<Художественно-документальная повесть>

Тетрадь с обгоревшими обложкой и краями была найдена при разборе кухонной плиты в 1958 году по адресу: Невский проспект, дом 158, квартира 15, где до войны  проживала вдова и сыновья композитора Николая Михайловича Стрельникова. Тетрадь находилась в щели между стеною и кирпичами плиты, сверху щель была густо засыпана пеплом и гарью. Видимо, тетрадь попала в щель, явившуюся оплошностью работы печника, не мешавшей тем не менее эксплуатации печи  и, поэтому, не сгорела до конца. Эта рукопись представляла собой несколько, вручную прошитых тетрадок линованной бумаги, изящно переплетенной в некогда  синий тисненый картон.  Почти половина листов в конце оказалась вырвана. Дневниковые записи, начатые 1 января 1917 года, обрываются 29 января 1919 года. Исключение составляет последний лист, прилипший к переплету. Когда его отделили, под ним на форзаце обнаружились  несколько приклеенных  вырезок печатного текста, оказавшихся объявлениями о концертах. В самом дневнике также имелись наклеенные вырезки из газет. Тетрадь, найденная новыми жильцами квартиры, была вскоре передана родственникам композитора, проживавшим в то время в том же доме, но этажом выше, и пролежала у них среди бумаг композитора более полувека, до смерти его сына, по завещанию которого почти  все рукописи были переданы на  хранение в государственный архив литературы и искусства, где сформировали фонд Стрельникова. Эта же тетрадь, по своей собственной прихотливой судьбе, опять-таки избежала уготованной ей участи и осталась, в числе немногих, имеющих чисто семейную ценность документов, у наследников. Она была передана автору этих строк в год столетия русской революции. Тогда, в силу сложившихся обстоятельств, в одном из сборников, посвященных вышеназванному событию, был опубликован только небольшой, хотя и самый драматический  фрагмент записей. Теперь же автор с радостью пользуется случаем познакомить читателей с  этой примечательной рукописью, проливающий свет на первые годы профессионального становления одного из корифеев советского музыкального театра первой половины ХХ века.  

1 января1917. Уже не раз я намеревался начать писать дневник. Даже предпринимал несколько попыток – в юности на даче в Сестрорецке, но бросил ещё в середине лета, возмущённый тем, что брат нашел мой дневник. Миша его даже не открывал, но мне сам факт находки показался столь нескромным, что я уничтожил тетрадь. Потом попробовал начать после окончания Училища, на этот раз записи увяли сами собою из-за небрежения автора. Странно, увлечение чем-либо в жизни, оказывается, может помешать наблюдениям и записям. Тогда поводом прекращения записей стало мое увлечение поэзией, оказавшееся на поверку увлечением одной примечательной поэтессой и оказавшее косвенное, но сильное влияние на мою дальнейшую жизнь. В третий раз я возобновил дневник в австрийском плену. Тетрадь с записями затерялась в дороге. Теперь, надеюсь, моё начинание окажется более жизнестойким,

5 января. Вчера в Зале Офицерского Собрания Армии и Флота, на концерте Преображенского полка (про исполнение которого я намеревался писать рецензию) встретил Гавриила Константиновича и неожиданно получил от него комплимент моим романсам на стихи Соллогуба, недавно исполненным в камерном концерте ИРМО: «Ах, Николай Михайлович, как, однако, хорошо, что пока Вы готовили меня к вступительным экзаменам, не заходила речь о музыке. Иначе едва ли я столь успешно выдержал бы их». Он просил прислать ему, по возможности, что-либо ещё из моей музыки и передавал привет «Милой Анне Алексеевне». Удивительный, чуткий человек, помнит мою няню, хлопотавшую через него у Государя о нашем с Маней возвращении из плена.

10 января.  Добрейший Цезарь Антонович (Кюи), всё не оставляющий надежд на моё обращение в лоно музыки, представил меня г-ну. Коломийцеву, известному  в музыкальных кругах Петрограда критику и издателю. Он живет на Карповке. Побывав у него в гостях, получил неожиданное предложение: Коломийцев,  прослушав несколько моих произведений, которые он оценил весьма благосклонно, предложил мне сотрудничество в качестве музыкального критика.  Как давно меня притягивает этот пленительный мир звуков, дарующий такую глубокую и радостную свободу душе. Однако критические обзоры концертов пока что для меня terra incognita. Не считая единственного опыта, предпринятого по настоянию г-на Вальтера, предложившего мне изложить письменно свои восхищения его исполнением Концерта для виолончели до-мажор Гайдна в 15-м году. Что ж, тем интереснее взяться уже всерьез. Ведь «хороший мастер  лишь иногда выбирает хороший материал» - под «материалом», в данном случае, я подразумеваю себя(!) Для рецензирования мне предложены музыкальные вечера Императорского русского музыкального общества (И. Р.М. О.), концерты театра Музыкальной драмы и репертуар наших летних  эстрад.

Fragilite

Моя рука у клавьятуры

Бледнее щек альпийских дев.

Моя рука, браслет надев,

У белой кости клавьятуры

И фортепьянной миньятюры

Чуть слышен клавишный напев.

Моя рука у клавьятуры

Прозрачней грез невинных дев.

12 января. Работал дома, завершаю статью по итогам моих прений с сенатом по кассационному праву по увечным делам. Чувствую себя несколько простуженным. Маня прилежно проигрывает этюды Черни, подаренные ею же – мне – еще в Раабсе. Наконец-то ей удалось, в моральном отношении, оторваться от семейных забот и доверить своё чадо дочери Анны Алексеевны Марусе.

20 января. Вчера  посетили с Маней вокальный концерт Императорского Русского Музыкального общества, а сегодня читаем в газете мои впечатления от этого вечера. Подписываюсь Н. Стрельников, дабы не вводить во искушение коллег по юридическому цеху. Надо отметить, что  программа объявленных вечеров (добрая сотня романсов и дуэтов русских композиторов от Глинки и Даргомыжского до Метнера и Гнесина, от Мусоргского и Бородина до Мясковского и Бюцова) не содержит законченных циклов пьес какой-либо определённой эпохи или направления. Но именно её калейдоскопичность, делает её, что немаловажно, наиболее приемлемой для большинства слушателей... Фортепьянное сопровождение, бывшее в руках г. Малько, весьма уважаемого музыканта, на этот раз, однако, не способствовало впечатлению выразительности от вокального исполнения  г-жи Степановой и г-жи Бутомо-Названовой.

22 января. 4-ое музыкальное собрание «Общества Друзей Музыки» и по программе, и по исполнению не представляло, на мой взгляд, для публики значительного интереса:  бесцветное и вялое, неточное и даже просто невнимательное в финале, только подчеркивало бедность тематического материала струнного квартета В. Сенилова в исполнении гг. Заветновского, Михеева, Пиорковского и Петрова. Художественный интерес представило лишь исполнение г. Захаровым фортепьянных пьес Черепнина. Г. Захаров – пианист с полнозвучным тоном, сдержанностью и чуть педантичной академической законченностью игры. Эти качества удачно отвечают выбору пьес, сделанных исполнителем. Пианист имел солидный успех и на бис исполнил  характерные эскизы того же автора к азбуке Бенуа.

27 января, пятница

Я вхожу во вкус критических обзоров. Г. Коломийцев был весьма доволен моими предыдущими рецензиями, столь разительно отличающимися от рассуждений «всех этих бутербродников от искусства» (его выражение, поставившее меня несколько в тупик) и выразил глубокое удовлетворение от нашего сотрудничества. 

Вчера были с Манечкой на концерте Метнера. Мане нравится моё новое амплуа музыкального критика. Как журналист, испытывая необходимость знакомства с исполнителем, я, как брат, пользуюсь возможностью всякий раз приглашать её с собой на концерт. Вследствие этих экскурсов, у Мани наконец-то возникло более серьёзное отношение к своим музыкальным возможностям и будущему. Эта перемена меня бесконечно радует. Последнее время, из-за семейных обстоятельств –сумбурного и необдуманного замужества с абсолютно неподходящим кандидатом и неизбежные последствия этого шага в виде очаровательно , теперь уже полуторагодовалой Ани, вынуждали  Маню пренебрегать своими музыкальными возможностями. Столь длительное музыкальное воздержание, несмотря на прекрасные результаты, которые она имела, занимаясь, до плена, с Анной Дмитриевной Орнатской, весьма высоко оценивавшей  Манины успехи, сравнивая ее с матерью в юные годы, не могло не наложить отпечатка на её исполнительские возможности. И, что еще печальнее, наложило отпечаток на её самооценку.

          Для полноты впечатления помещаю здесь вырезку из своей статьи о Метнере ( На этот раз статью я подписал Ре).

         «Петроградцы почти не знают этого редкого гостя у нас – и редкого художника. Тому виной отчасти сам Метнер: он не концертирует «ради концертирования», но выступает по одному разу в год перед московской и петроградской публикой с новыми своими вещами  – результатами своего творческого года. И на этих концертах публика бывает не случайная. Если притекает (понемногу) случайный элемент, то он постепенно смешивается с сознательным коллективом, становится членом его, и уже в годы последующие входит в состав «неслучайного слушателя».

Меня часто удивляла степень сосредоточенного, интимного, камерного внимания, с какой слушают Метнера завсегдатаи его концертов. Мне хочется только пожелать читателю «получить опыт» в этой музыке, научится переживать её, заслужить право иметь о ней  собственное мнение, – вот и все. Целомудренный и прекрасный мир этой музыки – верное место для встречи духовно-близких.

А получить опыт в ней – дело нелегкое. Композиции Метнера – больше нежели какие-либо другие в наше время – требуют для их понимания исхождения от целой формы. Лишь постигнув целое, вы получаете способность наслаждения частями и текучим процессом выявления этих частей. Современные слушатели отвыкли от таких требований; они привыкли исходить от части к целому.

 Современное искусство, и музыкальное в частности, напоминает ковер. Блестящий, художественно-расшитый с орнаментальным рисунком; вы нежите глаз на красках, ласкаете их бесконечными извилинами рисунка; но не все ли равно, с какого места разглядывать этот ковер?  Он одинаков и сверху и снизу, справа и слева; разверните любой его угол, и вы получите от него такое же наслаждение как от трёх других. Если вы профессионал, вы можете поглядеть на изнанку и найти здесь две–три глубокомысленные темы о новых хитростях, новой манере «прятать концы»,- если не в воду, то в ткань ковра.

