Огромная благодарность и низкий поклон ТАЛАНТУ

…Небо алело закатом, окрашивая округу розовато-желтыми оттенками. Степь пестрела разноцветьем трав и мохнатыми головками ковыля, издавая неповторимое буйство запахов. Старик Берген долго всматривался вдаль давно выцветшими глазами, но в них не было тоски и печали – только ожидание. Во всем его облике была спокойная сдержанность, и был он внутренне силен, как старый ломовой двужильный конь. Порыв ветра пахнул в лицо, и старик пригнул голову, быстро оглядывая сбившуюся в кучу пятерку коз. Пора было возвращаться домой. Сегодня должен был приехать внук Динмухамед. Русские односельчане называли его Димкой, узбеки и башкиры просто Дин, но старый Берген всегда звал его полным именем, говоря, что в каждом имени есть своя внутренняя сила, которая указывает жизненный путь человеку, который его носит. Старик удовлетворительно качнул головой, вспомнив о внуке, и скупая улыбка тронула испещренное глубокими морщинами лицо. Перед глазами вставали первые самостоятельные шаги мальчишки, его шалости и проказы, но скрашивались эти проказы особым отношением Динмухамеда к музыке, к которой он прислушивался еще во младенчестве и замирал в колыбели от звуков домбры.

Берген вскинул глаза к горизонту. Он всегда испытывал странное чувство беспокойства, когда смотрел на место, куда упал метеорит, и где среди степи неожиданно появился слабый росток дуба, который за годы превратился в могучее дерево, неподвластное непогоде. Когда приезжал внук, они часто искали пристанище в тени его кроны, и парень часами мог сидеть под ним, отдаваясь своим мыслям и напевая мелодию, словно там получал вдохновение. Но именно в тот год, когда небесное тело прочертило свой путь каскадом огня и искр, Берген испытал неподдельный страх за внука.

         Динмухамеду было четыре года, когда он впервые самостоятельно сел на коня, и дед чувствовал, как от гордости и восторга бьется сердце мальчишки, чувствовал его нетерпение – мчаться во весь опор. Берген придержал коня под уздцы и уже готов был снять внука с седла, когда тот, подняв руку, громко вскрикнул:

-Ата, ата, смотри!

         Яркий свет звезды, слезой сорвавшейся с небосвода, стремительно несся к земле. Динмухамед восхищенными, широко открытыми глазами провожал падающее светило. И вдруг, вырвав поводья и стукнув пятками по вздрагивающему крупу коня, понесся в сторону степи, оглашая звонким кличем окрестности. Он мчался туда, где, искрясь и озаряя горизонт всполохами огня и яркой вспышкой, упало небесное тело. Тогда страх за внука больно сжал сердце Бергена: не за то, что умный конь мог скинуть неумелого седока, а из-за волков, которые, оголодавшие за зиму, все чаще нападали на скот, прячась в темных зарослях кустарников.

От воспоминаний отвлек Абай, огромный пес-волкодав, которого Динмухамед, будучи ребенком, принес домой, отбив от своры собак. Щенок был слеп, весь в ранах и, казалось, уже не выживет, но внук настойчиво ухаживал и заботился о нем, выпаивая из рожка козьим молоком. Старик погладил голову лохматого охранника. Морда Абая была вся в ранах от бесчисленных схваток с волками и бродячими собаками. Лизнув руку хозяина, Абай тихо вздохнул, наслаждаясь скупой лаской хозяина и, уловив в голосе Бергена слово «домой», весело тявкнул и припустил собирать в гурьбу коз, предвкушая заслуженный ужин и отдых.

Противостояние.

- Ата Берген, Ата, вы дома? – голова соседского подростка Руслана показалась в проеме юрты. - Вот, - протянул он миску, наполненную ароматными дымящимися беляшами. - Мама передала. Кушайте на здоровье, - он широко улыбнулся и засмущался. - Ата, а Димка скоро приедет? Я его вчера видел по телевизору: он участвовал в конкурсе «Молодые таланты». Он так красиво пел! Во! - поднял он большой палец к верху. - Нам всем понравилось!

