймала,

глядя хроники старой кадры

Москвы довоенной, должно быть,

тридцатых далёких годов,

где по ветру флаги вились,

где площадь маршировала,

и «Здравствуй, страна героев»

неслось с четырёх сторон.

Всё здесь узнаваемо было,

и всё изменилось мало –

и Красная площадь та же,

и маковки куполов,

но люди, что мне улыбались

легко и открыто с экрана,

давно уж в земле лежали,

мертвы уже были давно.

Лишь тонкая грань экрана

сейчас меня отделяла

от этих счастливых улыбок

ликующих мертвецов.

Как я сама, они тоже

бессмертны себе казались.

Под бодрую музыку марша

ушли они далеко.

И, может быть, точно так же,

а сроков никто не знает –

благословим же мудрость,

что нас через жизнь ведёт –

улыбку мою увидит

с другой стороны экрана

какой-то случайный зритель,

и, может, как я, вздохнёт.

По жизни с Beatles

Дождь шуршит за окном

сутки почти уже.

И октябрьский синдром

нарастает в душе.

В мире, как и внутри,

всё наперекосяк.

Хочется Beatles врубить,

в рюмку плеснуть коньяк.

И, им упившись всласть,

под одеяло залезть,

и в летаргию впасть,

слушая Yesterday.

Плыть в облаках из снов,

а как придёт апрель,

к жизни вернуться вновь

вместе с прекрасной Mishelle.

Под дождём

Город серый привычно хмурится

Утро медлит, борясь со сном.

Я стою на пустынной улице

под промозглым скупым дождём.

По плечам барабанят капли

и срываются струйками вниз.

И мне кажется, что озябла

и душа глубоко внутри.

А у ржавых помойных баков

рыщет тощий соседский кот.

И взъерошенных мокрых галок

не стихает сварливый спор.

На асфальте всё глубже лужи.

Спят прохожие на ходу.

А я, брошенный и ненужный,

вспоминать лишь теперь могу

нежных пальцев прикосновенье

и немого восторга дрожь,

и летящий потом по сцене

лепестков белоснежных дождь…

И не жаль совсем славы прежней.

Не о лаврах былых печаль.

Лишь о музыке только грезит

старый выброшенный рояль.

Лабух

Снова вспоминаю звон бокалов,

дыма сигаретного спираль.

Пьяный пианист играет танго,

и чернеет матово рояль.

Вы, мой друг, в чаду угарном этом

так давно и тяжело пьяны.

В Вашу кепку сыплются монеты,

папироска тлеет у губы.

Сколько затаённого надрыва

каждый Ваш аккорд в себя вобрал?

Лишь своей игрой ещё Вы живы.

Вас она хранит, как талисман.

Хоть её высокое искусство

Вас от бездны не спасёт никак,

но рояль прощает Вам безумство

пьяных Ваших пальцев за талант.

Уличный музыкант

Он играет на улицах города

и в подземных его переходах,

несмотря на жару и холод,

в день любой и любую погоду.

Он играет и в будни, и в праздники,

утром ранним до поздней ночи.

Это то, что он делает мастерски.

Остальное всё – между прочим.

И народ постоянно толпится вокруг,

привлечённый звенящей мелодией.

Кто послушал её хотя б пару минут,

тот с невольной улыбкой уходит.

Не в концертных играет он залах,

и не стать ему знаменитым,

только пальцы на грифе гитарном,

до кровавых мозолей сбиты.

Он сегодня почти что счастлив,

и не ляжет в постель голодным,

ведь на дне в его старой шляпе

горсть монеток и две сторублёвых.

Он богатства не нажил искусством,

дар свой людям отдать спеша.

Всё, что есть у него – только музыка…

и гитара ещё... и душа.

Музыка души

Вот лягут ноты на пюпитр

бессмысленною пригоршней шрифтов,

чтобы спустя всего лишь миг

всей гаммой звуков воплотиться.

Чтобы в миноре до диез

просыпаться хрустальным звоном,

заполнив музыкой небес

немые мраморные своды.

Чтобы в который раз уже

явиться свыше откровеньем,

неся измученной душе

любовь, надежду и спасенье.

Музыка в ночи

Когда усталость дня смежает веки,

и тонет всё в гнетущей тишине,

мне слышатся аккорды в отдаленье,

и музыка спускается ко мне.

С собою принося освобожденье,

она наполнит смыслом каждый звук.

И отпускает плечи напряженье,

Стальной тоска свой размыкает круг.

И пусть на ломкой грани тьмы и света

душа опять колеблется в ночи,

я точно знаю то, что смерти нету,

пока над миром музыка звучит.

Нина ЖИЛЬЦОВА

Мне 52 года, живу в Санкт-Петербурге. Пишу последние шесть лет.  Член РСП. Люблю поэзию Серебряного века, и множество тем в моих стихах посвящено ей. Лауреат и финалист нескольких конкурсов.