Мозаика, деталировка, красочность, орнаментальность – вот современное искусство. Отдельная «минута» у Скрябина, его система малых ритмов; безудержная красочность Штрауса; нанизывание любопытных частностей у Стравинского (я нарочно беру три несоизмеримые величины!) –  разве не приучили они нас к слушанию сразу и по частям? Музыка берет нас за шиворот, прежде чем мы успеем углубиться в неё. А когда воздействие кончено, мы уносим в памяти лишь слуховое раздражение красками, слуховую насыщенность необычайными гармониями, два-три образа в виде, например, зацепившихся за ухо кварт Скрябина, и только целого как формы прослушанного произведения наша память не получает. К декоративному впечатлению от музыки мы так привыкли, что, когда нас выводят на свежий воздух классического искусства или таких строгих, целостных созданий, как сонаты Метнера, мы испытываем напряжение.

         О сказках Метнера я ничего здесь не пишу, они слишком известны. Их прелестная, интимная лиричность, их неподражаемое формальное своеобразие, их очаровательная, всякий раз новая содержательность наиболее привлекают слушателей. И это им, главным образом, обязан Метнер за признание в его творчестве метнеровского с маленькой буквы. Они – его настоящее собственное царство». Русская воля, П., 27 января 1917, №26,с.6

         Я не мог бы допустить, чтобы Маня пропустила выступление этого выдающегося  музыканта нашего времени, и оказался прав. После концерта, когда мы заглянули в его артистическую уборную, Маня выразила Николаю Карловичу столь глубокий и искренний восторг, что последний едва не прослезился. Теперь она осаждает меня просьбами достать ей ноты его «Сказок». Меня это радует, если этой зимой Маня вернется к игре на фортепьяно, то,  пожалуй, в следующем сезоне, сможет выступить перед публикой. Особенно удаются ей камерные вещи и этюды Шопена, как будто они написаны для её затаённо-нежной души. А если она добавит метнеровские сказки, то программа будет впечатляющей.

30 января. Конец января оказался насыщен музыкой. Я едва успеваю окончить одну статью, как следует браться за следующую. А ежедневное присутствие на службе имеет место быть, само, собой.  Анатолий Федорович неизменно подбрасывает мне идеи для публикаций в плане досрочного окончания докторантуры в университете. И вот, наконец, я закончил статью по увечному праву. Завтра собираюсь отнести её в редакцию.

Несмотря на попытки  скрыть от публики своё авторство музыкальных обзоров, тайна моя оказалась раскрытой, хорошо, что пока лишь в семейном кругу. Вчера заглянувшая с визитом тётя осыпала меня ворохом восторгов, восклицаний и вопросов, касающихся этой новой моей стези. Как большая любительница музыки, в молодости певшая в итальянской опере, она счастлива увидеть во мне не только преуспевающего чиновника, но и знатока музыки. Хотя она искренне и предано любит меня, в этих восторгах есть изрядная доля личного тщеславия: когда умерла наша мать, тётя  бросила сцену ради нас с Манечкой, и теперь в моем тайном обращении к рецензированию стихии музыкального исполнительства она видит перст судьбы. Причем перст её собственной судьбы, а не моей, надо заметить.

Исходом этого визита оказалось совместное «семейное» посещение концерта Маргариты Мандельштам – скрипачки с хорошими данными, о которой я написал весьма благосклонную рецензию.

6 февраля. Виделся на днях с Цезарем Кюи, показал ему несколько камерных вещей, начатых ещё в Раабсе, до которых не доходили руки больше года, он весьма положительно оценил эти опусы и предложил исполнить мои романсы на слова Бальмонта в выпускном концерте Консерватории. Он советовал мне  «беречь свой музыкальный дар, не поддаваясь на всякие  модные модернистские штуковины». При этом он находит, что пока что эта хворь меня не коснулась…   

Я имею ещё одно наглядное подтверждение моих успехов на поприще музыкальной  критики – первая статья о вечере русского романса задела за живое организаторов концерта. Они призвали на помощь  Б.Асафьева (Игоря Глебова), давнего моего приятеля по консерваторским встречам и весьма уже известного музыкального критика в качестве моего оппонента. «Ко второму камерному вечеру, посвященному русскому романсу, И.Р.М.О. поспешило исправить те недостатки программы, о которых была речь в моей первой заметке.  Предложенный слушателям очерк г. Игоря Глебова (Бориса Асафьева) «Черты личной преемственности и мимолетности в творчестве композиторов русского романса» – весьма содержательный и интересный –  косвенно отвечал на упреки в калейдоскопичности исполняемого на романсных вечерах И.Р.М.О. материала.

 Оказывается отмеченная нами калейдоскопичность – только кажущаяся пестрота, ибо, если верить в тождественность намерений ИРМО и положений автора очерка, выбор романсов сделан вовсе не с целью сопоставления стилей и форм романсной литературы, и вовсе не с целью исполнительной иллюстрации фаз исторического её развития, а единственно лишь с точки зрения «анализа психологического содержания» русского романса, «отправляясь от песенного творчества каждого композитора». Если ИРМО действительно поставило себе целью практическое проведение этой весьма замечательной и занимательной мысли, то с тем большим недоумением следует отнестись к отсутствию своевременного изъяснения этой руководящей идеи вечеров.  Теперь такое дополнение может показаться просто остроумным объяснением ex post допущенной И.М.Р.О. «мимолетности» в составлении общей программы вечеров…

Фортепианное сопровождение г. Малько ещё выпуклее, нежели в первом вечере, подчеркнуло все его недостатки… Менее всего ему удались: «Грузинская песнь» Балакирева с её прихотливым узором ориентальной изукрашенности аккомпанемента, «Спесь» Бородина с характернейшей подражательной поступью сопровождения и пьеса Римского-Корсакова «Пан» – дуэт, заключенный в блестящее ожерелье алмазного стаккато фортепианной партии». Второй вечер русского романса ИМРО. Н.Стрельников. Русская воля, П., 1917, 6 февраля, № 36,с.6.

Приведя полностью самую принципиальную часть статьи, я должен добавить здесь, как и в моей рецензии, о несомненном, несмотря на все вышеуказанные оплошности, успехе концертантов. Овация была значительная и единодушная, что говорит, несомненно, о прекрасном воспитании публики и её добрых чувствах по отношению к музыкантам.

Был у А.Ф. в сенате, он поздравил меня с выходом статьи «Вредоносные условия труда и ст. 684 т.Х ч.1», которая напечатана во вчерашнем номере  еженедельника «Право», и сказал примечательные слова:

 «Не разумом власти, но властью разума, как Вы пишите, дорогой Николай Михайлович, брешь-таки  пробита!», Но как же медленно пробивается эта брешь, вынужден был я добавить, предположив, что эта «правительствующая» неповоротливость до добра не доведет ни тех, кто вершит суд, ни тех, над кем его вершат.

 А.Ф. неколебим, о скалу его жизненного опыта разбиваются брызги сомнений, однако и он согласен со мной в оценке непростительной медлительности правительствующего Сената. «Улита едет – когда-то будет. А Вы, голубчик, Николай Михайлович, подумайте о преподавании. Это важно – влиять на развивающиеся умы. Вот к осени и готовьтесь взять курс в Университете» Я не отрицал подобной вероятности в разговоре с Кони. Несомненно, А.Ф. желает мне добра, но я  вынужден признать, что сердце моё всё более склоняется к музыке. Конечно, были люди соединившие в своей жизни музыку и службу – как Бородин, например… Пока что я иду по его стопам…

8 февраля. Вернулся с концерта Александра Дубянского потрясенный и счастливый. Всё-таки в искусстве технический блеск и владение материалом далеко не главная, хотя и очень значительная необходимость. Превыше всего я ставлю талантливость души, которая определяет всё существо художника. То, что называют «Искрой божией». А вот вчерашний концерт пианиста Фёдора Лемба – ярчайший пример противоположного положения вещей. «Для своего исполнения в Малом зале Консерватории пианист г. Лемба выбрал вполне типичную для концертного исполнения программу, включив в неё стариков-классиков (Баха и Скарлатти), затем Шопена, а к концу – современных отечественных композиторов (Глазунова, Лядова, Рахманинова, Витоля, Аренского, Блуменфельда). Хотя г. Лемба – фигура мало знакомая нашей публике, однако шумные одобрения, цветочные и иные подношения, требования многократных повторений и т.п.  заставляют признать, что пианист вполне оправдал ожидания слушателей и доставил им живое наслаждение передачею как программных, так и сверхпрограммных «номеров», среди которых опять замелькали Шопен в паре с Блуменфельдом, Лист – с Рахманиновым.

          Среди достоинств игры г. Федора Лемба: прекрасные технические средства владения инструментом (хорошее развитие левой руки и, в особенности, точности атакующего удара), а также наличие того, что именуется «артистическим темпераментом». К сожалению (или вернее, к счастью) это, однако, далеко не все, что надобно пианисту дабы производить на современного слушателя законченное художественное впечатление… В задачу исполнителя прежде всего входит раскрытие музыкальной мысли композитора, а не демонстрация собственной виртуозности, за блестящей техникой которой стираются грани композиторской индивидуальности. Однако общее впечатление у публики осталось, как всегда, прекрасное. Успех был полный» Концерт Фёдора Лемба.. Н. Стрельников Русская воля, П., 1917, 8 февраля, № 38,с.6 .

   Приложив сию  вырезку из моей вчерашней рецензии, развивающую тему внутреннего артистизма, я, пока свежи впечатления, сажусь писать о Дубянском.

9 февраля. Александр Дубянский, игру которого, еще совсем мальчика,  я  как-то слышал пару лет назад в Консерватории, и о котором после слышал много лестного,  являет собой тот самый тип художника, который учится сам у себя, питаясь плодородной почвой своего дарования.

«Ещё не так давно причисляемый к категории «чудо-детей», юный пианист за последнее время вполне созрел для серьёзных выступлений в ответственейших программах. Это успешно доказали все его концертные появления в истекшем и текущем сезонах с произведениями, включенными им и в программу отчетного вечера. (Бах, Бетховен, Скрябин, Шуман). Это последнее обстоятельство ни в коей мере, однако, не помешало выслушать ещё раз его убедительное в своей талантливости исполнение.