- Скоро приедет, сынок. Скоро. Жду как раз к ужину. Берген опустил голову в знак приветствия. - Передай маме спасибо за угощение. Да благословит вас Аллах, - он вскинул руки к лицу в намазе в знак благодарности. - Нога уже не болит после операции?

- Нет, все хорошо. - Руслан счастливо улыбнулся. - Доктор сказал, что буду бегать. Теперь опять можно футболом заниматься! Если бы не Дима…

-Подойди ко мне, присядь, - улыбнувшись, перебил Берген подростка и, покопавшись в сундучке, достал небольшой полотняный сверток. - Это тебе… На память. Носи, и пусть Всевышний бережет тебя!

Руслан развернул ткань: на ладони лежал искусно украшенный казахским орнаментом талисман с вставленным в него, черным камнем с искрящимися серебристыми крапинами. Он ахнул. Такой же талисман был у Динмухамеда. Тот всегда гордился, что дедушка сам ковал его, вставив частицу небесного тела в форме полумесяца, который они нашли на месте падения метеорита. Руслан обнял старика.

- Спасибо, ата, - на глазах мальчишки появились слезы.

- Все хорошо, - Берген похлопал подростка по плечу. - Ступай домой, родные небось, беспокоятся. Когда Динмухамед приедет, он обязательно с тобой встретится. Маме передай большое спасибо за угощение.

Оставшись один, Берген взял длинную дудку сыбызгу и заиграл старинную казахскую песню, чтобы приглушить страшные воспоминания двухлетней давности, о которых невольно напомнил Руслан, который всегда был благодарен Динмухамеду за то, что тот спас его, не дав погибнуть в зубах хищника.

         Мальчишки были дружны с детства. Руслан, мечтавший стать знаменитым спортсменом, научил Динмухамеда играть в футбол, а когда в пять лет тот вдруг начал петь, он был первым слушателем и вдохновителем, и всегда поддерживал друга, несмотря на косые взгляды и насмешки соседкой детворы.

В тот злополучный день, справившись с делами, Берген возился у очага: чай приготовленный на открытом огне в юрте, всегда приносил ему успокоение и удовлетворение. Сумерки уже опустились на село, и потухшие окна соседних домов, светясь, оживали, принося уют и домашнее тепло их обитателям. Детские голоса и восторженные крики, от забитых в ворота голов, разносились по всей округе, собирая невольных зрителей и болельщиков. И вдруг все стихло. Наступившая тишина, показалась зловещей. Старик прислушался: показалось, что вся природа замерла, предвещая беду. От крика, который пронзил уши, Берген выронил пиалу. Выскочив на улицу, он обомлел: Динмухамед стоял над лежащим Русланом. Тот корчился от боли, стараясь прижать руками кровавую рану на ноге. Но глаза подростка не смотрели на друга, его взгляд был устремлен на собаку размером с новорожденного теленка. Берген ахнул: Каскыр! Он узнал этого «оборотня».

Однажды сельчанин, пристрелив волчицу, принес домой щенка и воспитывал его кнутом в устрашение всем, кто позарился бы на его добро. Не выдержав издевательств, волчонок сбежал, изуродовав хозяина, и, познав вкус человеческой крови, уже не мог остановиться. И теперь этот «оборотень» с оскаливающейся окровавленной пастью, широко расставленными лапами, готовыми в любую минуту бросить груду мышц на жертв, стоял в нескольких шагах от детей. Время, казалось, остановилось. Замерли все, зная: стоит кому-то сделать движение – и зверь бросится на него.

