***

Как будто сам Творец, играя,

Припал к серебряной струне —

Звенит, звенит сороковая

И резонирует во мне.

О Моцарт!

Неизменно верный

Своей земле, я до земли

Склоняюсь перед вечной Веной,

Где твой цветок взрастить смогли.

Воспоминание о Моцарте

Словно райская птица

Над хлябями нашего ада,

Он на миг промелькнул,

На три века нас заворожив.

Промелькнул над планетой

Не слишком понятной наградой

Или знаком, что Бог

И в аду нашем всё-таки жив.

До конца не вникая

В биение этого сердца,

Мы платили отравой

За дивные песни его.

Он писал по заказам,

Безденежье – лучшее средство

Удержать ненадолго

В тенетах земных божество.

Памяти Шуберта

Об истории сочинения великим композитором «Аве Мария» существует легенда, что молодой Франц Шуберт, приглашенный князем Эстерхази обучать музыке его дочь, влюбился в свою ученицу. Ответила чувству Шуберта и девушка-аристократка. Композитор обратился к князю, прося руки дочери. Но родство богатейшей венгерской фамилии с бедным музыкантом было для князя невозможно, Шуберту отказали. Свою дочь Эстерхази спешно выдал за какого-то офицера, а «возмутителя спокойствия» в отместку за «превышение полномочий» пригласил на свадьбу дочери. И попросил её сыграть на свадебном пиршестве одно из сочинений бывшего учителя музыки. Сыграть для всех и в особенности для него… Возвратившийся домой со свадьбы композитор сел за рояль и создал одно из величайших вокальных сочинений XIX в., которое вместе с тем является своеобразным прощальным письмом возлюбленной.

Когда играет ваша скрипка,

Я вновь на солнечной волне,

А ваша милая улыбка

Иную страсть зажгла во мне.

Конечно, только сердце знает,

Как мучит прерванный полёт,

И пусть лишь розовыми снами

Отныне страсть моя плывет.

Вино уже не выбьет пробку,

Не вспенится моя мечта…

Но дайте мне хоть в мыслях робко

К вам прикоснуться иногда.

Впадая в творческую кому,

Я напоследок так скажу:

Принадлежите вы другому,

А я любви принадлежу.

И это только разговоры,

Что наш союз ушёл в мираж.

Горит свечою восковою

Передо мною образ ваш.

О вас подумаю – светлею,

Припомню всё – темнеет взор…

И знайте: в каждой ноте тлеет

Ваш несравненный фа минор.

Шопен

Усталому пошли, о правый Боже,

Пошли ему спасительницу-ночь.

И ненадолго перед тем сиделкой Польшу —

Прощальным врачеванием помочь.

Там ждут его.

Скорбит в тумане Висла.

А здесь, в Париже, носик морщит кисло

Чужая и здоровая она,

К сухим глазам прижав клочок батиста.

И упрекнуть грешно её, и смысла

В том нет.

И духота. И ночь без сна.

Та-та-та-там!

В окошко дождь стучится.

Дрожит земля в раскатах грозовых.

Крыло рояля чёрное нависло.

Судьбой давно сосчитаны все числа.

Но сердце, как всегда, сияет чисто

В серебряных доспехах Красоты.

Григ

Из хаоса шумного

Тихая, странная,

Мелодия встала не телеэкранная.

Оформился чётко и в сердце проник

Чужой обреченному времени Григ.

Славянской душе не по сказкам знакомы

Коварные тролли, наивные гномы,

И так же, как Сольвейг, задумалась Русь,

Когда отряхнет наваждения грусть.

Во всем, что случилось, нам не разобраться,

Пока не вернётся всемирное Братство,

Пока не разгадана сердцем интрига

Сервантеса, Пушкина, Моцарта, Грига,

Союза Земли и Небесных высот,

Который нас всех наконец-то спасёт.

Брамс

- Aimez-vous Bramse? - француженка спросила.

- Люблю, - ей отвечаю, азиат.

И верю, что таких мелодий сила

Нам не позволит опуститься в ад.

Закат цивилизации раздвоен

На море тьмы и редкие огни.

Приходится вести разведку боем

Среди необозримой толкотни.

Искать следы живых опорных точек

Поверх локтей, прилавков и машин.

