Товарищи, играем джаз!

Давным-давно,

Когда нам было всё равно…

C. Миров, В. Сюткин. Шанхай-Блюз

Сегодня он играет джаз,

а завтра — Родину продаст!

         Вокально-инструментальный ансамбль — самый популярный источник музыкального сопровождения важных праздничных мероприятий в 60-х –70-х годах прошедшего уже века. Иных источников музыки, практически, нет.

         Есть, конечно. Гипотетически. «Неживая» музыка — проигрыватель или магнитофон. Если мероприятие с большим количеством участников, то без дополнительного усилителя с колонками не обойтись. Но, во-первых, недостаточно качественных записей в наличии, чтобы просто использовать имеющуюся звуковоспроизводящую технику. А выбор необходим и из популярного ныне, и из ласкающего воспоминания. А в полном объеме фонотеку обеспечить никто, фактически, не в состоянии. Во-вторых, нет достаточно мощного звукоусилительного оборудования — то есть, нет необходимого комплекта этого самого дополнительного усилителя с колонками. В-третьих, требуется человек, который бы все это подготовил, да и включал бы по заказам музыку, да и угождал бы пожеланиям... Потом это дело стало называться на иностранный манер – диск-жокей. Но это потом.

         Другой вариант — музыка «живая». Баянист? Как-то старо. Старо и однообразно. А духовой оркестр — уже не модно. Или не современно. Репертуар уже не тот. Духовой оркестр — это только, разве что, на вручение Почетных грамот...

         А лучше, все же, вокально-инструментальный ансамбль. Ансамбль, как его называли коротко и ясно. И все организуют сами, и аппаратуру занесут, и исполнять «на заказ», как правило, с радостью готовы. Живая музыка: и весело, и ритмично, и громко, и престижно. А еще «и поговорить» с музыкантами, когда душа попросит...

         Ансамбль, в котором играл Сергей, прибыл озвучить новогодний вечер коллектива работников музыкальной фабрики. На музыкальной фабрике мероприятие это и проходило. Вполне приличный актовый зал, на время транспонированный в последние дни декабря под кафе: столы и стулья, закуски и все, что нужно, на столах, заботливо накрытых по велению профсоюзного комитета. Вот и музыка. Ионика модели «Юность-70», к ней усилитель «Электроника-10», гитара, бас. А бас с немецким усилителем «Regent-60»(!) фирмы «VERMONA», к нему огромная, высотой в человеческий рост, колонка. Конечно же, как без него — ударник. Ударная установка, то есть.

         Ионика... Слово это с годами покинуло наш лексикон, кто-то его подзабыл, а много и таких, кто и не знает его, но в описываемые времена ионика являла собой эпоху. Ионика — электрический многоголосный клавишный музыкальный инструмент с оригинальным, удивительным звучанием. По сути это простой электронный синтезатор, однако, что важно, многоголосный, что позволяет воспроизводить на нем не только одиночные звуки, но и аккорды. И это в те далекие времена, когда микроэлектроника еще только входила в наш быт. Слово «Ионика» изначально обозначало электроорган производства Германской Демократической республики 1959 года. Красивое слово, кажется, в нем самом уже заключена музыка. Хотя рождением своим слово обязано группе электровакуумных элементов ионного действия. Говорят, совпадает оно и с немецким женским именем. В Советском союзе ионикой называли все электроорганы на протяжении четверти века. А справедливости ради надо отметить, что первый в мире электросинтезатор был запатентован аж в 1876 году, притом что изготовлен он был еще несколько раньше. Вот такое чудо техники!

         А еще и труба в тот день в составе. Труба, как и сам трубач, постоянным членом ансамбля не является. Трубач — Валерин друг, чего вполне достаточно для его полноправного участия. Заслуживает внимания сам по себе инструмент, клейменный на Всемирной выставке в городе Париже 1900 года. Гордился этим клеймом и охотно демонстрировал его Пикуль. Так звали почему-то трубача. То ли прозвище, то ли фамилия. Имя у него было, но использовалось оно в общении на удивление редко и с годами даже стало забываться.

         Вероятно, знатный инструмент был. Но уже не тот. В драках приходилось трубе этой принимать участие неоднократно. В качестве ударного инструмента. «Как махнешь ею по чьей-то роже противной, случалось и такое, так колесики и покатились. А потом паяю, на следующий день. Конечно, не тот теперь инструмент», — сетовал Пикуль.