Каскыр медлил. Слегка подрагивая лобастой головой, он не спускал злых глаз с жертв. Запах крови уже будоражил его мозг, и в пасти образовывалась тягучая жаждущая слюна, но его что-то сдерживало. Волк еще не понял, что так больно, до скулежа, ударило по морде и заставило разжать челюсти: от неожиданности он выпустил жертву и сейчас стоял, словно выбирал, на кого напасть: на того, кто лежал на земле и не мог отразить его атаку, или на вкусно пахнущего человеческого детеныша с ружьем в руках. «Оборотень» потянул носом. Запах пороха и ужаса он запомнил на всю жизнь со вкусом молока матери, когда та, кормя его, корчилась в предсмертных судорогах от неожиданного выстрела. Нет, это не было ружье. Каскыр успокоился и, собрав всю ненависть и злость к людям, кинулся на подростка. Крики деда и внука слились воедино. Волчьи зубы намертво вонзились в палку, которую Динмухамед успел выставить перед собой. Волк понял, что промахнулся, но разжать челюсти уже не мог, остервенело вгрызаясь в податливое древо. Силы были неравные: мускулистое тело матерого зверя и мальчишка, который из последних сил боролся за свою и чужую жизни. И тут Берген словно проснулся. Он кинулся в дом за ружьем. Когда вернулся, торопливо заряжая двустволку, мохнатое тело Абая уже нависло над загривком «оборотня» и его зубы рвали всклокоченную волчью шерсть.

Динмухамед долго стоял над издыхающим телом зверя. Лицо его было бледным, но в глазах не было страха или восторга победы, а была внутренняя боль.

- Ата, - подросток вскинул глаза на деда. - Наверно, люди сами виноваты, что сделали его таким, да? Он мог бы быть другим, правда?

- Правда, - Берген, приобняв внука за плечи, притянул к себе. - Абай ведь тоже волчонок. То, что мы сеем – то и пожинаем, - негромко произнес он, и почувствовал, как вздрагивают плечи мальчишки от сдавленных всхлипываний.

- Поплачь. – он бережно похлопал внука по плечу. - Только глупцы говорят, что мужчины не плачут. Слезы – это дар божий: они способны излечить израненную душу, — тихо произнес старик. - И пусть Всевышний убережет тебя не только от волков, но и от хищников в человеческом обличье: завистливых, алчных и жаждущих наживы, которые не раз будут встречаться на твоем пути. Да сохранит он в чистоте твою душу, – грустно шептал старик, даже не подозревая: что с этой минуты Динмухамед принял решение: никогда не отступать перед страхом.

Дар-я

…Звучание сыбызги постепенно стихло, и Берген вздрогнул от неожиданности, когда сразу за стихшими аккордами появилось улыбающееся лицо Динмухамеда.

- Слава Всевышнему! старик воздел руки к лицу. - Я уже стал волноваться. Почему ты так запоздал? 

- Стоял за пологом и слушал мелодию: не хотел тебя прерывать. - Динмухамед обнял деда. - Ата, почему так и живешь в юрте, почему не перейдешь в дом? – он присел на напольную подушку, скрестив ноги.

- Это и есть мой дом, - улыбнулся Берген, собрав морщинки вокруг глаз. -Здесь жили мои предки, а теперь живут мои воспоминания. Отсюда я и уйду. А почему ты мокрый?! - встрепенулся старик. - Что случилось? Он засуетился, помогая стянуть мокрые одежды с внука и, закутывая его теплым стеганым одеялом.

-Ничего, ата. Все хорошо, не переживай. Ты лучше скажи, что за мелодия звучала? В ней столько тоски... она словно говорила о разлуке, или ожидании… Раньше я ее никогда не слышал.

- О, эту песнь мне пел еще мой дед: правда слова уже забылись, а вот сейчас мелодия вдруг сама вспомнилась. - Берген бережно погладил рукой истертое от старости древко дудки. – Сейчас ужинать будем. Голоден, наверно? И, вскинув глаза на внука, не дождавшись ответа, улыбнулся.