И вот он в небе, метеорный прочерк,

Ушедший гений душу тормошит

Раскатом труб в ночи, где еле слышный

Свирели звон в рассветном янтаре.

О Боже! Так ведь это сам Всевышний

Нам возвещает об иной заре…

Да, я люблю, люблю до боли Брамса.

Спасаюсь на сегодняшнем кресте

Хрустальными мелодиями братства

Всех состоящих с Музыкой в родстве!

* * *

Мне Брамса сыграют,
Я вздрогну и сдамся.

Б. Пастернак

Везде настигают гремучие ритмы,

Душа отвыкает от тихой молитвы.

Рекламы гремит оглушительный гром.

Зачем мы родились? Куда мы идём?

Возможно, затем, чтобы сесть в этом зале,

Куда меня с Брамсом на встречу позвали.

Где тихо Чайковский вздыхает во сне,

Где вздохи его отдаются во мне.

Пластинка

Голоса с подголосками стихли,

Унеслись за окно, отзвенев.

Отыграл с незнакомой пластинки

Однозвучный старинный распев.

А во взглядах не тают, не тонут

Серебренная временем грусть,

Безбородые иноки в тёмном,

Белогрудая певчая Русь.

Да, сгибались холопские выи,

Да, сплетались и ложь, и ленца…

Но ведь были же слёзы святые

И стучащие в небо сердца

Не в молитвах корыстных и вязких,

Но в заботах о русской душе.

Отыграл на пластинке Бортнянский,

Вот и дышится легче уже.

Слушая Рахманинова

Страна в сраженьях напрягала нервы

За общую судьбу и за мою…

А я, мальчишка, в страшном сорок первом

Блаженствовал в саратовском раю.

Такое в жизни приключилось сальто –

Забросила война в степной простор.

Дитя каре кирпичных и асфальта,

Что знал я о России до тех пор?

…Над головой распахнутое небо,

У ног босых звенящий коростель.

Осенними цветами пела немо

В душе моей невспаханная степь.

Впервые сердце ощутило эту

Щемящую, до слёз родную дрожь,

Совсем как у Рахманинова флейту

В раскатах труб, когда её не ждёшь.

Второй концерт. Овраги и пригорки,

Цветочные костры, войны пожар…

А он в ту пору в каменном Нью-Йорке

За фортепьяно Родиной дышал.

* * *

Памяти Лидии Руслановой

От дискозвучия незваного,

От чувств холодных и пустых

Уводит Лидия Русланова

На тёплый остров гор златых.

Ах, горы звонкие и чистые!

Не сдайтесь телом и душой.

Прошу вас, выстойте и выставьте

С родимых склонов сор чужой.

Его полёт

Памяти Георгия Свиридова

Нам такой судьбе лишь позавидовать.

О неё свою бы заточить.

Славный дух Георгия Свиридова

С Родиной уже не разлучить.

Чудный вальс из классики не вычеркнуть

И романса не расплавить медь.

Даже кадрам «Времени» привычного

Без его аккордов не звенеть.

Он любил природные капризы,

Пушкина, Есенина, весну,

Не любил чертей и антрепризу,

Так он звал крысиную возню.

Потому на грудь не принял орден

От расстриги, влезшего на трон.

Стал, понятно, власти неугоден

И не мил торговцам всех времен.

На святых высотах мира Горнего,

Где сегодня дух его живёт,

Да продлится в вечности Георгия

Красотой наполненный полёт!

Воспоминание о певце

Памяти Александра Вертинского

Я в юности его однажды слушал

И горько каюсь, что не принимал

Ни голоса, смутившего мне душу,

Ни жестов рук, когда он их ломал,

Как мне казалось, томно, по-кошачьи.

Иной эпохи маленький зверек,

Я вырос под рукою не дрожащей,

Что нас вела по лучшей из дорог.

А юнкера, мадам и негр лиловый,

Цветы ей подающий и манто,

В дороге этой, строгой и суровой,

Смотрелись как презренное не то.

Я позже разглядел в игре манерной

Отважного пророка на коне

С мечом в руке.

И этот меч фанерный,

На вид смешной, ненужный, невоенный,

Сердечность отвоевывал стране.

