Вальс в басовом ключе

            «Музыку сюда, музыку!» – кричал император»

Г.-Х. Андерсен

Говори мне в басовом ключе,

задыхаясь, сбиваясь, с листа –

по корням так прорвётся ручей,

в недрах тёмных устав рокотать.

Так в бреду бормотала вчера,

ношу сладкую к телу прижав,

в георгине, похожем на шар,

золотая, как время, пчела.

Это голос птиц вещих в ночи

с человеческим белым лицом,

это годы, что в Вечность ушли,

отстучат нам басовым ключом.

Все вчерашние ноты сомни,

телефон до утра отключи,

руку правую с клавиш сними,

лишь в басовом – шепчи и молчи.

Как круги по воде, пробежал

по басам парафраз вечных тем,

обнажив в заповедных басах

твой ранимый, щемящий твой тембр.

На басах мне себя расскажи,

будто ближние фары включи,

посвящая, в ладони вложи

невесомую тяжесть ключа.

И на время, вздохнув, замолчал

ключ моих серебристых речей.

Положи на уста мне печать –

ворожи мне в басовом ключе.

В городском саду

Был летний вечер. Был концерт задуман.

Был городской, с акациями, сад.

Но был оркестр усталым и не в духе,

играл оркестр нестройно и не в лад.

И дирижёр был гневен и нервозен.

Тромбон, как полагается, запил,

и снова кто-то партию забыл.

А кларнетист не появился вовсе.

Но вечер светел был и невесом.

Но был Чайковский, Глинка и Свиридов.

И перед этой музыкой смирились

те, у кого футбол, рыбалка, дом,

за газ и воду не оплачен счёт,

в разводе дочь, а внуки подрастают,

и до зарплаты снова не хватает,

а за стеной орёт сосед-урод.

И ритм ударник всё-таки собрал,

и петухов труба хотя пускала,

но музыка уже не отпускала

тех, кто играл, и тех, кто им внимал.

И скрипка прокричала сольный такт,

как никогда доселе не кричала.

И захотелось всем – опять сначала.

И захотелось, чтоб – всегда бы так.

И устыдился пересмешник-дрозд,

что оглашал неистово окрестность.

И изумлённо поднимая бровь,

внимал маэстро своему оркестру.

Рено-экспромт (скерцо)

Как волшебно в «Рено» вечернем

не «Мадам Клико», не «перно» –

обжигаясь, глотать пришедших

свежих строк молодое вино!..

Как забавно, газа прибавив,

под 180 выжимать,

профиль спутника с лёту лукаво

и Версаль рисковать рифмовать!

А в багажнике, рядом с запаской,

от Бизе слегка подустав,

сакс вздыхал, музы́ки апостол,

в ре мажоре носом свистя...

А попутчик, вкус рифмы испробовав,

приучался читать по губам.

И в стихе, что сложился непрошено,

виноват Пушкин был. Или Бах.

Соло фагота

«Фагот (итал.) – вязанка дров»

Из музыкального словаря

Пока ещё футляр не давит тесный,

пока дышать отпущено тебе,

пока смычки опущены в оркестре,

рвани, фагот, басами по судьбе.

Почти на уровне кровосмешенья,

вкус искуса оставив на губах,

хрипи в тебя вдыхаемой душою,

бессмертье исторгая из себя.

Не ведая, изгнанник иль избранник,

ожегши горло, душу опали

тому, кто в руки взять тебя назвался,

твори своё упрямое пари,

дари огнём нещадным и нездешним,

гори, но фразу всё ж договори.

Вишнёвая вязанка дров небесных,

какая мука в музыках твоих!..

И пусть в финале – только горстка пепла,

зато как ты неслыханно сгорал!..

И рассыпались огненные перья

от твоего парящего крыла...

Бандонеон

Остаётся одно – запрокинуть лицо к небесам,

и раскинуть ладони – пусть думают, что для объятья,

и меха раздвигать – чтоб немели и ныли запястья,

и кричать эти ноты – как если бы сам написал…

О чём чарует хрипло твой бандонеон,

о чём меха и язычки его вещают?

Что так бесхитростно и что так беспощадно

свистящим шёпотом пророчествует он?

Ты врёшь себе, что, вот, пока – не до него.

Но этот странный зверь заморский – не поверит:

дыша в лицо сухим нездешним жарким ветром,

он на колени заползёт, бандонеон.

И будет врать, что он с тобою – заодно,

стонать и хмыкать, извиваться и лукавить, –

пока по кнопкам перламутровым стекает

его гортанных звуков терпкое вино.

И в цвет граната – аргентинская луна,

и в переулках древних – гулкий шаг неверный,

и ритм Атлантики сведёт с ума, наверно, –

покуда пальцы в звуки будешь окунать…

И эта музыка тревожит и горчит,

и обнимает так, что кисти онемеют,

всё потому, что по-другому – не умеет,

всё потому, что тембром мёда или меди

невесть о чём бандонеон тебе кричит.