Динмухамед сидел, прикрыв веки, и тихо покачивался в такт звучавшей в его голове мелодии, пытаясь ее запомнить. Слова уже сами выстраивались в стройный ряд стиха, но что-то мешало. Он вдруг поймал себя на мысли, что из головы не выходит образ девчонки, которая так неожиданно вошла в его жизнь. И, если бы не ажиотаж в колледже из-за подготовки к празднику и его задержки из-за песни, которая почему-то никак не удавалась, и педагог по вокалу постоянно его сдерживала, упрекая за то, что он берет высокую ноту там, где она совершенно не к месту, – он никогда бы ее не встретил.

Устроившись на переднем сидении такси, Динмухамед ехал к деду, прокручивая в голове незадавшееся произведение. До села было уже совсем близко, когда его взгляд выхватил силуэт, стоящий у перил моста. Было видно, как девчонка, все ниже и ниже переваливалась через невысокий борт ограждения.

- Остановите машину! – заорал он таксисту.

Сокращая расстояние до сумасшедшей, которая собиралась покончить жизнь самоубийством, ему казалось, что он просто топчется на месте, а не бежит сломя голову на помощь. И когда, схватив ее за плечо, едва подумал, что успел, почувствовал, как ноги отрываются от земли, и счастливый возглас спасения, переходит в сдавленный крик ужаса, и они оба летят через перила в черную массу воды. Дин отчаянно затарабанил по воде, таща за собой отяжелевшее тело девчонки, которая цепко держала его за руку и, казалось, тащила в другую сторону. Как только ноги почувствовали дно, он притянул ее на мелководье, пытаясь встать.

-Ты что, совсем уже!.. «Утопленница» не только не сказала слов благодарности, а набросилась на Динмухамеда, больно ударяя кулачками в плечо. -Ты зачем меня хотел утопить?!

-Я-а-а?! - Брови парня поползли вверх. От удивления он аж опешил.

-Ну не я же! Девчонка стояла нахохлившись, и прищуривая и так узкие глаза, смешно фыркала, пытаясь сдуть с лица прилипшие мокрые волосы. -Спасибо скажи, что я тебя спасла!

-Что-о-о?! Спасла меня!? – от изумления Дин открыл рот. «Вот чокнутая сумасбродка» - недобро подумал он, вытаскивая ноги из прибрежного ила.

- И вообще… откуда ты взялся!? – ворчала сумасбродка, балансируя на неустойчивых ногах, пытаясь вылезти на берег и, скользя обратно. - На мосту ведь никого не было! Терпеть не могу, когда мне мешают!

- Оттуда! Динмухамед надулся. - Руку давай! Тоже мне еще, спасительница! - съязвил он, первым поднявшись на берег. Девчонка так и напрашивалась на острое словцо, но он сдержался. Спорить с ней не хотелось, да и не было смысла выяснять, кто кого спас.  Вечерний воздух был прохладный и через минуту холод стал пронизывать до костей.

- Давай побежим, – незнакомка неожиданно схватила его за руку. - Надо согреться. Нельзя, чтобы ты заболел. Не ожидая согласия, она потащила парня в сторону строения, притаившегося среди кучки деревьев. - Там наш детдом, - быстро пояснила она.

Динмухамед бежал рядом, не выпуская пальцев девушки, и чувствовал тепло, которое приятно растекалось по всему телу. Было забавно вот так семенить следом, и удивляться ее настойчивости и бескомпромиссности в принятии решений. Она не отпускала его, а он не решался выдернуть руку и потерять ту связь, которая незримой нитью связала их.

«Или просто не захотел потерять ее…» - запоздало подумал Динмухамед, отпивая чай и вспоминая вечерний эпизод.

Двухэтажное здание, словно вынырнуло из темноты. Кое-где в окнах горел свет, но скоро и он погас, оставив освещенными только окна первого этажа и холла. Двери оказались запертыми.

- Не повезло, - совершенно спокойно заявила незнакомка, оглаживая озябшие плечи. -  Придется лезть через окно. Кстати, как тебя зовут?