Да так, что страшный вождь в расстрельном списке,

Встречая отрицание своё,

Вычеркивал фамилию «Вертинский»:

— Пускай старик, как хочет, допоёт.

На концерте

Памяти Дмитрия Покровского

Что за тайна нам душу туманит?

Юной страстью давно откипев,

Нас по-прежнему манит и мает

Старомодный цыганский напев.

Басан, басан, басана,

Басаната, басаната…

И тоскуем мы, и плачем, и хмелеем без вина.

Бьют чечётку и руки, и ноги.

Ах, звени же, гитара, звени!

Наши строгие русские боги,

Улыбаются даже они.

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка!

Раз — колом, два — соколом,

А три — мелкой пташечкой…

Да, цыганские чёрные очи

В наших синих славянских глазах,

Расплескавшись,

Нам табор пророчат.

Но не в поле —

В ночных небесах.

И тоска нас великая мает

За стенами забот и квартир,

Если сердце окно открывает

В тот рассудку неведомый мир,

По которому мы плачем

И с вином, и без вина.

Басан, басан, басана,

Басаната…

Памяти певца Валерия Агафонова

Без слёз, без материнских стонов,

Без некрологов и речей

Ушёл Валерий Агафонов,

Ушёл как бог, почти ничей.

Ушёл к другим богам забытым,

Загубленный российским бытом,

И недостатком наших сил

Свет разглядеть среди «светил».

Не привыкать нам к укоризне

Больниц, безденежья, креста…

К тому, что свято место в жизни

Вновь занимает пустота.

Чем жар сильней, тем гуще пепел.

Одной звездою больше в небе,

Одной свечой темней у нас…

В который раз.

Об оркестре Гергиева

В дикости прифронтовой привычной,

Над которой восстановлен крест,

На останках прелести античной

Разместился питерский оркестр.

Музыканты северных эмоций

Стали здесь на временный причал.

Нежно зазвенел в пустыне Моцарт,

И Свиридов мощно зазвучал.

В южную нерусскую Пальмиру*

Донеслась торжественная весть,

Что молитва «Господи, помилуй»

Действует, и Бог на свете есть.

Среди мрачных, бесконечных стычек

Свет возник по воле русских спичек.

* Этим словом образно называли дореволюционный Санкт-Петербург. Ныне — уничтоженный город Сирии.

* * *

Звенит печаль легко и строго,

И мужество звенит окрест.

Мне вспоминается дорога,

Военной музыки оркестр,

Коляски детские и танки,

Солдат и беженцев река,

И марш «Прощание славянки»,

И облака, и облака…

Струила музыка щемяще

Сквозь первых дней военных ад

Какой-то мудрый, настоящий,

Утерянный сегодня лад.

Летела праведно и строго

В неумирающий зенит.

Куда теперь зовёт дорога?

О чём старинный марш звенит?

Старинный вальс

Я не могу такое не лелеять:

С пластинки тёмной дедовских времен

Взлетает в небо белоснежный лебедь,

Кружит старинный вальс «Осенний сон».

В лесу прифронтовом и на болоте

Когда-то среди грохота войны

Нам грела сердце тихая мелодия,

Мелодия не сдавшейся страны.

«Осенний сон» — старинный вальс военный

Звенит среди всеобщего вранья,

Как светлый зов России сокровенной,

Как вызов чёрным стаям воронья.

Светлеют человеческие лица,

Блестят ресницы увлажненных глаз,

Взлетает в небо царственная птица —

Кружит «Осенний сон», старинный вальс.

Память о песне

Под гипнозом старинной прелести —

Я пластинку держу в руке

С маркой синей «Завод Апрелевский»,

Что на дачном нашёл чердаке.

Вся тупыми избитая иглами

И шараханьями страны,

Донесла до конца не заигранный

Женский голос времен войны.

До сих пор он звенит сквозь утраты.

Вот и я в нём надежду ловлю,

Как хранили себя солдаты

Непреклонной молитвой: «Люблю!»

Среди жизненных многоточий

Светлой грустью о прошлом дыша,

Развевается синий платочек,

Наша радость, свобода, душа.

Танго «Воспоминание»

Танго. Легенда памятных пластинок.

…Аллеи клёнов и осинок.