Александр Дубянский, несомненно принадлежит к тем немногим пианистам с врожденным «пианистическим» дарованием, которые счастливо владеют тайною специфично-фортепианного звукотворчества. Диапазон его артистических возможностей поистине обширен: артист легко владеет и выразительной мощью полнозвучного удара, и изысканной точностью редуцированного до крайних пределов звука, хотя, быть может, пока что его fortissimo не всегда лишено чуть грубоватой тяжеловесности, а эффекты легчайшего pianissimo страдают подчас некоторой «эскизностью» тона, так сказать эскизностью звукового абриса. При всем том, обладая прекрасными физиологическими данными для фортепианной игры, г. Дубянский с каждым новым выступлением идет вперед и по пути, где приобретаются данные для усовершенствования той сферы пианизма, которую И. Гофман в своих «Вопросах и ответах» удачно определил понятием «психологической техники». За это красноречиво говорит прекрасно проведенная им программа из мелких произведений Скрябина среднего и более позднего периода…У публики концертант имел внушительный и единодушный успех».  В обществе друзей камерной музыки. (Александр Дубянский) Н. Стрельников. 9 февраля, Русская воля, П., 1917, № 39,с.7

8 февраля. Посетил ораториальный вечер Анны Мейчик. Её вокальные данные весьма внушительны, как и успех у публики, но излишняя эмоциональная самодостаточность нарушает общий тон и впечатление от музыки, в весьма пространной программе лучше всего ею были исполнены «Агнус Дэи» Баха и «Те деум» Генделя, сопровождал концерт органист О.Мериканто

11 февраля. После долгих морозов немного потеплело, но не пасмурно, как это бывает в оттепель, а солнечно. Город стоит в белоснежном инее поутру, на запорошенных инеем деревьях Екатерининского сада сверкают  цветные  искры. Перестав страдать от колючего холода, я шел по Невскому, любуясь зимней красою Казанского собора и побелевшими статуями наших полководцев. В такое прекрасное утро их величавый, посеребренный покой внушает твердость духа и возвращает детскую веру в непобедимую Русь-матушку; таким образом, благодаря впечатлениям наблюдаемой природы, горестные мысли о  судьбе отечества, паническому влиянию которых я стараюсь не поддаваться, оставили меня вполне.

         Посещение музыкального утра учащихся профессора Дубасова  в Малом зале Консерватории, на котором я присутствовал как музыкальный рецензент Русской Воли,  окончательно вернуло мне душевный покой и  явилось продолжением темы соотношения дарования, внутренней талантливости, и технического совершенства, что на поверку оказываются взаимосвязанными. Ведь истинное призвание всегда оказывает своему обладателю незаменимую услугу.  С другой стороны, искренняя преданность искусству, часто определяемая как «музыкальность», и в отсутствие ярких способностей к исполнительству, может  помочь на пути к совершенствованию.

Да, разительным контрастом к музыкальному утру явился музыкальный вечер, как тому и полагается в природе быть, когда утренняя невинность детства переходит через апогей зрелости к вечеру, претворяясь в почтенного старца.  Хотя к Г. Дроздову применимо по возрасту серединное состояние суток.

«…если у г. А. Дроздова есть «нео-французская»  манера «фортепианно выражаться», (сопоставлением своих сочинений в программе с нео-французами концертант, очевидно, имел в виду сопоставление их и по содержанию) то, кроме этой внешности – назойливо расплывчатости контуров, поддержанной длительной педалью на фоне целотонной гармонической базы – сходства элементов  современной французской музыкальной пиитики у г. Дроздова нет и в помине. Но если он сочиняет «под» французские образцы, то это его личное дело. Гораздо досаднее, что произведения французских композиторов – очаровательная «L' avane» Равеля и прелестная «Sarabande» Дебюсси и др. – исполняются «под» его собственные произведения. Развлечение первого рода почти невинно, занятие вторым многим предосудительнее. Зал был не полон».

Но, как всегда(!) и это правда!: «Концертант имел успех и вынужден был играть сверх программы». Концерт Анатолия Дроздова. Н. Стрельников Русская воля, П., 1917, 12 февраля, № 42, с.6

18 февраля. Снова зима завернула морозами. Добираюсь до сената совершенно оледеневшим. И рад, что моё нынешнее положение позволяет посещать службу не каждый день. Выход моей статьи действительно «пробил брешь», и в кулуарах начинается всерьёз обсуждаться вопрос о возможности  проведения поправки к статье 684, посему запасшись материалами, работаю дома. Внесение в трудовое законодательство строки об ответственности предпринимателя за качество предоставляемого рабочего места требует от меня детальной переработки нескольких томов уже принятых законодательных актов.  Недавно были с Маней  на вернисаже в Обществе поощрения Художников, и, по детской привычке, болтали с ней по-французски. В результате,   обрадованный возможностью перейти на родной язык, с нами разговорился один швейцарец.  Он интересуется восточным искусством, но более как коммерсант, чем как любитель прекрасного. Оказался знакомым Маниного мужа Альберта, сообщил о его финансовом процветании на берегах Женевского озера. Пришлось  пригласить его на музыкальный вечер, намеченный на следующий четверг.

24 февраля. Несмотря на мороз, музыкальные вечера согревают мне душу и отвлекают от иссушающей работы ума и дурных газетных новостей.  Вчера был на концерте ИРМО, «Третий вечер русского романса», а позавчера -  тоже третий(!) концерт Эмиля Фрея, стяжавшего себе за последнее время хорошую известность и признание. А Манечкино исполнение Шопена, несмотря на её не столь блестящую технику, обладает именно внутренней цельностью и сердечной теплотою сопереживания. Она талантлива, но по-женски легкомысленно отвлекается на житейские подробности – разрушители её музыкального будущего. И теперь, когда, наконец, удалось подобрать няню для девочки и она могла бы начать всерьез работать – она  взволнована вестями о заграничном муже.

27 февраля. Государь отрёкся от престола. Господи Вседержитель, Сохрани Россию! Это тяжелейшее испытание для всех нас. Как горестно, должно быть было Государю в эти минуты. Но я верю, что то, что он сделал, сделано было во благо Отечества, и иначе и быть не могло. Вспомнилось, как в день моего окончания ИУП (Императорское училище правоведения – прим. ред.), Государь удостоил меня беседы. В то время я серьёзно задумывался о своём назначении в жизни. Юридическая стезя, выбранная для меня по семейной традиции отцом, не вполне отвечала моим убеждениям тех лет о долге человека и христианина. Я хотел стать священником. Мои наставники по Училищу отговаривали меня, приводя, как им казалось, неоспоримые доводы в виде моих отличных успехов в области римского права и других юридических наук, но я оставался при своих намерениях. Государь как патрон нашего училища  всегда живо интересовался успехами и жизненными планами лучших воспитанников  накануне выпуска. Узнав о моём намерении оставить юридическую карьеру, он изъявил желание побеседовать со мною. Этот  разговор изменил моё решение. Государь сказал: «Хороших священников у Меня достаточно, а вот честных юристов – мало. Я прошу Вас продолжить юридическую деятельность для меня и для Отечества». Это разговор произвёл в моей душе переворот. Государь, внешне такой  мягкий и скромный, на самом деле волевой и очень серьёзный человек. Его забота о вверенной ему Богом стране для него главное его земное назначение. Значит, и отречение – только шаг к главной цели – счастью и благополучию России. Но каково же нынче истинное положение дел, если отречение от престола видится ему благом?

28 февраля. Уже поздняя ночь. Весь день был дома и занимался. Удивительная вещь музыка. Она позволяет уйти в совершенно другой мир, полный гармонии и красоты. Особенно я ощущаю это сейчас, когда весь город охвачен волнением. Куда приведет нас судьба? Утром на Невском были беспорядки. Анна Алексеевна, добрая наша Алюся, пришла в середине дня, с трудом добравшись до нас из-за Невской заставы, и принялась заклинать меня не выходить из дома. Бедная, ей всё кажется, что я малый ребёнок, которого всякий может обидеть. Рассказывала про беспорядки и стрельбу. Особенно у Знаменской церкви. Хотя сама там не была, но люди говорили.

         Сгорело здание Окружного суда. Почти год назад написал стихотворение, и странно-жутким показалось мне его пророческое предвиденье:

Огни в полдень

Я странный видел сон: у дремлющих ворот

Высокого причудливого зданья

Теснясь, стоял толпой в безмолвии народ,

На ликах бледных – скорбь покорства и страданья.

На небе солнце жгло, как лавой жжет вулкан

Лимонные сады в предсмертной агонии,

И грозным чудился во сне назойливый дурман:

Светильники зажглись таинственной стихией.

Высокий дом, как склеп, кошмарным сразу стал,

Мильонами огней в окошках загораясь,

И голос чей-то вдруг бессильно зарыдал,

От стекол, как от гор, покорно отражаясь.

Я долго жил с тех пор. Безоблачные дни

Чредою шли за сетью дней ненастных.

Но остро помню сон: полдневные огни

И жгучее пятно толпы людей безгласных.

16 марта. Удручающий мороз стоит уже больше недели. Сегодня не был на службе. Однако ближе к вечеру я смог добраться до Итальянской на извозчике и погрузиться в благословенный мир красоты и радости. Как хорошо попасть в светлый зал и забыть на мгновение о тревоге и неустойчивости настоящего. Был четвёртый концерт Эмиля Фрея. Манечка температурит и не могла сопровождать меня, как жаль! Ей, такой одарённой пианистке, дорога каждая возможность встречи с музыкой. Как было бы хорошо, если бы здоровье и нервы позволили подготовить ей к осени концертную программу. Я говорил об этом с Глазуновым, он благосклонно отнёсся к такой возможности.

2 апреля. Пасха. Сегодня Светлое Воскресенье. Только что вернулись с Манечкой из церкви. Причем,  не сговариваясь, мы направились не в  Знаменскую, как у нас сложилось в последнее время, а в Преображенский собор, куда прежде  ходили с отцом и бабушкой, еще в  детстве, когда мы жили на Литейном. Так хорошо было на службе, как будто они, покинувшие нас на земле, все равно находились рядом. Всё выше поднимался мой дух, и когда прозвучало радостное, из глубины горя, «Христос Воскресе!» и вся паства выдохнула «Воистину Воскресе!», я ощутил что все мы – единое тело Христово, и неразлучны и нераздельны в Его беспредельной Благости. Дома А. Ал-на (Алюся) нам накрыла пасхальный ужин, мы похристосовались с нею и вместе разговелись, хотя пришлось её уговаривать сесть за стол с нами.

3 апреля. Целый день провел дома. Занимался. Как соскучились руки по инструменту – недельное воздержание Страстной Седмицы. Маня вернулась с прогулки и уговаривает меня зайти с нею в антикварную лавку в начале Невского. Ей приглянулась миниатюра на кости. И многое другое вызывает внимание. Да, сейчас ажиотаж покупок и продаж, все скупают старину, картины. А кто-то стоит в очередях за хлебом и голодает… А.Ал-на рассказала, что на Невской заставе женщины весь день простояли в очереди за хлебом и, не получив ничего, побили в лавке стекла. Какая нелепость – в богатейшей стране, мировой житнице, не хватает хлеба для тех, кто держит её на своих плечах. Как нестерпимо осознавать, сколько беды несет наша умственная и хозяйственная неповоротливость и нерасторопность. Да, война нарушила привычный ход вещей, но это бедствие охватило всю Европу, и, однако, там, за границей, порядка более. Вспоминается, как разумно было организовано австрийцами снабжение населения продовольствием в Раабсе осенью 1914. Даже мы, интернированные, почти что пленные, не имели нехваток. А ведь продовольственные возможности России во много раз превосходят австрийские. Горько осознавать было это сравнение тогда, а теперь, когда Государь отрекся, весь груз ответственности за страну ложится на наши плечи. Но как мы, интеллигенты, думающие люди России разобщены и самонадеянны! Свобода, которой так счастливы граждане сейчас – самая большая ответственность и самая страшная ловушка, которую только и может себе выдумать человек. Помоги нам Господь и в Светлую Седмицу и во все дни Твои!