- Дима.

- Ш-ш-ш, - приложила она вдруг палец к губам, стараясь увести его подальше от окон, и тут же звонко рассмеялась. – Дима-Ш-ш, - протянула она, словно пробовала звук и слова на вкус. - Мне нравится. Я буду звать тебя Димаш. А я Дарья. Можешь через дефис: Дар-я.

- Дар… чего? Дефис? Как это? – брови Динмухамеда поползли вверх.

- Ладно, не бери в голову, зови просто Даша. Дима-аш – Даш-а-а, - протянула она. - Созвучно, правда? Ее голос, на удивление, сейчас казался чистым и певучим, словно она не разговаривала с ним, а пела.

- Скажи, - Динмухамед осторожно взял новую знакомую за руку, ощутив прилив тепла. - А почему ты хотела прыгнуть в воду?

- Я?! - Дарья улыбнулась, блеснув зубами. - Глупый, я просто слушала мелодию воды. Ты разве не знал, что все, что окружает нас – поет? Ладно, уже поздно. Тебе туда, - махнула она рукой, освободившись от его пальцев. -Так быстрее. Минут через семь доберешься. Дорога будет прямая, не заблудишься. Дом твой во-о-он там, - указала она пальчиком направление.

-Ты меня знаешь? - Динмухамед вдруг поймал себя на том, что не хочет расставаться со странной девчонкой. Какая-то неимоверная сила притягивала к ней.

- Конечно, знаю. Говорят, ты талант! И весело хохотнув, Даша юркнула в распахнутое окно.

         Музыкальный колледж и вокал отнимали много времени, и Димашу казалось, что он забыл о девчонке, но уже через неделю его нестерпимо потянуло к детдому. Даша вышла сразу, едва мотоцикл притормозил у ворот, словно знала, что он приедет. В белом платье, которое ладно сидело на ее стройной фигурке, омываемая солнечными лучами, она как будто светилась изнутри. Несколько коротких прядей темных волос, не желающих вплетаться в общий пучок прически собранном на затылке, спадали на высокую шею и придавали всему облику девушки шарм, от которого у Дина захватило дух. Она была совершенно новая – открытая и обаятельная, с присущим только ей внутренним достоинством, которое сразу чувствовалось во всем ее облике. Динмухамеда поразили глаза. Глаза-полумесяцы агатовой черноты с серебристым мерцанием, таким же, как его талисман. Он невольно бросил взгляд на руку: камень светился теплым светом.

Никогда еще Димаш не чувствовал себя так свободно, когда шел рядом с ней. Они долго бродили по городу, больше молчали, но даже в молчании была своя прелесть. Не нужны были пустые, затертые слова. Не было многообещающих косых взглядов в его сторону, к которым он привык, едва выйдя на сцену. Когда Даша говорила, то всегда смотрела в глаза, словно именно в них искала ответ на свой вопрос. Иногда она «мурлыкала» легкий мотив, и Димаш прислушивался: ее пение вызывало внутренний трепет, словно что-то очень бережно касалось его души.

- У тебя красивый голос, почему ты не поешь на сцене? – как-то спросил он.

- Я пою… – просто ответила она без всякого жеманства и кокетства. - Я пою для тех, кто меня слышит.

Дарья вдруг запела. Голос набирал силу, креп, падал вниз и снова взлетал. Димаш замер, все вокруг перестало существовать, были только он и она, и чувство неимоверного счастья и полета.

-Ух, это здорово! - не сдержавшись, выкрикнул он. - Я тоже так умею.

Динмухамед запел, но через минуту замолчал. Хотя он очень старался, и голос его звучал профессионально и красиво, но это было другое пение. Ему показалось, что оно какое-то бездушное. 

– Наверное, сегодня не мой день, почему-то у меня не получилось. – огорчился он. - Как ты это делаешь?