         Процедура сопровождения мероприятия проста. На начальном этапе поддержка официальной его части регулярным исполнением пассажа типа «туш», пока происходят награждения и чествования членов коллектива, добившихся заметных результатов в труде по итогам года. Чествовали и работников, порадовавших коллектив прибавлением в семье новорожденных – будущих активных членов общества, за что им также администрация и профком солидарно выражали благодарность. Удостаивались чести и спортсмены, и участники художественной самодеятельности. Да мало ли, кто еще. И звучали бодрые ритмы и гордые терции с заливающимися в апогее секундами и кодой с жизнеутверждающей финальной квартой.

         А после локализовалось празднование вокруг столов, систематически перемещаясь на танцевальную «площадку».

         Дело музыканта – постоянно быть начеку, чувствовать обстановку, не только ноты воспроизводить. Каждый опус должен соответствовать душевному настрою, состоянию отдыхающих героев труда и по тематике, и по ритму, и по темпу. Творчество. А когда-то и паузу организовать нужно – не стоит заблуждаться и полагать, что музыка – самое главное и единственно важное на этом празднике. Не на концерте! Исполнили песенку – подожди, пока поговорят и закусят. Озвучили танцы – быстрые и медленные. Перерыв. Затем следующий цикл. Еще и еще. И перерыв – и самим надо передохнуть. Затем покушать пригласят. Похвалят. Порадуются сами слушатели и своему прекрасному настроению, и звукам-ритмам, ласкающим слух. После добрых слов прилив сил душевных, творить хочется. И радость вокруг создавать хочется, да и самому высказаться требуется. В душе восторг от творчества.

         А по окончании всего этого праздника еще и гонорар ожидает за труд. Прекрасная пора жизни! Просто весна!

         Во время очередного перерыва сложилась неожиданная, но любопытная мизансцена. Свободное место за ударной установкой занял Николай Трофимович — главный инженер той самой музыкальной фабрики. Самый главный. Ситуация в развитии удивляла все больше и больше. Имея в левой руке тарелку с закуской, а в правой — фужер с шампанским, Николай Трофимович сел на вращающийся табурет, утвердившись, попробовал педали. Левая замыкала «хай-хет», а правая четко била в биг-барабан. Оставшись удовлетворенным ситуацией, Николай Трофимович расположил тарелку с закуской на напольном том-том барабане, взял фужер в левую руку и, звонко постучав вилкой по нему, объявил: «Товарищи! Товарищи, играем джаз!» Во времена обязательных графинов на столе зала заседаний постукивания, к примеру, авторучкой, линейкой ли, карандашом по стенке графина делом было привычным и означало непременное привлечение всеобщего внимания. В шуме праздника его услышали не сразу. Услышав же, некоторое время еще понять в целом не могли, чем обусловлен сей призыв. Валера транспонировал суть обращения.

         «О, нет! Это не для меня», — объявил Алик, джаз никогда не воспринимавший достойным занятием, всегда отрицавший его как класс. Он отложил гитару и направился на свежий воздух. Виталик, оставшийся без барабанов, составил ему компанию. Валера привычно по-деловому включил ионику: джэм-сейшн. Сергей же, не снимавший бас с плеча, был уже готов, обрадованный самой идеей: джаз — это … джаз! Щипок, плектр, а то и слэп пустим в ход.

         В ожидании стоял Пикуль — вольный человек. Захочет, возьмет трубу и дунет, когда почувствует себя творчески готовым. Понимаем.

         Николай Трофимович, будучи техническим руководителем предприятия, взял руководство вновь образованным квартетом на себя. Для начала что-то изобразив палочками по ударным инструментам, вспоминая, как оно делается, Николай Трофимович выразил всем своим видом удовлетворение, после чего объявил: «Самма тайм», что для музыкантов всего мира могло означать только одно: исполнение известной темы авторства бывшего нашего соотечественника, как нам хотелось бы думать, Якова Гиршовица из оперы «Порги и Бесс». А что ему: настраивать барабаны не надо, тональность согласовывать тоже не требуется. Темпоритм он сам и задает. Из-за такта и начали.