4 апреля. Вчера мучила бессонница и никакие средства, прежде проверенные: ни книга, ни молитва с глотком святой воды, – не помогали. Я сел разбирать свои нотные заметки. Увлекся и даже набросал, да что там, таиться перед собою – практически закончил (начерно) фортепианную сонату. После чего, было уже полвина седьмого утра, улегся в постель и уснул мгновенно, как младенец, даже не заметив этого и открыв утром глаза, был уверен, что мне просто приснился сон про законченную сонату. Я встал с постели, подошел к бюро - и – о чудо – на нем лежала груда исписанных листков, именно таких, как я «видел во сне». Значит – не сон – радостно захолонуло сердце. Сел за клавиатуру и так увлекся, что пропустил и завтрак, и обед – мои домашние, слыша звуки рояля из кабинета, не решались побеспокоить меня своим визитом..

2 мая. Сегодня мой день рождения. Двадцать девять лет прожито. Решил  после концерта г-на Барера пройтись по Летнему саду. Когда-то мама водила нас троих, меня, Манечку и Мишу, сюда. В праздничные дни, такие как сегодня,  мы завершали прогулку в кофейне, рядом с цирком Чинезелли, она брала нам горячий шоколад со сливками, а  потом дома  устраивала музыкальный вечер и шарады.  Как хорошо я это помню, хотя было мне лет шесть-семь. Сад еще почти голый, лишь кое-где на солнечной стороне стволов набухли и проклёвываются липкие зелёные крошечные листики. Но статуи уже свободны от зимних деревянных ящиков и сияют белизною сквозь краснеющие ветви и чёрно-бурые стволы. Прогулка привела меня в поэтическое состояние, которому не мешают ни внешние события, ни внутренние тревоги.

Стою пред тобой на коленях, Звезда:

Ты – свеча к изголовью младенца Христа,

Луч твой – рая мечта, путь твой – нить серебра,

Ты сияешь, как сон, осияно горя.

Ты в темнице светила мой тихий покой.

Сквозь решетку взирая с немою тоской,

Я лежал, притаясь, как олень молодой.

Ты светила мне в душу закатной порой,

Когда серп улыбался луны золотой,

Ввечеру, окрыленный заветной мечтой,

Я садился на камни за талой рекой.

Золотая звезда, я с тобою всегда,

Пусть хвалу непритворную шепчут уста:

Я стою пред тобой на коленях, Звезда.

Ты – свеча у постели младенца Христа.

9 мая. Был на открытии сезона Павловского вокзала. Как чудно в парке! Прохладная весна к лицу природе, особенно в наших северных краях, когда вечер так и тянется, полупрозрачный, медленно и неохотно переходя в ночь… Прогулка по парку пробудила воспоминания о былых днях. Припомнилось, как с Аней Гумилевой ходили так же весной из Царского в Павловск, и всё говорили, говорили, о стихах, о литературе, о планах. Как это кажется было давно, а минуло чуть более пяти лет! Но как изменился мир с тех пор, когда я возвратился из Парижа, отвергнутый прекрасной Аней. Странно, но неслучившаяся любовь нам обоим принесла плоды древа чудного: ей – обретение собственной, ни с кем не сравнимой поэтической речи, а мне – музыкальные мечты, воплотившиеся в два романса и невероятно насыщенную музыкой и знакомствами поездку по Европе, так многим дополнившую мою жизнь на несколько лет вперед. Одно вмешательство «оперного генерала» фон Шалька чего стоило во время нашего пребывания в Раабсе. И моя музыка, прозвучавшая в стенах Венской оперы! Да и знакомству с Наташей Бродской, которой я передавал скрипичные вариации её знаменитого родственника, я обязан этой поездке, то есть, в конечном счете, – всё той же  Ане Гумилевой. Теперь уже она вполне Ахматова, впрочем, как и я уже не только Мензенкампф, но и немного Стрельников!

Анин муж, Николай Степанович очень серьёзно относится к теории стихосложения, тем более что его метод подачи  поэтического материала через предметный мир и требовательность к качеству метрической отделки необычайно близки мне самому. К сожалению, это воспоминания о мире прошлом. Он на фронте, по слухам – в экспедиционном корпусе в Париже, и едва ли в скором времени я буду иметь удовольствие побеседовать с ним на эти темы.

В город я вернулся далеко за полночь. А. Ал-на оставила мне холодной говядины на ужин и уехала к себе домой на Невскую заставу. Маня не спала и, дожидаясь меня, интересовалась, как прошел концерт. С утра ей нездоровилось, и она осталась в городе, о чем теперь сожалела, так как ей стало лучше. Может быть, нам снять дачу в Павловске на лето? Этот вопрос надо ещё обдумать: мне как музыкальному критику летних концертных площадок вверен также зал Сестрорецкого курорта.

8 июня. Погода  стоит солнечная, Приехал в Сестрорецк задолго до начала концерта и отправился гулять. Хорошо было идти по прибрежным просторам, среди сосен и шиповника, подходить к самому взморью. На концерте встретил А.И. Узнал её сразу. Несмотря на то, что она постарела, но все так же стройна и приветлива. Она очень обрадовалась и зазвала к себе на чай. Дача всё такая же, как пятнадцать лет назад, когда мы жили здесь детьми.  Уже пять лет, как А.И. вдовеет и живёт в Курорте целый год. На веранде стоит пианино. Я тронул его – звук чуть приглушенный, но чистый, строй держится. А.И. приглашала заходить к ней и, может быть, даже остаться на несколько дней. Чему я несказанно рад – в летнем расписании концертов есть возможность провести два-три дня на взморье. Павловск прекрасен и поэтичен, но, память детства меня неудержимо влечет сюда, в Сестрорецк. Посоветуюсь с Маней.

Попав вечером на концерт, я был несколько разочарован тем, что силою обстоятельств, независящих от организаторов концертов сестрорецкого курорта, его оркестр оказался много слабее своих коллективных собратий по летнему сезону, хотя и хорошо знаю, с какою исключительною трудностью могут быть в наши дни образованы и сорганизованы самостоятельные симфонические оркестры. Можно ли, отсюда исходя, особенно пенять организаторам на то?

«В программе вечера стояли только три номера. Один – капитальный (Симфония Глазунова) и два «эпизодичных» (виолончельные вариации «рококо» Чайковского и старенькая «симфоническая поэма» Сен-Санса «Фаэтон»).

Исполнение программы под управлением К.Ф. Бауэра оставляет желать многого. Чувствуется недостаток единства, достаточной срепетированности, немаловажные детали пропадают совершенно, будто их в партитуре и не было, местами даже хромает ритмичность передачи. Солист вечера виолончелист г. Шпильман имел успех и бисировал. Кстати, в дидактических целях, не помешала бы большая подробность текста в программе. А ведь для широкой публики остается неизвестным, что пьеса Чайковского – виолончельные вариации (публика подтвердила это предположение, прервав исполнение в конце одной из вариаций хлопками и попытками разойтись). В еще горший конфуз ту же публику может ввергнуть лаконичное «Фаэтон», и она, стосковавшись по удобным путям передвижения доброго старого времени, в простоте душевной в этом смысле, пожалуй, и уразумеет музыкальное повествование о мятежном сыне лучезарного Фэба! Симфонические вечера Сестрорецкого курорта. Н. Стрельников. Русская воля, П., 1917, 9 июня, № 135,с.7

12 июня, вторник. Поездки по железной дороге, кажется, начинают составлять часть моей биографии – весьма занимательную – хотя они и коротки – не более часа как от Царскосельского вокзала до Павловского, так и от Финляндского до Сестрорецкого курорта, но дают интересную и разнообразную картину жизни. Состав публики в вагоне весьма пёстрый. По сравнению с прошлыми годами демократический элемент усилился, а состав перемешался – солдатских рубах и рабочих курток стало не меньше, чем котелков и френчей, много женщин, среди которых подчас трудно отличить даму от работницы.  

Я отправился в Павловск на бенефис оркестра Павловского вокзала: «Если прав Козьма Прутков, утверждая, что нельзя объять необъятное, то ведь и примирить непримиримое – задача не их легких. А, между тем, перед разрешением такого именно задания стоит бенефициант, стремящийся сочетать серьезный интерес программы с уверенностью в материальном успехе, почти неизменно сопутствующем у широкой публики исполнению программ не слишком высокого художественного содержания.

 Дирижер г. Малько разрешил эту задачу, разбив программу на три отделения: первое включило «Шехерезаду» Римского-Корсакова, во втором было обещано выступление доброго десятка солистов, третье отделение отведено балету. 

Бенефис дал хороший сбор. Вокзал, несмотря на треволнения минувшего субботнего дня, был почти полон. Душевно радуемся за бенефицианта, творящего под руководством г. Малько не за страх, а за совесть, по крайнему разумению своему подлинных художественных задач, большую культурную работу в наши дни переоценки всяких ценностей и тенденциозных выпадов». Бенефис оркестра Павловского вокзала. Н.Стрельников. Русская воля, П., 1917, 13 июня №138, с.7

Дома у нас также неопределенно и разнонаправлено, как и во всей России, хорошо ещё, что никто не формирует ни партий, ни лозунгов и даже не объявляет забастовок – в остальном же разность интересов и задач обострилась до крайности: муж Марии Петровны, действительный статский советник Атаманов, имея недвижимость в Киеве, постоянно шлет туда нарочных, чтоб узнать, что да как и, кажется, скоро сам отправится в путь. Тётушка же разрывается между любовью к нему и к нам с Маней. Маня мечтает, о ужас, чтобы Россия быстрее вышла из войны и тогда она сможет воссоединиться со своим мужем – майская встреча с  коллегой-французом разбередила её душу и опять, в который раз Альберт встал на её пути музыкального совершенствования, я же мучаюсь приступами бессонницы, которые научился купировать сочинением музыки а muette, чтобы никого не будить ночью, я не прикасаюсь к клавиатуре, а пишу по внутреннему слуху.

14 июня среда. «Первый вечер из цикла «Четыре исторических концерта русской симфонической музыки» состоялся в среду, 14-го июня в зале Певческой Капеллы и привлек много публики, среди, которой заметно выделялись демократические элементы в солдатских рубахах и рабочих куртках. Были исполнены: увертюра из «Руслана» и «Арагонская хота» Глинки, «Пляска запорожцев» из неоконченной оперы Серова «Тарас Бульба», «В Средней Азии» и «Половецкие пляски» Бородина.