- Просто слушаю этот мир: чувствую любовь и боль, отчаяние и надежды, и тогда не надо напрягаться и заученно выводить трели, голос сам находит выход. Это… как если бы ты воспринимал этот мир сердцем и душой, а пропускал через звук. Голос, он как лекарь, от укола которого и больно, и хорошо.

- Пожалуйста, научи меня!

- Научить? - Даша, очень серьезно и изучающе, взглянула в глаза Динмухамеда. - Ты когда-нибудь задумывался о том, что Всевышний при рождении человека всегда дарует ему талант? Можно сказать, Дар. Его можно похоронить в себе, даже не пытаясь обнаружить, но если человек почувствует крупицу этого божественного подарка, бережно хранит и развивает его, то это зачастую неимоверно титанический труд, тяжелая ноша без сна и полная сомнений. Ты готов принять этот Дар? Ведь миссия, которую предстоит тебе нести, ответственна и безгранична. У нее нет возраста, национальности и срока давности.

Динмухамед не отвел взгляда. Эта хрупкая девушка давала ему уверенность,  он молча кивнул головой.

         Дарья была хорошим цензором и честным критиком. Как-то воодушевившись, Димаш спел ей «Любовь, похожая на сон», которую только что разучил, и обомлел.

-Не верю, - спокойно ответила она. Не верю, что нужна тебе только я одна, и твоя любовь как сон. Ты спел хорошо, но там нет твоей души, а просто выученный текст и красивая мелодия.

И это «не верю» все чаще было в ее словах. «Не верю, не верю, не верю», - твердила она, когда Динмухамед пытался песней достучаться до ее души. Это больно било по самолюбию. Хотелось все бросить и петь, как пел, как привык, но через день все начиналось сначала. Дарья учила его слушать этот мир.

- Природа никогда не бывает бездушной и молчаливой, - однажды весело сказала она, когда вместо кафе потащила его в степь. - Все, чему тебя надо научиться, находится здесь, - радостно раскинула она руки, глубоко вдыхая запах земли и трав. И здесь, - ее ладонь опустилась на грудь парня, - даже в кажущейся звенящей тишине всегда присутствует жизнь. Это как в музыке: один такт тишины – перед бурей страсти. Голос – это духовное восприятие того, что лежит за гранью звука. Это своего рода слияние. Решающий момент экстаза и высшей точки наслаждения. Когда мурашки и нега по всему телу, когда слезы из глаз, когда внутри все переворачивается от счастья, боли или тоски. Ведь каждый человек – это инструмент с натянутыми энергетическими струнами, и звук голоса должен бить по этим струнам, будоражить, заставлять чувствовать.

Динмухамед ошарашено смотрел на свою знакомую. Дарья словно расцвела, когда говорила о голосе, когда веселыми искрящимися глазами провожала полет птиц и вдыхала аромат степи.

-Ты слышишь песнь степи? - тихо спросила она, словно боялась, что словами нарушит только ей ведомое звучание природы.

Динмухамед прислушался, и вдруг степь словно пробудилась. И в этом хаосе звуков четко присутствовали ритм и гармония, очищая и пробуждая его сознание. Димаш запел, и голос, набирая силу, взлетел ввысь, словно птица, и вдруг тихой каплей дождя упал вниз, чтобы вновь отразится в надвигающемся урагане. Он почувствовал, что что-то и впрямь изменилось, и те же самые ноты сейчас звучали иначе.

Дарья была требовательна и не допускала поблажек, заставляя передать голосом все то, что он видел вокруг

- Каждый твой звук должен нести смысловую нагрузку, чтобы даже глухой почувствовал его вибрацию и увидел твои собственные чувства и переживания, – прищуривая свои удивительные агатовые глаза-полумесяцы, говорила она. - Чтобы ты сам знал и чувствовал, о чем хочешь рассказать. 