         Нельзя утверждать, что все члены трудового коллектива музыкальной фабрики разделяли эти музыкальные пристрастия Николая Трофимовича, но начальник есть начальник. Кому-то эта музыка не мешала праздновать, кого-то она несказанно радовала, нежданно-негаданно принеся воспоминания молодости. Кто-то периодически танцевал. Были и такие, кто проследовал в направлении, выбранном Аликом. Валера, кроме ионики модели «Юность», имеющий в доступности еще и гитару Алика, проявлялся в двух ипостасях. Пикуль со своей знаменитой трубой занял место Луиса нашего Армстронга. Сорокаминутный экспромт удался – получилось к удовольствию исполнителей. Николай Трофимович, правда, путался время от времени, однако трио держало блюзовый ход мастерски.

         «Мы с улицы слушали, — сообщил в восхищении Алик. — Классно! Настоящий джаз!»

        Звуки музыки

         Москва! Как много в этом звуке... Что значит Москва-столица для руководителей любого ранга! Вышестоящее начальство, Управления, Министерства, «Госплан»…

         Сколько директоров и даже генеральных, начальников отделов, главных и неглавных инженеров, иных номенклатурных и неноменклатурных кадровых единиц побывало в Москве, будучи командированными по самым разным вопросам согласования, «пробивания», «выбивания», «проталкивания», «утрясания». Сколько ожиданий в коридорах и «под дверью», сколько надежд и крушений, успехов и неудач. И все это — Москва!

         Николай — главный механик конезавода — в сумерках познеоктябрьского вечера, поеживаясь, в легком плащике из болоньи шагал по слегка заснеженным — откуда взялся этот мокрый снег, утром его точно не было — улицам в направлении ближайшей известной ему станции Московского Метрополитена имени В.И.Ленина. Дела сделал, что называется, разнарядку подтвердил. Поужинать удалось. Легкая усталость от дневной суеты, от непогоды, от путевых неудобств присутствовала.

- Мужчина, не хотите ли на концерт, — средних лет дама приятной наружности, «прилично одетая», обратилась к Николаю, уверенно глядя из-под неминуемых полей элегантной широкополой шляпы.

- Какой концерт? Где? - опешил Николай.

- Фортепианный концерт, здесь, в Концертном зале имени Петра Ильича Чайковского.

         Упоминание имени великого русского композитора, известного каждому советскому школьнику, возымело свое действие.

- Да я в музыке «не очень», — засомневался Николай. — В классической — тем более.

- У меня как раз один билетик, пианист, мировая величина... — не унималась дама. — И недорого.

- А там тепло? — поинтересовался «меломан».

- Там тепло, мягко, очень уютно, — обнадежила дама.

- Давайте, — Николай достал полагающиеся два рубля.

         Действительно, все свойства, разрекламированные дамой, подтвердились уже в фойе. «Зрителей, на удивление, немало, — обратил внимание про себя Николай. — Концерт, так концерт. Будет, что вспомнить и рассказать дома. Удивлю совхозных мужиков».

         Строгий костюм, хотя уже и повидавший виды, белая рубашка, галстук, надетые утром по случаю посещения «присутственных мест», оказались очень даже кстати — Николай поймал себя на мысли, что ощутил легкий ветерок самоуважения от осознания достаточного соответствия своей внешности текущему моменту. «Пусть знают!» — сказал он мысленно сам себе, обращаясь при этом ко всем окружающим.

         Вот и ряд, и место. Удивительно, но и дама оказалась в непосредственном соседстве. Что ж, так даже спокойнее — рядом «свои». Убранство зала, приятно одетая интеллигентная публика переговаривается вполголоса, тепло, удобное кресло. Да, неплохо.

         На слабоосвещенной сцене угадывается рояль «с крылом». Понятно — музыкант к публике еще не вышел. Есть время разглядеть все вокруг.

         Конферансье. Несколько общих слов, несколько малознакомых. Первые звуки.

         Да, чарующие первые звуки! Надо же, умеют люди! Как виртуозно орудует руками, ногами педали поджимает. А как пальцы работают! Как самозабвенно погружается в исполнение, как чувствует и передает малейшие тонкости произведения! Надо же! Какой же за этим талант! Какой же повседневный труд за этим исполнением стоит!

         Николай впервые слышал такое вживую. Пианино в клубе сельхозинститута использовалось по соответствующему поводу. Но это были аккомпанементы к популярным песням. А тут!.. По телевизору иногда звучал рояль с оркестром или без оного. Но о каком сравнении можно говорить! Телевизор. Что телевизор — разве он передаст эту красоту. Мысли о доме, воспоминания трудового дня моментально пронеслись и улетели в неведомую даль, где звучала музыка, было тепло и уютно.