Успех, выпавший на долю первого опыта государственного оркестра, красноречиво свидетельствует о высоком значении для широких кругов нашего общества дела популяризации капитальных произведений русской оркестровой и вокальной литературы, предпринятого нашим образцовым оркестром. А это обстоятельство, в свою очередь широко оправдывает доверие, оказанное этому оркестру сохранением in corpore всего его состава, по своему происхождению назначенному служить социальной цели, утратившей ныне свое право на существование. Заслуженная репутация бывшего Императорского оркестра обращает в трюизм (общеизвестная, избитая истина) похвалы его исполнению. Солистка вечера – артистка Музыкальной драмы г-жа Крылова – делила шумный успех энергичного руководителя оркестра г. Варлиха».  Народные концерты государственного оркестра. Н. Стрельников. Русская воля, П., 1917, 16 июня, № 141,с.5

15 июня. Пребывание в Петрограде в летние дни всегда связано в моём представлении с какими-то несчастьями и вызывает боль и тревогу. Так было в 1900 году, когда болел и умер брат Миша… Так же было  и 1903 году, когда умирала бабушка…Теперь же тоска охватывает от чтения ежедневной прессы.

         Собираюсь завтра выехать в Павловск, там вечером концерт для рецензирования. Манечка, для которой я снял часть дома у А.И. в Сестрорецке, хотела сегодня во что бы то ни стало выбраться из города, но сегодня – Симфонические концерты оркестра Музыкальной драмы и она предпочла совместное посещение концерта одинокому путешествию в вагоне.

21 июня. Вчера, с утренним поездом вернулся из Павловска – на пару дней меня приютила на своей даче милейшая чета К-в. Маня же с малышкой и её няней наслаждается природой и дачным обществом Сестрорецкого курорта.

Город встретил меня накопившимися делами, судебными хлопотами в присутствии и занимательным эпизодом на вечернем концерте, который хотелось бы расценить как комический, если бы не отчетливое сходство с уже слышанным и виденным, имею в виду шовинистические настроения в Раабсе.

«Вчерашний концерт, носивший наименование «экстренного», имел самостоятельную программу, вне связи с двумя предыдущими циклами. В первом отделении – увертюра к «Ифигении в Авлиде» Глюка и концерт Брамса для скрипки, исполнителем которого явился профессор Коханский, об отменных качествах которого как скрипача нам пришлось недавно высказываться. Концерт Брамса, отличаясь исключительной строгостью и стройностью формы, является одним из самых примечательных во всей скрипичной литературе. Исключительные технические трудности служат причиной редкого появления его на концертных программах. Исполнение г. Коханского блистательно доказало полное техническое совершенство этого талантливого, серьезного артиста.

Второе отделение целиком было посвящено произведениям Рихарда Вагнера, причем г. Фительберг повторил ту же программу, с какою выступил оркестр на своем втором  внеочередном собрании: вступление к «Персифалю», вступление и смерть Изольды из «Тристана» и, в заключение, увертюра к «Тангейзеру». Следует отметить, что, на сей раз, исполнение этих великих страниц вагнеровского наследия было лучше, нежели в предыдущий. В лице г. Фительберга имеем, несомненно «специалиста» по Вагнеру, умеющего заставить слушателей «вчувствоваться» и проникнуть в сокровенную, извечную красоту гениальной музыки «великого Рихарда».

Увертюра к «Тангейзеру» исполнялась после имевшего место на вчерашнем концерте инцидента, который не мог не отразиться на настроении дирижера. Мы не ставим в вину г. Фительбергу то обстоятельство, что темы увертюры были взяты произвольно скорыми.

Что касается инцидента – он заслуживает внимания. Перед заключительным номером программы один из слушателей попробовал убеждать публику в недопустимости исполнения немецких авторов. Публика не дала оратору кончить и с шумом требовала удаления как неведомого оратора, так и единственного, в ком он нашел поддержку – г. Н.Бернштейна. Последний поспешил мгновенно исчезнуть.

А по окончании концерта представители от оркестра категорически  протестовали против внесения в области чистого искусства чуждой ему политической партийности.

Совершенно неожиданно для публики на эстраду взошел находившийся на концерте П.Н. Милюков, и, указав прежде всего на то, что никак не может быть обвинен в пристрастии к нашим врагам, всецело присоединился к протесту оркестра.

В небольшой прочувствованной речи П.Н. Милюков подчеркнул истинную интернациональность творений человеческого духа, среди которых создания Рихарда Вагнера, которого не перестают играть в Англии, – источник величайших откровений музыкального искусства. Среди ужасов мировой войны достояния человеческого гения являются единственными отрадами, говорящими о возможности грядущего единения народов, того истинного, а не призрачного интернационального счастья, ради которого и ведут войну союзники с последним оплотом варварства и милитаризма. П.Н.Милюкову и Г. Фительбергу были устроены шумные и бурные овации.  Н. Стрельников. Концерты г. Фительберга Р.В. 21 июня1917. №146,с.6

22 июня

Переезды из города и на дачу имеют как отрицательную, так и положительную стороны. И последняя имеет явный перевес для лиц созерцательных, к коим я смею отнести и себя, по крайней мере, в моменты путешествий. Мельканье в вагонном окне  нашей милой плосковатой и голубовато-зеленой природы вызывает во мне поэтические движения души, воспоминания…

«Твои глаза – глубины вод колодца, не опускался к ним отважный водолаз. Там в предзакатный час чуть плещется топаз, и с них, как с робких свеч, огонь бессильно рвется. Твои ресницы – пух в ушах газели, а брови мягких дуг – загривок антилоп. Прозрачней миндаля  твой ароматный лоб. А голос поутру – гортаннее свирели. Твоя походка – поступь лани нежной. Дыханье перед сном – парное молоко. И мнится мне, безгранно далеко, что снова ты со мной средь кущи безмятежной, но что глаза твои – глубины вод колодца, где в предзакатный час чуть теплится топаз, не пара робких свеч в орбитах влажных глаз, а пара юных змей, что в горных травах вьется».

Вот такая «Orientale» получилась из воспоминаний прошлого, пока я глядел на проскальзывающие мимо места. Прилагаю статью, которая явилась причиной моего перемещения в пространстве, заставив покинуть зеленые кущи и вновь погрузиться в водоворот социальных переустройств, кои проявляются даже в таком абстрактном виде деятельности, как музыкальное исполнительское искусство:

 «Новорожденный» Государственный оркестр продолжает большую серию симфонических вечеров в зале певческой капеллы. Вчерашний, второй концерт цикла, собравший очень многолюдную аудиторию, продолжал сохранение исторической последовательности. «Могучая кучка» представлена её духовным главою Балакиревым (фортепианная фантазия «Исламей» в исполнении г. Барера), Мусоргским («Рассвет на Москве-реке»), Кюи (антракт к 3 действию «Вильяма Ратклиффа») и Чайковским (5-я симфония). Дирижировал А.И. Варлих. Из программы узнаем, что оркестром ведает собственный совет. Ему-то и надлежит, следовательно, довести исполнительские качества бывшего придворного оркестра, которые были всегда далеко не первостепенными, до высоты, оправдывающей громкое имя. Путь, избранный оркестром в новых условиях его деятельности, нельзя не признать наилучшим и заслуживающим полного одобрения. Этот путь – «Искусство – народу». Идя под этим знаменем, Государственный оркестр, по-видимому, вступил на нелёгкую дорогу демократизации настоящей хорошей музыки вполне продуманно и деловито. Здесь поставлена вполне ясная цель: первый цикл составляют четыре исторических концерта, посвященных русской симфонической музыке.

Живое слово лектора перед началом музыкального исполнения могло бы еще лучше содействовать поставленным просветительным задачам. Этот пробел лишь отчасти восполняют дельно составленные примечания к печатным программам концертов. Гениальное творчество Мусоргского в интерпретации г. Варлиха не прозвучало в должной мере впечатляюще. Пианист Барер в балакиревском «Исламее», дал весьма мало нас заинтересовавшее разложение пьесы на ея составные технические элементы, однако «Жаворонок » Глинки ему удался более». Народные концерты государственного оркестра. Н. Стрельников. Русская воля, П., 1917, 23 июня, №148, с.5.

25 июня

Ввиду чрезвычайной востребованности новостей у населения, редакция «Русской Воли» приняла решение делать два выпуска в день, утренний и вечерний. Однако, при обилии, если не сказать переизбытке новостей политического характера, область культурной жизни в вечерних (или утренних) выпусках оказалась пустынной и обезлюдевшей. Редакция предприняла остроумный выход из создавшегося положения – я буду продолжать свои обзоры по именем Н. Стрельникова в вечерних выпусках, а в утренних появится новый музыкальный критик – Н.М.,- тот же покорный слуга, пишущий эти строки. Сие положение доставляет мне возможность изрядных интеллектуальных экзерсисов, не оставляя ни времени, ни сил (что к счастию) на критический анализ переполненных свежими новостями будней.

«г. Бакалейников, исполнявший на этот раз партию альта, ещё в прошлом сезоне показал себя как дирижер не чуждый музыкальности и художественной  воодушевленности. Гендель, Моцарт и Брамс. Пестрота часто делает симфонический концерт …скучным. Капитальным номером программы был известный, исполненный очень стройно господином Малько, берлиозовский «Гарольд в Италии». А публика по-прежнему ведет себя очень шумно». Симфонические концерты Павловского вокзала. Русская воля, П., 1917,  25 июня, №149, с.7 .Эту статью написал Н. Стрельников. А вот что пишет Н.М.:«Очередная симфоническая пятница оказалась весьма интересной. Проявилось обычное стремление г. Малько к выдержанным программам.  Героем вечера явился г. Бакалейников, который гораздо интереснее в своем настоящем амплуа, нежели в роли оркестрового дирижера, в которой, с недавнего прошлого мы стали нередко его видеть.  В лице г. Бакалейникова мы имеем, прежде всего, превосходного альтиста, постоянного члена знаменитого, лучшего в России струнного квартета «мекленбуржцев», в совершенстве владеющим своим трудным и столь мало благодарным инструментом, что охотников, себя ему посвятивших - единицы (говорю, очевидно, о солистах). Полнозвучный тон и блестящая техника ставят г. Бакалейникова на место первоклассного исполнителя, на что дает право и артистическая серьезность этого музыканта. Все первое отделение г.Малько посвятил классикам. Концерт открылся арией Генделя из его d moll-ного концерта для струнного оркестра (солисты – гг. Баркер, Берлин и Вольф-Израэль), проведенной г. Малько  с громадным чувством стиля автора, в эпоху которого музыкальное искусство знало лишь небо, а не бренную землю. Баха (арию) и Моцарта (менуэт) г. Бакалейников исполнил под аккомпанемент оркестра.