Парад беретов и косынок

Истосковавшихся невест.

Провинциальные подарки.

Входной билет в центральном парке.

Там под зонтом фанерной арки

Играет духовой оркестр

Танго. Послевоенные картины.

Привет брюнетки Аргентины

Одной из маленьких блондинок.

А рядом лейтенант-скала.

Грудь в орденах за пол-Европы.

Он с ней нетерпелив и робок.

Ей шепчет о любви до гроба,

Той, что его лишь и ждала.

***

Фольклорный ансамбль

Сложив на животе неловко руки,

Похожие на крышки погребов,

Поют на сцене русские старухи

Про ямщика, про Волгу, про любовь.

Плывут, плывут раздольные печали,

Грудная хрипотца далёких дней,

Когда они солдатками кричали

На ездовых бурёнок, на коней,

С которыми делили хлеб и ношу,

На трактор, ставший в поле, хоть реви,

На нас, что лебедой росли, и всё же

Не обойдённых в ласке и любви.

Они порой совсем теряли силы,

Когда в годину чёрную свою

По мужикам убитым голосили.

И вот теперь, вы слышите, поют!

Поют, пройдя всех преисподних круги,

Поют всем сердцем, сердце веселя.

Поют на сцене русские старухи,

Двужильные, как русская земля!

Гармонь

Памяти Геннадия Заволокина

Поёт гармонь легко и простодушно,

Поёт взахлёб и в непогодь, и в синь.

Ей ничего доказывать не нужно

И нечего по-нищенски просить.

Она прошла жестокую проверку,

Влагает суть в немногие лады.

Играй, как хочешь, только не коверкай

Оставленные предками следы.

За временем не бегай слишком шустро,

Храни в мехах первоначальный жар.

Не бойся новомодного «искусства»,

Что может запереть тебя в футляр.

Не спрятать душу русскую в багажник,

Сама к ладам потянется ладонь.

И Русь не сгинет, солнце не погаснет,

Пока хоть где-то слышится гармонь.

Мы поём

Мы поём в эпоху, что смеётся

Над любым желаньем жить всерьёз.

Мы поём, а значит, сердце бьётся

Без вражды, отчаянья и слёз.

Кто виной, что кровью и железом

Русская начертана судьба?

Если в бой с Христом вступает цезарь,

Побеждает всё равно толпа.

Мы – толпа, пока ещё слепая,

Собственная суть не по глазам…

Вещи к оболочке пригребая,

Не пускаем душу к Небесам.

Потому и делаемся злее,

Вызывая за бедой беду.

Но поём, а значит, мы взрослеем,

Значит, без Небес невмоготу.

И, уже не ожидая чуда,

Что сама собою сгинет тьма,

Мы поём среди болот и блуда,

Значит, не совсем сошли с ума.

Мы поём, не боги, не мессии –

Искры неостывшего тепла.

Мы поём, и, стало быть, Россия

До сих пор ещё не умерла.

Новогодний вальс «Кострома»

Голубая зима,

Вся в снегу Кострома,

Подо льдом задремавшая Волга.

Я никак не пойму,

Почему в Кострому

Путь-дорогу отыскивал долго.

На высоком холме

Мне бы жить в Костроме,

В звонах древнего русского эха,

Видеть солнце вдали,

Наши корни в пыли,

Слушать всплески далёкого смеха.

Кострома, Кострома,

Вековые дома,

Белоснежная храмов известка.

Даже дом-каланча

Здесь горит, как свеча

Из пчелиного жёлтого воска.

Бьётся в сердце страны

Светлый дух Костромы.

И лесов берендеево царство,

И раздолье полей,

И гнездовье царей

Лечат душу волшебным лекарством.

Голубая зима,

Вся в снегу Кострома.

Eль сияет в огнях и в раскраске…

Серебристая пыль,

Незабвенная быль…

До свидания, город из сказки!

Вальс «Вернись в Кашин»

Город Кашин окружает речка Кашинка.
Речная петля имеет вид сердца.

(Из путеводителя)

Вальсом прославились

Вена, Дунай и Париж.

Я познакомился

С русским заснеженным нашим

Городом-сердцем

С негромким названием Кашин,

Городом храмов высоких

И низеньких крыш.