         Срыв головы в бездну мгновенно вернул Николая на землю. Молниеносно придя в себя и взглянув на сцену, Николай увидел повтор-отражение его манипуляций. Ударив по клавишам аккордами, пианист взмахнул головой, потом еще и еще, сильнее и сильнее, энергичнее и энергичнее и замер в такт пианиссимо акустической партии.

         Вот как у музыкантов устроено — все в дело: и руки, и голова, и душа!

         «А я что-то сорвался, что это я? Так нельзя, — подумал Николай, украдкой оглянулся. — даже стыдно как-то. Все, теперь буду слушать — интересно ведь! Когда еще в Московской государственной академической филармонии окажусь».

         Шопен. Вальс. Аплодисменты. Шуберт. Баркарола — слово диковинное, и какое звучное! Надо его запомнить. Эх, записать бы его, да не будешь же щелкать замком портфеля, шелестеть бумагами… А если на руке написать? Потом смыть можно… Покачивание на воде. А не забыл ли разнарядку в министерстве? Вот будут дела, если забыл! Портфель под ногами — проверить бы, но не буду же шебуршать во время исполнения. А завтра надо в Управление, и на выставку нужно успеть. Да, подарки детям надо не забыть. В «Дом игрушки» забегу перед отъездом. Как они там? Наверное, уже уснули — время позднее. Или засыпают. В тепле, в уюте, что ж не спать!? А с закрытыми глазами даже лучше музыка воспринимается. Аплодисменты. До чего же хорошо в тепле. Море. Пляж. Почему нет подголовников? Было бы удобнее. Гамак. Пальма. Теплая батарея.

          Есть только музыка одна…

Расцветай под солнцем, Грузия моя,

Ты судьбу свою вновь обрела…

         «Песня о Тбилиси» (Тбилисо), перевод Михаила Танича

Гу́став Густавович Э́рнесакс (1908-1993) – эстонский хоровой дирижер, композитор, педагог, публицист, автор музыки государственного гимна Эстонской ССР.

Материал из Википедии

Фотография! Это чудо! Настоящая фотография – это, в самом деле, чудо!

В двадцать первом веке уж не так. Технология фиксации изображения достигла того уровня, когда, имея в руках соответствующую технику, весьма доступную в приобретении и использовании, фиксировать окружающее не составляет никакого труда нажал кнопку того, что лежало чуть ранее в кармане – и готово.

Другое дело —  вторая половина века двадцатого. И экспозиция, и фокусировка, и проявка негатива в заранее заготовленных растворах химреактивов, и фотопечать, и ретуширование. Сколько мальчишек, да и девчонок, юношей и девушек, мужчин и женщин, увлекшись этим затейливым делом, через всю жизнь пронесли интерес к этому удивительному синтетическому творчеству — художественному и техническому.

Фотограф профессиональный, а также и фотолюбитель, считался человеком особым. По статусу, вероятно, его можно сравнить с врачом, талантливым автомехаником, видным общественником.

Ведь именно от него зависел сам факт получения на будущие десятилетия визуального свидетельства радостных событий, экзотических реалий, да и просто фотографий на личные документы. Уважаемым членом общества он был. Потому что волшебник он, человек необычайных возможностей.

Пятнадцать, а был период, шестнадцать, республик составляли Союз Советских Социалистических Республик. Вообразить себе нелегко, как возможно организовать взаимодействие такого количества таких разных по жизненному укладу, по менталитету народов, так удаленных друг от друга территориально, исторически! Киргизия, Армения, Литва, Молдавия. Еще одиннадцать-двенадцать, и все вместе представляют собой Союз. Насколько умело организовали единую экономику. Единую политику культивировать пытались. И, ведь, удалось! Транспортную сеть создали и постоянно совершенствовали. Культура. Чего только ни придумывали. И ВДНХ — Выставка достижений народного хозяйства с персональными павильонами для каждой республики, и улицы городов и весей с колоритом содружества в названиях, и единые союзы писателей, композиторов, художников, концерты и конкурсы на столичных просторах — республиканских и московских.

А еще была такая форма «дружбы народов». Проводилась, например, неделя, молдавской культуры в Москве или месяц белорусской культуры в Узбекистане.

Вот и пришла, было дело, неделя эстонской культуры в Грузию. Самые разнообразные события и мероприятия изобиловали в эту неделю. Конечно же, классические симфонические произведения эстонских композиторов обязательно должны быть в программе празднования по замыслу организаторов — без этого и быть не могло.  Конечно же, эстонец-дирижер грандиозного масштаба известности не мог не быть вовлеченным в эту грандиозную процедуру.