К указанным трем китам, на которых стоит все здание современной музыки, прибавили для полноты картины и четвертого – самого великого – Бетховена, чья «Леонора № 3» никогда не утратит своей прелести.

Второе отделение было отдано французу, крупнейшему из композиторов этой страны в минувшем веке – Берлиозу. Его творения совмещают преданность великим заветам прошлого с новизною оркестрового блеска, в которой автор исполненного вчера «Гарольда в Италии» явился первостепенной величиной. Но последние части «Гарольда» (серенаду горца и арию разбойников) суждено было дослушать в большей степени аборигенам  поэтичного Павловска, чем петроградцам. Никак не пойму, почему правление дороги, составляя расписание поездов не считается с собственными же концертами? . Н.М.Симфонические концерты Павловского вокзала. Русская воля, П., 1917,  25 июня, №150, с.7  

Хотел бы  признаться что сочинение г-на Н.М. мне как то ближе, чем творения сноба  Н. Стрельникова, если бы первый не съехал в самом конце своей статьи на несвойственный ему ироничный тон, который, впрочем, вполне извиняем насущностью поднятой проблемы извоза слушателей по домам. 

28 июня

Едва сделал себе бесплатный проездной билет до Павловска, намереваясь облегчить передвижение до места исполнения концертов, как забастовали кондукторы железной дороги. Думал, что придётся отложить выезд «на дачу», что обидно теперь, когда  дни, наконец-то, стали по-настоящему летними. Но выяснилось, что бастует только финляндская железная дорога, а царскосельская пока исправно возит пассажиров. Надеюсь к моменту возобновления «моих» концертов в Сестрорецком курорте забастовка окончится. Мы с Маней (её малышка с няней отлично устроена на даче с Сестрорецке) перебрались на чудесную дачу (в доме даже есть пианино!), неподалёку от парка, освободившуюся по причине отъезда её хозяев, моих добрых знакомых К-ых, в Финляндию. Не прошло и недели с тех пор, как они покинули Петербургские окрестности, а уже благополучно устроились в Гельсингфорсе и звали и нас с Маней присоединиться. Но я не  хочу покидать родные пределы, оставлять службу и мои рецензионные опусы. Как бы то ни было, после почти полугодового пребывания в Раабсе я счастлив жить в России. Конечно, их положение в Финляндии будет розниться от нашего в Австрии, мы были интернированные, фактически пленные. Да и  настроения в обществе сейчас совсем не те, что были в начале войны. Нет, Слава Богу, того прилива националистических чувств, проявление которых граничило с шовинизмом по обе стороны границ воюющих сторон.

Мы благополучно прибыли в Павловск и уже вечером наслаждались прогулкой по парку, который необыкновенно хорош в этом году. Удивительно, но природе прохладное лето гораздо более «к лицу», чем жаркое. Листва необычайно свежа и пышна. Травы стоят высокими стрелами и пестрят разноцветьем, с преобладанием белых и желтых соцветий, что придаёт пейзажу мажорные ноты. Я пожалел, что оставил в городе набор акварели. Надо будет его захватить с собой, поскольку завтра я должен вернуться в Петроград для сопровождения народного концерта государственного оркестра.

Вот что пишет Н.М.:

Концерт государственного оркестра. Третий исторический концерт из цикла, посвященного русской симфонической музыке, дал образцы творчества Римского-Корсакова, Лядова, Аренского и Глазунова. С точки зрения демонстрации определенных музыкальных умонастроений в творчестве этих авторов – включение во вчерашнюю программу А.С.Аренского следует, однако, считать неудачным. Его предпочтительнее демонстрировать вместе с Чайковским.

Зато было в высшей степени ценно и интересно сопоставить Корсакова, Лядова и Глазунова со Стравинским и именно с той вещью, которая назначена к исполнению на следующем концерте, - с фрагментами из балета «Петрушка».

Тогда то и было бы ясно слушателям, какую эволюцию проделала русская музыка, верная заветам ее основателя Глинки. На таких концертах, преследующих исключительно просветительные, показательные  цели, составление каждой программы должно быть особенно тщательным и продуманным. Программу открыла чудесная картина Корсакова «Садко», написанная почти на 30 лет раньше одноименной оперы-былины. За нею следовала «Кикимора » Лядова. Ее г. Варлих провел отлично, тонко подчеркнув сказочное содержание этой прелестной оркестровой миниатюры. Второе отделение было отведено одному из лучших творений самого замечательного, быть может, из всех современных композиторов – шестой симфонии Глазунова.

Величественный характер последней части симфонии, мощно и блестяще оркестрованный, так чудесно заключает это прекрасное создание нашего национального творчества, что восторги публики и бурные овации, устроенные ею присутствующему на концерте автору – вполне понятны.

Уходишь с концерта под впечатлением глазуновской симфонии и не можешь не думать: вот какая музыка нужна нам и именно теперь, в переживаемое тягостное безвременье. Она дает веру, энергию и бодрость.

Она настойчиво твердит о том, что Россия умереть не может, что ее национальные богатства не убьют никакие «интернационалисты», как не напишут они и двух тактов вполне национальной шестой симфонии Глазунова! Концерт государственного оркестра. Н.М. Русская воля, П., 1917,  29 июня четверг № 153

Хотя точка зрения М.Н.мне намного ближе, но не могу не восхищаться лёгкостью  пера и остроумием Н. Стрельникова. Правда, последнему немного не хватает серьёзности.

К нам в Павловск приехала тетя с мужем Атамановым. Они намереваются отправиться в Киев, где у Атаманова есть собственный дом. Это обычное путешествие, предпринимаемое ежегодно, в нынешней обстановке тревожит тетушку, а в особенности, самого  Атаманова, причем не столько именно поездкою, сколько благополучием оставляемого в Петербурге имущества, за которым по нынешним временам нужно присматривать. И чтобы это не затрудняло нас, тетушка задумала грандиозный переезд: в две расположенные на смежных этажах квартиры на Староневском, угол Перекупного, на 3 этаже – нам с Маней, а им – на втором.  Не понимаю, зачем нам всем выезжать из нашей   теперешней квартиры, в которой прекрасно размещались и мы с Маней и её дочкой, и сами Атамановы. Разве только сам надворный советник боится оставлять своё движимое имущество на нас. Но ведь и новый вариант предполагает передачу мне ключей от их будущей квартиры! Меня подобная перспектива застала врасплох, но Маня, оказывается, уже давно обсуждала этот вопрос с тетушкой. Из разговора я сделал вывод, что наш переезд дело, в сущности, решенное и меня только ставят в известность. Мне осталось лишь согласиться. Беспокойный Атаманов, кажется, хочет участвовать в разгрузке города в первых эшелонах. Какая  нелепая выдумка паникеров!

4 июля

Шел по парку и благословлял судьбу за эти мгновения благодатного созерцания природы, одухотворенной вмешательством человеческого гения – холмистые извивы речки, прорезающей Павловский парк, беседки и гроты среди прихотливых куп деревьев или внезапная и чарующая белизна статуй среди лип или елей, – как радостны такие мгновения, надолго очищающие душу от суетных дел. Но недолго мне наслаждаться покоем, надо ехать в город, в газетах пишут, что 3 июля над толпой народа и полком вооруженных пулемётами солдат, направившихся к Думе, летал в Петрограде аэроплан, что приостановило движение и намерения толпы…Вот и у нас в Павловске  есть необходимость в регулировке «движущихся масс» хотя бы во время концерта! Об этом – см. ниже:

«Г-н. Малько, традиционно выступающий в Павловском вокзале по пятницам в качестве дирижера симфонических концертов, привлек внимание публики своими инструментально-вокальными вечерами, в которых умелое сочетание тщательно и со вкусом подобранной программы сочетается с интересными выступлениями отдельных солистов.

Так, в минувшую субботу были исполнены «Воскресная увертюра» Римского-Корсакова, «Дубинушка »Глазунова, «Эй, ухнем», «Волшебное озеро» и  «Баба Яга» Лядова, во втором отделении исполнялся Григ и Свенсен. Солировала на «субботнике»  с романсами Рахманинова г-жа Степанова, особо ей удались «Весенние воды»; г. Вольф-Израэль, (виолончель) имеет красивый тон и очень изысканный вкус, он  прекрасно исполнил адажио Поппера и вальс Крейслера, а сверх программы, на бис – ноктюрны Чайковского.

Раньше, чем кончить, да будет разрешено жалобное (в двояком смысле этого слова) обращение к администрации вокзала. Неужели во время исполнения номеров программы так-таки нельзя держать двери на запоре? Ведь это право же   элементарная  мера, чтоб оберечься от непрекращающегося  шума при входе и в проходах концертного зала – мера, которая не может встретить по существу никаких возражений и к которой на практике оперных театров наша публика уже отчасти привыкла. Музыка, исполняемая серьёзными и любящими своё дело людьми, в самом деле заслуживает отношения более уважительного чем это проявляется большинством публики к нашим «летним» эстрадам». Симфонические концерты Павловского вокзала (Н. Малько)  Н. Стрельников. Русская воля, П., 1917,  4 июля , №156,с.5

5 июля

Переезд намечен на завтра. Маня прекрасно упаковала все мелочи, а я, с утра прибыв из Павловска, также успешно справился со своими бумагами, нотами  и книгами. В этой квартире на Спасской мы прожили не так долго, как  в Манежном переулке, где поселились после моего выпуска, или  как, ранее, на Литейном 31, откуда мы с Мишей отправлялись в Училище. Однако, менять район проживания мне, в сознательном возрасте, приходится впервые – Рождественская часть, Пески, как ее называют, считалась прежде совершенной окраиной. Но сейчас там появились весьма элегантные дома. Да и Маня с тетушкой в один голос твердят, что это Невский! Мне же милее всегда были более скромные уголки. Вот и буду писать своим корреспондентам: Перекупной переулок дом 2. Дом наш, к счастью, угловой.