И остаётся лишь – аккорд последний взять,

и инструмент сгрести безжалостно в охапку,

и, за кулисы забредя походкой шаткой, –

с плеча сорвать и, на колени встав, обнять…

Альтист

Альтист был пьян, но альт его лежал

в футляре трезв, в бухарский шарф укутан,

как сумрачный посланник ниоткуда.

И оба источали лёгкий шарм.

Альтист был пьян, и, право, было жаль,

что текст своих пиес навряд и вспомнит,

поскольку слишком резво он наполнил

себе бокал с желаньем осушать.

Альтист был пьян. Закусывать не стал.

Хотя, по правде, и не предлагали,

затем, что все резонно полагали,

что всё ж не жрать сюда альтист был зван.

Альтист был резв, по ходу ущипнул

за некие места хозяйку дома,

и та, впадая в лёгкую истому,

ему достойно предложила стул.

Он боком сел и расстегнул футляр,

слегка обматерив его привычно.

А впрочем, дальше было все прилично,

хотя и понимали, что – фигляр.

Он боком встал, на лоб спадала прядь,

и он смычком, как шпагой закрывался,

или как дикий конь – не поддавался,

как если б кто его хотел запрячь.

Похоже, эта музыка была –

из тех миров, где птицы и мустанги

взвиваются, меняются местами.

Но – чтобы сзади было два крыла.

Его ещё пытались удержать.

Но шёл он в никуда и ниоткуда.

Альтист был трезв.

В бухарский шарф укутан, от Баха пьян,

в футляре альт лежал.

Ироническое кларнетическое (история о Карле)

Хоть истории сей сотни лет,

но ошибка в историю вкралась:

это Клара – украла кораллы.

Карлом был облюбован – кларнет.

Но, украв, инструмент клептоман

не спешил обменять на банкноты –

выдувал в него длинные ноты

новоявленный сей меломан.

Хоть с изъяном у вора душа –

без остатка тому отдаётся,

что у Карла музы̒кой зовётся.

Даже Клара послушать пришла.

На афишу вчера набрела:

на кларнете Карл соло играет.

Клара кротко слезу утирает –

вот как музыка разобрала.

Ну, а Карл – он кронпринц, он маркграф,

он банкует, пирует, дарует,

он забыл, что штиблеты дырявы,

он по-крупному нынче играл!

Карл, пожалуй, что, в принципе, прав:

он музы̒ку, вздохнув, созидая,

пребывает «на ты» с мирозданьем.

А кораллы – удел Клар и Клав.

Сыграйте мне на полуночной флейте…

Гамлет: Вот флейта. Сыграйте на ней что-нибудь.

Гильденстерн: Принц, я не умею.

Гамлет: Это так же просто, как лгать. Перебирайте отверстия

пальцами, вдувайте ртом воздух, и из неё польётся

нежнейшая музыка.

В. Шекспир

Сыграйте мне на полуночной флейте

часы, что в Вашем доме провожу,

и эту слюдяную стрекозу,

что кажется приклеенной к календуле,

когда она опять цветёт в саду.

В моём ли? в Вашем? –

то один Бог ведает.

Сыграйте мне ещё глоток шампанского,

что холодком декабрьским по спине.

И, знаете, ещё сыграйте мне

всё, что угодно, только б звуки падали,

как будто семь серебряных монет,

покуда вдох последний есть в запасе.

В той беспощадной музыке дотла

сгорят пусть наши души сумасшедшие,

чтоб жизнь, пассажем странным прошуршавшая,

на нотный стан, легко склонясь, легла.

Сыграйте!.. Чтоб я тоже не сфальшивила,

какой бы горькой нота ни была!..

Два ключа

Да здравствует певчая скорость!

Андрей Вознесенский

Когда ведёшь машину,

чуть нервно, чуть горбясь,

когда вокруг другие

в машинах летят, –

лишь только начинается

странная повесть,

в которой перепутались

два ключа.

Лежит ключ зажигания

на ладони,

в паз вставил –

и машина летит стремглав,

а сзади вопросительный

твой басовый,

как контур ослепительного крыла!

О чём ты вопрошаешь,

ключ басовый, –

поберегись,

гляди – грядёт

пост ГАИ!

Когда уже зашкаливает

спидометр,

успей рисковым реверсом

вывернуть регистр!

Что мы внезапно смертны –

ничего б ещё!

Но главное –

нечасто

мы живём

на этой приближающейся к свету

скорости,

басовым скорректированной

ключом.

В замке от зажигания

что там второй творит?

Машина гонит Брамса,

не шутя,

неразличимы ибо

давно на вид они,

от музыки и скорости

два ключа!

Аполлинария Евгеньевна ЗУЕВА

Живет в Калининграде. Поэт, переводчик. Член Союза российских писателей, член FDA (Freier Deutscher Autorenverband/Ассоциация свободных немецких авторов). Является членом редколлегии регионального журнала культуры «Балтика – Калининград». Лауреат международных и российских литературных и поэтических конкурсов, городских премий в области культуры. Стихи и лирическая проза переведены на немецкий, польский, литовский языки.