Припев

Кружится, кружится, кружится

Кашинка-речка,

Чертит весной в камышах

Голубое сердечко.

Снежной зимою

Оно ледяным застывает колечком.

И вот такой получается кашинский вальс.

Летом кувшинки

На плесах речных расцветут,

На берегу

Обозначится стежка-дорожка.

Чьи-нибудь руки

Раздвинут камыш осторожно

И для любимой

Венок из кувшинок сплетут.

Припев

Кружится, кружится, кружится

Кашинка-речка,

Чертит весной в камышах

Голубое сердечко.

Снежной зимою

Оно ледяным застывает колечком.

И вот такой получается кашинский вальс.

Кто-то свой век

В этом древнем краю проживёт.

Я ж ненадолго

В заснеженный Кашин приехал

И увожу

Вместе с вальсом негромкое эхо

Города-сердца,

Который вернуться зовёт.

Припев

Кружится, кружится, кружится

Кашинка-речка,

Чертит весной в камышах

Голубое сердечко.

Снежной зимою

Оно ледяным застывает колечком.

И вот такой получается кашинский вальс.

И вот такой получается кашинский вальс.

***

Из переводов, положенных на музыку

Гийом Аполлинер (1880–1918)

Мост Мирабо

Под мостом Мирабо тихо плещется Сена,

Её чувства одеты в гранитные стены,

Никому не уйти от житейского плена.

Мы глядим в молчаливую даль,

С нами вместе безмолвна печаль.

Мы вложили друг другу ладони в ладони.

Верим в мост наших чувств,

Что на нём не утонем.

Может, счастье когда-нибудь

Где-то догоним,

А пока изучаем туманную даль,

С нами вместе безмолвна печаль.

Наши страсти, как эти бегущие воды,

Повинуются вечным законам природы.

Как медлительны дни, как стремительны годы.

Как бывает обманчива светлая даль,

С нами вместе безмолвна печаль.

Повторяется мост Мирабо и его одинокая Сена.

Повторяется смена часов и недель перемена.

Повторяется то, что всегда неизменно, —

Мы глядим в бесконечно манящую даль,

С нами вместе надежда, любовь и печаль.

Фридрих Шиллер. Ода к радости

Если говорить о музыкальных переложениях «Оды». То самым прославленным является бетховенское окончание 9-й симфонии. Кстати, оно легло в основу официального Гимна Европейского Союза, в котором, к сожалению, серьёзно отредактировали текст. Музыкальные переложения стихотворения делали Шуберт и Чайковский.

Радость птица неземная

Утвердись в душе людской!

Свет пречистый забывая,

На тебя глядим с тоской.

Изнемогшие не верим,

Что к скорбящим снизошла,

Что открыла падшим двери

И надежду в нас зажгла.

Хор

Обнимитесь, миллионы,

В неразлучном счастье рук!

Прекратите злые стоны,

Беды пусть исчезнут вдруг!  

Принимайте всё, что будет,

Что сулит не лучший рок.

Обнимитесь крепче, люди,

На скрещениях дорог!

Кто сберёг в мученьях долгих

Чувства нежные свои,

Тем не нужно слушать толки

О вражде и о Любви.

Хор

Толпы хмурые народа

Влейтесь в радостный союз!

Безразличная Природа,

Убери ненужный груз.

Всё, что в мире ждёт и дышит,

Тоже радуется пусть.

Даже камень пусть услышит,

Что ушла из жизни грусть.

Сами сделались как камень –

К счастью путь совсем не прост.

Бог простёр за облаками

Наши судьбы выше звёзд.

Хор

Всем дана широкой Дланью

Доля радости своя.

Поклонитесь Мирозданью

И заветам Бытия!

Главный у Любви назначен

В первые Творенья дни

Чувством верным и горячим

Всеблагому присягни!

Бесконечное прощенье

Всем обещано в конце.

Помни о круговращенье,

Чаще думай о Творце!

Хор

Обнимитесь, миллионы!

Бог для счастья нас создал!

Исполняются Законы!

Час тожественный настал!

Радость всюду движет миром

Свет страданием рождён.

Чёрный хаос солнцем милым

Укрощён и побеждён.