9 июля

Я вернулся-таки в Павловск, оставив не распакованными ящики с имуществом по ряду причин: во-первых, необходимость присутствия на рецензируемом концерте, во-вторых – возможность пройтись по тенистым аллеям парка притягивает меня как магнит. Здесь так хорошо думается, особенно в отсутствии неврастеничных ритмов нынешнего городского самоуправления. Благо события минувших дней не упразднили очередной симфонической пятницы Павловского вокзала, произошедшей почти при обычном стечении публики. Влияние момента сказалось в небольшом изменении программы, вместо симфонии Ц.Франка были исполнены две его симфонические поэмы «Эрос и Психея» и «Проклятый охотник»

11 июля

Вернулся вечером в город, где меня ждут  не только дела присутствия, но и ряд концертов Музыкальной драмы для обзоров:

Дирижер Фительберг исполнил гениальную 9 Симфонию Бетховена и Чайковского. Разрешение вопроса о воздействии на массы столь разной музыки: любимый всеми Чайковский экстенсивен, он распространяется вширь, его творчество центробежно, тогда как Бетховен интенсивен и центростремителен. Эти характеристики разрешают, как мне кажется, вопрос воздействия на массы замкнутости гения, той замкнутости, в которой, быть может, глубочайший трагизм его творчества, призывающего к братству и единению, и остающегося одиноким. Выбор г. Фительбергом программы, сопоставляющей ей этих двух композиторов, делает ему честь как музыканту и дирижеру, ибо деятелям музыкальной культуры предлежит задание вести за собою массы, а не наоборот, в малодушной погоне за сомнительной популярностью плестись за ними в хвосте». Симфонические концерты Музыкальной драмы. Н. Стрельников. Русская воля, П., 1917,  12 июля, № 163,с.5 

Побывал у тетушки, которая счастлива состоявшимся переездом и теперь может со спокойной совестью отравляться в Киев. Наша новая квартира обладает несомненным достоинством тишины, выходит она окнами на Перекупной и шум Невского слышен отдаленно.

12 июля

Нахожусь один в квартире. Меня опекает наша няня. Маня переехала в Сестрорецк, поскольку у её дочери режутся зубки, и она неустанно хнычет. Моя добрая сестра заботится о моем покое и уединении для работы. Как я ей признателен за эту преданную любовь. Поистине она – самый близкий человек для меня на этом свете. Тётя уехала в Киев, вместе со своим супругом, оставив на мое попечение квартиру, этажом ниже нашей. Вот они и приняли  личное участие в  «разгрузке» Петрограда, это решение правительства  продолжает  представляется мне в высшей степени недальновидным и вредным как усугубляющее панические настроения и подтачивающее моральный дух петроградцев. Кроме того, при существующей хозяйственной двусмысленности, неизбежны утраты шедевров национального достояния.

Играю хорошо темперированный клавир для сохранения беглости пальцев и мыслей.

Недавно получил от Игоря Глебова предложение принять участие в музыкально-издательском предприятии «Мелос», среди сотрудников уже привеченных им – несколько известных мне лично людей: г. Малько, г. Зилоти г. Сабанеев. Не хочу отказываться, хотя загружен музыкальным рецензированием и юридической  работой  весьма плотно, настолько что для собственного сочинительства времени нет… Если не случится бессонница.

14 июля

Почти недельное пребывание в городе, взбудораженном  политическими страстями, изрядно вымотало меня, несмотря на почти ежедневные музыкальные инъекции. Вчера, приехав в Сестрорецк лишь на концерт, с сожалением покинул его. После концерта, даже не заглянул к А.И. и Мане. Зато сегодня за все смутно-пыльные дни  был многожды вознагражден возможностью присутствия на концерте Ирины Энери, божественную игру которой уже не раз слышал, когда она была ещё совсем юной музыкантшей. Мой родник словославия её исполнительскому мастерству и артистичности неиссякаем, но, поскольку рецензия уже написана, с изрядной долей прилежания и стремления к тождественному (пусть и недостижимому) совершенству, я привожу её полностью:

 «Интерес вечера с тем большей определенностью сосредоточился на выступлении г-жи Ирины Энери, в особенности ещё и потому, что за последнее время она сравнительно редко появлялась на концертной эстраде.

В среде выдающихся представителей нашего пианизма Ирина Энери занимает совсем особое, самостоятельное и замкнутое, ей довлеющее место. Причина этого кроется в своеобразной индивидуальности художественной натуры пианистки: в безмерно ценном и чрезвычайно редком переплетении во внутренней природе её дарования прирожденной артистичности с изумительным, чарующим умением подойти к внешнему стилю и внутреннему содержанию исполняемого произведения.

Прибавьте к этому глубокое чутьё своего инструмента, нежную влюбленность в изысканные тембры различных фортепианных звучностей, утонченное искусство владеть динамическими нюансами своей фразы, техническую элегантность, редкостную безупречность бисерных пассажей, чудесную эластичность удара, и вы поймёте очаровательную тайну воздействия Ирины Энери на душу и воображение своих слушателей.

Вслушиваясь в её игру, вам никогда не поймать себя на мысли сравнить ее с иными исполнителями – так своеобразна, закончена, по-своему индивидуально совершенна ее передача.

 Словно создавая свой собственный исполнительский стиль, чуткий к наивному очарованию интимной поэзии, тонкий и искусный, полный выразительности и стремления уловить мысль в самых непередаваемых ее оттенках, еле колеблющихся между звуком и цветом, она будто отдаляет свое хрупкое исполнительское творчество от мира четкой реальности и строит свою, в себе преломленную и претворенную действительность, смутно отображающую покорное обожание миниатюрно-изящной, ломкой, точно бисквит, чуть-чуть нематериальной вещественности.

Дарование Ирины Энери покоряет и подчиняет. И, в мучительно-сладком плену ее таланта, поддаваясь обаянию одухотворенного ею мира, начинаешь верить, что там, в ею же околдованном царстве неясных миражей мечты, творящих улыбку и воздвигающих фантомы, тихо покоится завороженное царство ее творчества.

Исполнение в отчетном концерте изящно-виртуозного концерта Сен-Санса и передача на bis двух шопеновских вальсов лишний раз подтвердили ее исключительную в своем единообразии репутацию. Отметим ее большой, шумный успех». Ирина Энери. Концерты «Музыкальной драмы» под управлением Фительберга. Н. Стрельников. Русская воля, П., 1917, 15 июля, № 166,с.5

26 июля

         Побывал на вечере романсов в исполнении А.Д. Александровича. И был неприятно поражен тем, что концертант заставляет публику платить по 15 руб. за стул первых рядов, по 5 руб. за скамейку и за место амфитеатра. Листик программки – без текстов песен и имен авторов стиха – обходится нам в 50 к. Неужели артисту непонятно что  культурным деятелям нашего отечества, к которым г. Александрович, несомненно, причисляет и себя, не, стоит  следовать соблазнительному примеру лиц, беззастенчиво вздувающих цены на предметы, потребные для существования и культурного блага родины? При этом нельзя не отметить, что концертант блестяще владеет искусством песни – труднейшим видом искусства камерного исполнения, ибо оно в идеальном своем состоянии есть редкостный, даже для отдельных артистов, дар сочетания непринужденной свободы и простоты песнетворчества со сложным в своем подлинном существе искусстве камерной передачи.

         Первое отделение, посвященное Григу, было несколько растянутым, второе, отданное Листу, обратило внимание на пьесы из шиллеровского «Вильгельма Телля», подкупающе свежие по настроению и по полнозвучности гармонического строения. Отметим превосходный аккомпанемент г. Проскурина.

Получил в присутствии каникулы и собираюсь провести их в Сестрорецке. Вместе с Манечкой.

11 августа

Живу уже несколько дней в Сестрорецком Курорте на чудной резной даче. Прилежно пишу муз. рецензии на «отчетные»  концерты, жонглируя именами и терминами, но, право, их музыкальное содержание я предпочту оставить в газете.  Но я не ропщу – пусть нет  блестящих и захватывающих исполнителей, но само проведение этих летних концертов и живой интерес к ним публики одарил меня этой чудесной неделей на взморье. Пусть так, я не ропщу.

Иду к морю прибрежным  лесом. Скоро час заката. Сквозь прямые высоченные сосны проглядывает по горизонту оранжевое небо. Застучал дятел. Смотрю наверх – вот он, отвесно зацепился за розовый ствол у развилки и долбит клювом звонкую древесину. Подхожу к сосне, прикладываю ухо. Дерево поёт трезвучный аккорд. Потом птица останавливается. Я отнимаю ухо и смотрю. Дятел поднимает острую с хохолком голову и уже прицеливается, чтобы стукнуть во второй раз. Но  этот миг свистит паровоз. Грохот обрушивается на окрестный мир. И умолкает вдали. Только море гудит неумолимо, протяжным приглушенным гулом. Догорающее зарево заката видно за деревьями. Грусть, утомление, одиночество нисходит на душу. Смолкли птицы, это предвестье ранней осени. Тоскливо. Как зеркальное отражение показывается острый серп новолуния. Когда видишь всё это снова, молчаливо настраиваешься на тон высокого лада дум и чувств, что часто посещают меня за последнее время.

          Мой отпуск закончится в конце августа, и возвращение к своим юридическим обязанностям перестает представляться мне единственно возможной для меня формой служения. Не думаю, что значительную роль в этих сомнениях играет всеобщая переоценка ценностей. Если бы не отвращение к навязчивому образу крыс, бегущих с тонущего корабля, я бы подал в отставку уже сейчас. Последние два года (после возвращения на родину из плена) от этого шага меня удерживало чувство нравственного долга более, чем сомнение в своем музыкальном предназначении. Но теперь, когда «семья Романовых», как именуют в наших газетах семью Государя, следует по маршруту государственных преступников в Сибирь, я оказался освобожденным от данного мною слова. Не только из-за лишения Государя статуса самодержца, но в силу фактического упразднения того института общественных отношений, которые я дал слово совершенствовать. При этом я далек от мысли отожествлять Отречение от престола с гибелью России. Громадность нашей страны и порожденная ею сила народного духа, являющая себя во всей нашей национальной истории, несомненно, не иссякла на полях сражений текущей войны. Но исторический мировой опыт, в первую очередь опыт Великой французской революции, уже продемонстрировал нам безграничные возможности хаоса, выпущенного на свободу всеобщим неисполнением не только внутреннего долга, но просто элементарной житейской законности. Что, в свою очередь, является следствием внутреннего попустительства греховным началам человеческой природы. Состояние брожения, будоражащее головы жителей многомиллионной России, именно этой природы. Причины происходящих потрясений лежат в более расширенном, чем кажется на первый взгляд, повсеместном «отпадении» от церкви, в утрате авторитета Церкви как носительницы высшей справедливости и того благодатного, животворящего тепла, без которого мертвеет человеческая природа. Россия не гибнет, но, уже несколько лет она  переживает тяжелую болезнь, кризис которой мы наблюдаем в настоящий момент. Единственным лекарством мне представляется накапливание изнутри духовной культуры, которая, быть может, позволит со временем оживить и возжечь охлаждающуюся Веру. Рассматривая с этих позиций современное положение, я не  могу не признать, что именно музыка, ее проникновение в массы народа, может справиться с этой задачей. Таким образом,  я имею обоснованное для себя оправдание для оставления юридического поприща ради музыкального.