         Димаш потерял сон. Желание добиться слов одобрения подруги, заставляло его просыпаться с рассветом. И однажды он запел, передавая голосом цветовые переливы зари. И звуки крепли, зарождая с началом нового дня, новую мелодию о любви. Пел снова и снова, пока не понял то, о чем всегда говорила Дарья. Это было фантастическое чувство – осознание.

Он тосковал, когда она исчезала, и был счастлив недолгим часам свиданий, которые они проводили вместе на берегу реки или в горах, но больше всего им обоим нравилось сидеть под раскидистым дубом, одиноко растущим среди степи, где Динмухамед сочинял музыку.

Однажды Дарья попросила свозить ее на каток.

- Я никогда не стояла на коньках, - смущаясь, сказала она.

Стадион «Медео» встретил огромным количеством людей и грохотом музыки. Они катались, падали, смеялись и вновь становились на коньки. Присев на скамью отдохнуть, Динмухамед почувствовал, как неожиданно навалилась грусть. Здесь, будучи детьми, он впервые встретил своего друга Дениса. Тогда его удивило настойчивое желание незнакомого мальчишки научиться стоять на коньках. Видел, как тот падал, ушибался до крови, но все равно вставал, выделывая несложные па. Димаш вскинул глаза на катающихся рядом людей и вдруг увидел знакомую фигуру.

- Денис!? Он вскочил с места. Какая-то сила толкала его к центру катка. Хотелось еще раз увидеть парня, так похожего на ушедшего в мир иной друга, но фигура незнакомца то появлялась среди катающихся, то исчезала. И тогда Димаш запел, надеясь, что тот услышит его и остановится. И песня «S.О.S» уже неслась над стадионом. Перестал существовать каток и люди, и только он и Денис стояли друг против друга. Денис улыбался. Он поднял руку и слегка качнул ею, исчезая в дымке, когда стихли последние аккорды песни. Димаш качнул в ответ головой, словно прощаясь, и открыл глаза. На катке было тихо. Люди толпой стояли вокруг. И вдруг стадион разразился грохотом оваций. Динмухамед непонимающе смотрел на них, вглядывался, ища знакомое лицо.

-Денис, я же видел тебя! Ты жив! - тихо шептал он, оглядывая толпу.

Что-то несильно ткнулось в его ноги, приводя в чувство. Дин опустил глаза: рядом стояла маленькая девчушка в смешной шапочке улыбающегося зайчонка. Коньки ее постоянно разъезжались, и она, вцепившись в его куртку, доверительно заглядывала в лицо.

- Вот, это Вам, - малышка разжала кулачок. В ладошке лежала конфета. На обертке шариковой ручкой нетвердой детской рукой было нарисовано большое сердце.

Димаш опустился на колено и обнял девочку, чувствуя, как нещадно щиплет в носу. Это было признание. Признание этого маленького сердечка ему, Димашу. Когда его глаза встретились с Дарьей, он удивился, увидев ее улыбку и слезу, мерцающую на глазах.

-Теперь ты мастер, я горжусь тобой, - просто сказала она, уводя его с катка.

-Даш, я видел Дениса.

-Знаю.

-Но, разве это может быть!?

-Может. Когда друг в твоем сердце, он всегда рядом.

…Через два дня был концерт. Среди массы ликующих людей, кричащих «Браво!», Димаш так и не увидел лица Дарьи. С огромной охапкой цветов он помчался к детдому.

- Даша! Дарья, где ты! У меня получилось! Я видел слезы в глазах людей! Они услышали меня! Они пели со мной! Дарья-а-а!

- Не кричи, - заплаканное лицо соседки по комнате, показалось в проеме окна. Даши нет, она в больнице.

- В больнице?!

- Да. Вот, возьми, она просила передать. Димаш тупо смотрел на зажатый в руках девушки конверт. - У нее операция, поторопись, еще успеешь, - наконец, дошли до него ее слова.

- Операция?! О чем ты!? Какая операция!? - схватив конверт, и не дослушав, что кричала вслед девушка, он помчался в больницу.