Дирижер-то – да! А на оркестре решили сэкономить — симфонический оркестр с берегов Балтийского моря утвердили в солнечную Грузию не везти, симфонический оркестр постановили использовать грузинский, обосновав предложение мотивацией более тесного сближения народов, укрепления их дружбы. Дирижер, являясь вместе с тем и композитором, направил музыкальный материал, соответствующий значимости события, в рожденной на эстонской земле музыкальной форме и в соответствующие сроки.

 Партитуру и нотную запись партий в оркестр, естественно, выдали заранее. Музыканты разучили партии свои, отрепетировали самостоятельно, как смогли. А за неделю до открытия этой самой недели эстонской культуры в Грузии прибыл и сам автор-дирижер. Маэстро прилетел в Тбилиси. В аэропорту его встретили, сразу же гостеприимно доставили в гостиницу, предложили отдохнуть. Поинтересовались о дате первой репетиции, учитывая обстоятельства акклиматизации гостя и обязательного присутствия дорожных неурядиц при столь дальнем перелете. Гость, в свою очередь, к удивлению «хозяев» пояснил, что дело — прежде всего и до завтра знакомство с оркестром он откладывать не намерен. Пожелание гостя — закон! Значит, так тому и быть — наскоро позавтракали и отправились на репетицию. Оркестр в ожидании дирижера уже во всю в репетиционном процессе.

Дирижер встал за пульт, поздоровался, исполнили симфонию — познакомились. Общее представление об оркестре есть, музыкантов отпустили до завтра.

- Ну, как? — спросил администратор.

- Да, неплохо, — вежливо отметил руководитель. — Есть, конечно, что поправить. Но это завтра. Время еще есть. Вот только литавры… Что он играет? Не понимаю.

- Да, дорогой, барабанщик…  — в сочувствии закивал головой администратор. —  Но ему простительно. Он же, ведь, понимаете, не совсем барабанщик. Правильнее, может быть, сказать, совсем не барабанщик.

- Как – не барабанщик? — искренне удивился собеседник.

- Да, не барабанщик, — подтвердил администратор. — Он, в общем-то, фотограф. Но фотограф прекрасный! — данное обстоятельство, по его мнению, должно было сгладить некоторую неловкость.

- Как – фотограф? — опешил композитор, не желая принимать услышанное.

- Да, фотограф. — подтвердил еще раз уроженец солнечной Грузии. – Уважаемый, вот какое дело. Он – фотограф из фотоателье, тут недалеко, на противоположной стороне проспекта. Понимаете, человек всю жизнь хотел играть в симфоническом оркестре на барабанах. А так сложилась судьба, что стал он фотографом. Когда объявили, что набирается оркестр на открытие недели братского народа, то он и пришел попроситься. Как можно отказывать такому человеку! Когда еще такая возможность у него будет. А у него семья большая и уважаемые родственники. А партия литавров – простая совсем. Мы решили пойти ему навстречу.

Да, действительно… Как отказать такому человеку?! Другой возможности быть барабанщиком в его жизни и не случится… Хорошо, что литавры ему доверили, а не партию смычковых.

Назавтра дирижер до начала репетиции пригласил фотографа-барабанщика в кабинет. Поговорили наедине. Да, так и есть. К музыке фотограф отношение имел весьма опосредованное. Желание, однако, непреодолимое имел — что было, то было.

         — Хорошо, — подытожил музыкальный руководитель, — сделаем так. Партия у Вас нетрудная. Вы не стучите «от себя», а внимательно наблюдайте за мной. Когда будет Ваша очередь ударить в литавры, я взгляну на Вас — вот тогда и бейте одиночным ударом. А если посмотрю и стану кивать головой, то столько, сколько я буду смотреть — играйте тремоло. Тремоло — непрерывная серия ударов с максимально возможной для Вас частотой. Но, как только отверну голову, мгновенно прекращайте. Мгновенно! Нюансы для простоты проигнорируем.