В первозданной круговерти

Ясность чудная царит.

Нет в Природе вечной смерти,

Миром правит вечный Ритм.

Хор

Как планеты по орбите,

Исполняйте общий строй.

Братья! Слишком не скорбите,

Проживая жребий свой.

Выше солнца, лун, созвездий

Есть блаженные миры.

Переждём лихие вести,

Выйдем из дурной игры!

Не нужны богам рыданья!

Будем им в одном равны:

Выпив чашу состраданья,

Сбросим ржавчину войны!

В мусор мелочные распри!

На костёр число обид!

Добротой Господней разве

Кто оставлен, кто забыт?

Хор

Устремимся за богами

В неизведанный полёт

Наливайте всклень* бокалы!

Кто там горестный не пьёт?!

Хор

А тиранам и сатрапам,

Долго править не дадим.

Заслужили меч по лапам.

Устремимся! Победим!

Хор

Завоюем мир Всевышний!

К Истине проложим мост.

Среди нас никто не лишний -

Вот такой предложим тост.

В тесный круг сплотимся, братья

Над бокалами с вином.

Поклянёмся, что объятья

Никогда не разомкнём!

Духом радостным восстанем!

Свет свободы воскресим!

Победителями станем!

Мир земной преобразим

Прочь, постылые оковы!

Пощадим врагов своих.

Неизменные законы

По делам накажут их.

Жизнь ничтожная, худая

Не по силам ныне всем.

Ждёт другая, молодая…

Терпим прежнюю зачем?!

Хор

Обнимитесь,  миллионы!

Пробудитесь ото сна!

Ждут нас новые Законы.

Ждёт нас новая Весна!

*Всклень – до краёв.

Юрий Михайлович КЛЮЧНИКОВ

Известный русский поэт, эссеист, философ, переводчик, автор 23 книг стихов, прозы и публицистики, академик Петровской Академии наук, член Союза писателей России и Союза журналистов России. Лауреат III Славянского литературного форума фестиваля «Золотой витязь». Родился в 1930 г. в городе Лебедин (Восточная Украина), где жил до начала Великой Отечественной войны. В 1941 г. вместе с родителями был эвакуирован: вначале — в Саратовскую область, а в 1942 г. — в Кузбасс. С 1942 года и до сегодняшних дней живёт в Сибири. Работник тыла: во время войны в 13-­летнем возрасте несколько месяцев трудился в качестве ученика токаря на заводе «Красный Октябрь» в шахтёрском городе Ленинск­-Кузнецкий. Окончил филологический факультет Томского университета. Работал учителем литературы, директором школы, журналистом в газете, радиокорреспондентом, а также главным редактором Новосибирского областного радио, Западно­-Сибирской студии кинохроники, редактором издательства «Наука» СО РАН. В 1979 г. был обвинён в идеализме и богоискательстве и после трехлетних партийных разбирательств уволен с работы, затем шесть лет трудился грузчиком на хлебозаводе. В годы перестройки издавал книги по духовной культуре Востока, Запада и России. Публиковался в центральных литературных журналах и изданиях. Поэзия и публицистика Юрия Ключникова была высоко оценена такими известными литераторами разных направлений, как В. Астафьев, В. Солоухин, В. Кожинов, Е. Евтушенко, В. Лихоносов,  Л. Аннинский и др. Неоднократно публиковался в таких изданиях, как журналы «Наш современник», «Сибирские огни», «Литературная учёба», «Московский Парнас», «Пушкинский альманах», «Наука и религия», «Молоко», газетах «Экслибрис», «День литературы», «Советская Россия» и т.д. Юрий Ключников путешественник: совершил ряд экспедиций по высокогорным районам Алтая, Индии, Непала, поднимался на высоту более 4000 метров. Лауреат литературной премии им. Н. М. Гарина-­Михайловского, лауреат премии Союза писателей России; щорт-лист премий «Золотой Дельвиг» и «Большая литературная премия России». Герой документального фильма «Белый остров» (режиссер В. Тихонов), награждённого специальным дипломом «За философский и поэтический поиск» на Международном фестивале «Золотой Витязь». Женат, сын Сергей (психолог, философ, писатель, издатель) и дочь Марина. Живёт и работает в Новосибирске.