         Дарью везли на каталке. Спокойное, одухотворенное лицо. Ни капли волнения. Увидев Димаша, она улыбнулась.

- Я знала, ты придешь. Все будет хорошо. Я вернусь, обещаю! 

         Когда закрылась дверь в операционную, Димаш почувствовал, как дрожат ноги и сильно колотится сердце. Пальцы машинально терзали грудь, пытаясь унять боль. И тут он почувствовал тепло от талисмана – так было всегда, когда Дарья была рядом. Камень менял цвет, искрился, принимая другие оттенки. Сейчас слова Дарьи: «Я вернусь», придали уверенности. И тут он вспомнил... Письмо! Мятая бумага прыгала в руках, и Димаш никак не мог сосредоточиться на строчках. Дарья писала о его голосе, о Даре, о пути, об ответственности, о миссии, которую певец должен нести. Но сейчас не это было главным. В глаза лезла одна строка.

«Пока мое сердце будет биться в груди других людей, я буду жить».

- ... в груди других людей… Я буду жить... - О чем это она? Он вновь и вновь перечитывал письмо, не слыша ничего вокруг.

-… Простите, мы не смогли ее спасти.

Димаш непонимающе уставился на говорившего мужчину. Сухие слова врача, которые он произносил, бились о его закрытое сознание. Он не впускал их. Не хотел. Даша не могла умереть!

-… девушка потеряла много крови после ДТП и стала донором, – дошли наконец до Димаша его слова.

- Донором?! ДТП? Мир вдруг стал серым. Димаш не помнил, как сполз по стене на пол. Он вновь и вновь перечитывал строчки письма.

- «… отдаю сердце,» - читал он,

- Господи! Она знала заранее!? И вдруг увидел Дарью: улыбающуюся и безумно красивую. Девушка тянула к нему руки, излучающие свет. И Динмухамед вдруг осознал: она и была тем Даром, подаренным Всевышним. Его муза, его вдохновение… Он встал на колени и долго стоял так, отрешенный от всего. В голове крутились обрывки их встреч, ее смех, ее голос…

«Я всегда буду становиться на колени, и дарить частицу твоей души и сердца всем тем, кто захочет услышать…» - тихо шептал он.

         Неимоверная тоска навалилась на грудь, а слова новой песни уже настойчиво лезли в голову, выстраиваясь в стих:

«… слово, данное мне, ты не сдержала…, и старинная мелодия, услышанная у деда, уже привязалась к этим словам, вытесняя все остальные звуки.

         Было душно, сон не шел, и Динмухамед поймал себя на том, что уже несколько часов смотрит в одну точку. В голове крутилась какая-то каша из стихов и песен, и вдруг четко услышал:

«Димаш, я вернулась».

Звук был чистый и напевный, так всегда говорила Дарья. Он вскочил с кровати. В комнате никого не было, только слегка покачивалась занавеска и витал запах цветов. Это был ее аромат. И звуки вдруг вновь проснулись, и перестали прыгать хаотичными наскоками, обретая четкие грани. Дарья жива, она вернулась!

Китай

Динмухамед стоял у выхода на сцену.

- Димаш Кудайберген, Казахстан, - послышалось в наушниках.

Начинался первый тур конкурса. Динмухамед сжал пальцы, унимая волнение, и вдруг ощутил прикосновение: едва уловимое тепло коснулось руки.

«Я с тобой», - услышал он шепот. На сердце сразу стало легко и спокойно.

«Я слышу тебя», - счастливо подумал Димаш, делая шаг на сцену и чувствуя, как за плечами расправляются крылья...

Надежда Анатольевна КАРПОВА

Родилась в 1954 году, живет в станице Терновской Краснодарского края. «Прототип моей повести – Димаш, который разбудил во мне желание писать. Я не музыкант и далека от нот, но именно музыка разбудила во мне жизнь. Поэтому низкий поклон всем, кто творит такое чудо – МУЗЫКУ».