         — Спасибо, — обрадовался фотограф, — спасибо, дорогой, дай Бог тебе здоровья и здоровья детям твоим. И детям Вашим, и родственникам Вашим, и друзьям, и соседям. Благополучия. Вы не представляете, какую радость Вы доставили мне, моей семье. Играть в симфоническом оркестре, да еще на концерте в Тбилисской государственной филармонии в Основном концертном зале, где две с половиной тысячи зрителей, когда будет присутствовать лично сам наш уважаемый Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Весь Тбилиси, вся Грузия об этом узнает! Спасибо, спасибо, дорогой!

Фотограф с совершенно нескрываемой горячностью схватил дирижерскую руку и тряс ее, благодарно при этом глядя в глаза уроженцу холодной северной земли. «Давайте попробуем сначала!» — прервал эйфорию дирижер.

Так и решили. И репетиции не разочаровали — показали, что получалось сносно после некоторых уточнений. Природная музыкальность фотографа проявила свою благотворную функцию в этом важном общем деле. Сгодится.

Вот и настал день «дебюта». Симфонией открывалась концертная программа. Непосредственно же официальное открытие недели эстонской культуры в Грузии начиналось с доклада Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии Грузинской Советской Социалистической республики Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе. Что ж, это понятно, особой неожиданности в том не усматривалось. Более того, этот ритуал демонстрировал максимальную значимость происходящего. Есть, однако, в связи с этим и неудобства.

Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Грузинской Советской социалистической республики — это не просто так. С самого рассвета организовано оцепление Тбилисской государственной филармонии и всей площади, на которой она расположена. Улицы перекрыты для проезда, пеший проход разрешается по именным пригласительным билетам, в здании филармонии, в Основном концертном зале полно офицеров Министерства госбезопасности Грузии, в зале, в проходах — «флейтисты» в штатском зорко вглядываются во все происходящее. Меры безопасности. Что ж, и это понятно. Значит, так надо. Переживем.

Думать надо о главном — о выступлении.

После заключительных слов речи Эдуарда Амвросиевича, на фоне полагающихся бурных и продолжительных аплодисментов в четко отмеренный заранее момент — не раньше, но и не позже — оркестр должен «грянуть», поддерживая и развивая накал всеобщего ликования, олицетворяя и поддержку слов оратора, и полное одобрение линии партии, и радость от общих успехов в деле строительства социализма и неизбежного за ним коммунизма, который вот-вот покажется на фоне Главного Кавказского хребта. И неразрывную дружбу грузинского и эстонского народов должен демонстрировать оркестр, при этом задать весь пафос церемониальных мероприятий грядущей фестивальной недели. Вот что должно заполнять сердце и мысли!

Но и еще одно обстоятельство подстерегало музыкальный коллектив. Оркестровая яма, в которой и предписано разместиться оркестру, вход имела только непосредственно со сцены. И независимого выхода она также не имела, кроме как через сцену. То есть, попасть в нее можно было, только изначально выйдя на сцену, а потом, спустившись по лестнице. Покинуть эту самую оркестровую яму можно было только обратным порядком. И никак иначе. А во время доклада «ах, какого человека!» какое же могло быть движение по сцене?! Потому оркестр запустили на свое рабочее место заблаговременно, еще до прибытия первого лица и заполнения зрительного зала

 В оркестре все по своим местам. Сидеть надо, как и предупредили, тихо. Чтобы и скрипка «не пикнула». Речь рассчитана на пятьдесят пять минут. Далее — те самые бурные и продолжительные аплодисменты. Но всему свое время.

Для музыкантов оркестра этот уклад — дело понятное, для большинства — привычное. Не первый раз. Знают, что надо приготовиться к вынужденной блокаде. Приготовиться надо во всех отношениях без всяких исключений. Всех, а, особенно, тех, кто впервые участвовал в подобном процессе, строго проинструктировали. Да им и товарищи подсказали — поделились жизненным опытом, как водится.

Эдуард Амвросиевич докладывал: миллионы тонн промышленной и сельскохозяйственной продукции, тысячи членов Коммунистической Партии, дружба народов, идти к победе Коммунизма … Речь то и дело прерывалась в соответствующих местах полагающимися аплодисментами — активными, организованными, но еще не бурными и продолжительными. До взмаха дирижёрской палочки еще далеко.

Музыканты, определив инструменты в безопасное положение, занимались своими  делами, как их и предупредили, тихо. Маэстро еще и еще раз бесшумно перелистывал дирижёрскую партитуру: духовые деревянные и медные, ударные, арфа, смычковые. Обратил еще раз свое внимание на акценты. Закончилась и партитура. Все так. Надо сохранить «состояние», недопустимо «потеряться» в ожидании. Вся ответственность за результат на нем, на руководителе. Да и самому ведь очень хочется, чтобы прозвучало! Он — автор!

Интересно, а чем в эти бесконечные минуты заняты музыканты? Не привлекая чьего-либо внимания дирижер «пошел глазами» по оркестру. Кто-то читал книжицу, бесшумно ее листая, кто-то дремал, стараясь ничем не нарушить тишину, даже безобидным посапыванием. Скрипачки вязали, едва постукивая спицами. Вот молодцы! Никто не изнывает, никто не снизошел до каких-либо глупостей. Все спокойны, все уверены и сконцентрированы. А интересно, чем занят в эти томительные минуты вынужденного заточения фотограф? Дирижер, а, может быть, это и был Густав Густавович Эрнесакс, глянул в сторону «барабанщика».

БАБ-БА-Х!!! — разнеслось по залу в подтверждение слов Эдуарда Амвросиевича.

          Звуки Му

Памяти

Петра Мамонова —  

паренька с Большого Каретного

         Год одна тысяча девятьсот восемьдесят девятый.

         «Музыкальный ринг» — серия телевизионных программ музыкальной редакции Ленинградского телевидения в период давно уже ушедшей из нашей жизни «перестройки». Программа именно Ленинградского телевидения — самого интересного и прорывного, достигшая такого уровня популярности, что получила право всесоюзного эфира на неуемную радость телезрителей всего Советского союза.

         На сцене — на ринге — певец или музыкальный коллектив, снискавший популярность у той или иной части советских зрителей. Но только у части. Осталась другая часть, а то и даже не одна. А потому есть и критики, есть и противники. Как без этого! «Музыкальный ринг» собирает представителей и тех, и других в едином зале. С помощью сторонников из числа зрителей кумиры отбиваются от словесных нападок противников из тех же зрительских рядов. Или же два участника «спаринга» на ринге, отстаивают свою правоту в подаче музыкального материала — песни — друг перед другом. Пришедший на смену худсоветам, работавшим в двоичной системе «да» или «нет», плюрализм мнений предполагает колкости и восхищения, провокационные вопросы и восторги, обоснованные и фанатичные, вычурно изысканные и простодушные. И весь этот праздник — в эфире!

         Все происходящее — в свободной манере, живо и остроумно, то и дело — смешно. Жизнь! Как все это отличается от заскорузлых в своей статичности музыкальных телепрограмм эпохи развитого социализма.

         И вот!!!

         На ринге Петр Мамонов — странный лидер странного коллектива со странным названием — «Звуки Му». Необычная музыка, необычное исполнение. Музыка ли это? Театр? Движения тела — безусловно, хореография. Но хореография ли это?

         Что это? Как на это реагировать? Советской идеологии конец? Что это? Пародия, и надо смеяться? Кривляется музыкант? Или нездоров? А, может быть, надо сочувствовать его состоянию? Или так и должно быть отныне? Вообще, возможно ли такое на телевидении?

         — Петр, а, вот, когда Вы «Звуки Му», то что Вы чу? — микрофон в руках приятной во всех отношениях зрительницы.

         «Звуки Му!!! Звуки Му!!!», — стремилась из моей груди в тот миг в сторону экрана в унисон происходящему подсказка в солидарность исполнителю. Что же еще можно «чу»?

         «Звуки Му!!! Звуки Му!!!», — то и дело хотелось докричаться до артиста, до всех меня окружающих на протяжении трех десятилетий дальнейшей моей жизни, докричаться до своей молодости эпохи становления и расцвета русского рока.

         «Звуки Му!!! Звуки Му!!!», — рвется из моей души в небеса теперь.

Июль 2021 года.

Алексей Юрьевич СЕРДЮКОВ

Автор рассказов. Родился в 1962 г. Живет в г. Луга Ленинградской области. По окончании Таганрогского радиотехнического института им. В.Д. Калмыкова работал инженером. С 2005 года индивидуальный предприниматель, общественный деятель. Организатор и руководитель Лужского молодежного Клуба интеллектуальных игр «Что? Где? Когда?». Организатор и руководитель Клуба любителей русской песни «Хор «Русская душа». Организатор и руководитель ежегодного Фестиваля народных музыкальных традиций «ЧЕРЕМЕНЕЦКОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ». Серебряный лауреат Международного конкурса «Национальная Литературная Премия «Золотое Перо Руси» 2019 и 2020 года.