27 августа

Сегодня закрылся летний сезон Павловского вокзала. Оттуда я отправился в сторону Царского села, сквозь тронутый первоначальной осенью парк. В синеве неба и желтых прядях берез сквозило нечто ускользающее-щемящее. Назвать его ностальгической тоской по уходящему лету нельзя, поскольку это лето едва сможет вызвать у меня ностальгию. Это чувство сродни томлению птиц перед отлетом. Вот и я, глядя в небо, испытываю непреодолимое (увы, столь же и несбыточное), желание, растворясь в синеве, подняться над кронами и крышами и улететь… Только не знаю куда, не в Египет же, по примеру ласточек. 

30 августа

 Газеты читать невозможно – война, сообщения из ставки, забастовки, заседания всевозможных комитетов… «Неопределенность общего политического положения и слухи о разгрузке Петрограда собрали задолго до начала занятий значительное число преподавателей Консерватории. Глазунов как директор сообщил, что Консерваторию на этот учебный год решено не эвакуировать, поэтому прием вновь поступивших решено продлить до 1 января 1918 года». Все углубляющийся хаос порождает падение уровня жизни во всех областях, а горстка цивилизованных людей пытается сохранить островки культуры. Мучительная тревога, как тошнота, подступает к горлу. Гонишь ее прочь, но она не проходит, а лишь заползает, как ночной зверь в нору, при восходе солнца.

9 сентября

         Великий «украиньский»  концерт, устроенный вчера в Александровском зале городской думы, прошел весьма удачно в материальном и художественном отношении. Но, по обычаю, свойственному всем благотворительным вечерам, независимо от их национальности, начался слишком поздно, хотя в афишах значился «початок о 8 години вечери», и затянулся из-за многочисленных вis-ов

Тем не менее, впечатление концерт произвел прекрасное. Развевавшиеся над эстрадой национальные желто-голубые флаги, а также красный стяг «Украинской с.д. рабочей партии» с надписью на нем: «Хай живее автономная Украина» ни в какой мере не изменили аполитичного характера вечера. В этом отношении он выгодно отличался от набивших оскомину митингов-концертов.

Публика пришла слушать свою национальную музыку, своих любимых народных поэтов и композиторов. Программа пестрела произведениями Лисенко и близкого сердцу малоросса Тараса Шевченко. Произведения эти пелись солистами, декламировались чтецами и исполнялись прекрасно организованным хором, бывшим героем всего вечера. Наибольший успех, конечно, имел у  слушателей мощный гимн «Ще не вмерла Украйна», звучащий призывом к свободе, тоскою по которой овеяны музыка и поэзия малороссов.

Горячий прием встретили и отдельные исполнители, как то: г-жа Слатина и Попова, г. Каченовский и др., а также чтецы г.г. Благий и Завгородний. Все эти впечатления отмечены мною в рецензии от 9 сентября, размещенной в столь благосклонной к моим писаниям «Русской воле».

Вечер был выдержан весь в национальных тонах. «Хохлушки» щеголяли в своих поневах, монисто и бархатных безрукавках. А в антрактах вместе с картинами разыгрывали в лотерею сало и масло, на каковые продукты нашлось немало охотников из отощавщей от петроградской продовольственной разрухи публики.

И это примечательный знак нынешней осени: нарушение привычных сложившихся способов доставки и распределения продовольственных благ заставило многих пересмотреть свои привычные установки. Так, например, я, в конце августа весьма серьезно размышлявший об оставлении юриспруденции, буквально через две недели после памятных размышлений, оказался преподавателем основ экономического права вечерних курсов некоего общества нравственного развития молодежи. Что поделаешь – этот «Маяк» указывает пути не только направления духовных исканий, но и весьма материально обеспечивает своих сотрудников дополнительными пайками из  поставок продовольствия от южных губерний!

5 октября

После некоторого перерыва, связанного с окончанием летнего сезона, мне вновь предстоит энергичная программа  рецензирования концертов, на это раз в Народном Доме. Программа этих концертов носит более зрелищный характер и популярный характер, чем программа летних концертных эстрад, что вполне закономерно отражает запросы предполагаемой публики. Если в Павловске и Сестрорецке преобладал относительно избранный зритель из отдыхающей публики или любитель музыки, специально выехавший для посещения концерта из Петрограда, то здесь, на Петроградской стороне, состав публики ещё более демократичный и разнообразный, гораздо больше рабочих, а теперь и военных среди слушателей. Показательным явлением следует назвать концерт данный 

А.К. Глазуновым в Народном доме для армии и флота, написанную мною рецензию на который прилагаю:  

«Имя Глазунова одно из самых популярных в настоящее время. На этот раз Глазунов дирижировал своей 8-ой Симфонией – прекрасным произведением, насквозь проникнутым мастерством, более, быть может, чем какое-либо иное из его многочисленных творений. Чрезвычайно массивная  по фактуре она столь же массивно и инструментована, с применением многоэтажных удвоений и преобладанием оркестровых tutti. Колористических затей в симфонии автор не преследует, и это делает ее похожей на некое величественное здание, построенное из одноцветного камня.

При исполнении обнаружилось постоянное поглощение медной группой всех остальных оркестровых групп. Возможно, причиной этому является несовершенство акустики зала Армии и Флота». Русская воля, П., 1917, 5 октября №234,с.4 А.К.Глазунов – армии и флоту 

14 октября

Народный дом – Л.В.Собинов в «Ромео и Джульетте» Для своего третьего выступления в Народном доме Л.В.Собинов остановил свой выбор на «Ромео и Джульетте», опере, где ему – увлекательному и чуткому Ромео – почти что не приходится покидать сцены. Его Ромео – прекрасный образец безупречного вокального исполнения, освещаемого тонким пониманием условий сценической игры, живой, разнообразной, увлекающей и местами волнующей.

         У многочисленной публики артист имел большой и шумный успех, поделенный им с прелестной Джульеттой – даровитой г-жой Горской. Ее голос звучит изумительно свежо и точно, а игра кажется искренней и неподдельно переживаемой.

18 октября

Последнее посещение первого в этом сезоне концерта Дроздова было мучительным по всем статьям: и по услышанному мною исполнению Шопена, как я уже писал, Манечка играет лучше, и по собственному самочувствию – болят ноги, к несчастью, обострилась варикозная болезнь, и, в дополнение, на ноге фурункулы, ходить трудно. Нужны лечебные процедуры и покой. Наш семейный врач, неизменная  Раиса Алексеевна, сама затрудняется посещать нас, будучи загруженной в клинике приемом больных, а извозчики и трамваи сейчас неустойчивы. Она  пообещала прислать сестру милосердия, добросовестную и надежную,  свою давнюю, с довоенного времени знакомую, начинавшую у неё сиделкой Надежду Семёновну Шидловскую. Р. В. рассказала, что она возила тяжело  раненых с фронтов прямо на кафедру к Джанелидзе, в Военно-Медицинскую Академию, а сейчас временно пребывает в Петрограде и имеет возможность приходить к нам домой  для процедур.

19 октября

«Первый концерт В. Дроздова, в малом зале Консерватории, несмотря на известность пианиста, вступающего ежегодно с несколькими клавирабендами, собрал на этот раз далеко не полный зал. Пианист исполнил  сонату, скерцо, балладу, полонез и баркаролу. Общая физиономия шопеновского творчества – нервные контуры мелодических очертаний и неуловимые, бегло-запечатленные нюансы звучания – фиксируются г. Дроздовым однообразными, внешне техническими приемами, дающими общее впечатление неотделанности и непомерной растянутости изложения. Похвалы заслуживало бы исполнение на бис дес-дюрного прелюда. Пианист имел успех и получил цветы». Русская воля, П., 1917, 19 октября №249, Шопен в исполнении Дроздова (утро).

23 октября

«С 21 октября сего года особое присутствие по продовольствию вынуждено временно уменьшить хлебный паек и выдавать 1\2 ф. вместо 3\4 ф. по основной и по 1\2\ф. вместо 3\4\ф. по дополнительной карточкам. Особое присутствие по продовольствию снимает с себя всякую ответственность за эту меру, о чем оно своевременно довело до сведения министерство продовольствия», - написано в Р.В.за пятницу, 20 октября.

Вчера А.Ал-на пришла в отчаянии: не смогла купить хлеба – всюду пусто и очереди. Манечка её утешала: «Давайте печь блинчики!» Это так мило и по-женски! По преданию, когда  Марии Антуанетте сообщили, что кладовые пусты, а народ просит хлеба,  императрица велела дать народу булочек. Как хорошо, что Маня – всего лишь российская дворянка и жена швейцарского подданного. А Алюся и вправду напекла чудесных блинов и подала их к обеду.  Вечером были на концерте  г-жи Бариновой с Манечкой. 

«Петроградский комитет просветительных организаций армии и флота при Совете Рабочих и Солдатских Депутатов, устраивая ряд общедоступных симфонических концертов, удачно остановился на мысли отдать один из концертов фортепианной музыке. Пред делом музыкального просвещения фортепиано имеет поистине неисчислимые заслуги. И это, может быть, ближе всего и больше всего относится к нам, где фортепиано в одно и то же время  и самый любимый, и самый распространенный инструмент. Естественно, что через его посредство пропаганда серьезной музыки в широких массах может дать наибольшие и наиценнейшие плоды.

Вдвойне удачной находкой приходится признать мысль посвятить такой концерт фрагментам творчества гениального создателя современного фортепианного стиля, Шопена, в исполнении такой вдумчивой пианистки, как профессор М.Н.Баринова. Выбор произведений, сделанный исполнительницей, и отличная их передача оставили наилучшее впечатление. Налицо обычно характеризующее г-жу Баринову исключительно внимательное отношение к исполняемому, рачительная передача отдельный деталей и старательная забота о сохранении за передаваемой пьесой её индивидуальных черт. Наиболее удались пианистке изумительная по трагическому подъему чувства соната (b-moll) и фантазия, где концертантка блеснула тонким владением средствами своего инструмента. На bis исполнены этюды и прелюдии.

Цель, поставленная организаторами концерта, вполне достигнута: многочисленные слушатели (и среди них много военнослужащих) не только получили большое эстетическое удовлетворение, но и услышали назидательный пример художественного исполнения прекрасных образцов Шопеновского творчества». Музыка и театр. Концерт М.Н.Бариновой. Н.Стрельников, Русская Воля, 24 октября 1917

25 октября

         «Петроград находится в состоянии восстания. Так заявил министр-председатель в Совете Республики. Восстание организовано большевиками с Лениным и Троцким во главе. Восстание в столице, во время войны, когда враг грозит нанести нам свои последние удары, есть, конечно, измена и предательство по отношению к Родине. Устраивать теперь восстание в столице – это значит открывать фронт врагу, - сказал министр-председатель», - сообщает редакторская заметка с первой полосы Русской Воли, а в Народном доме с участием Федора Шаляпина и Л.В.Собинова – Дон Карлос, начало в в 7 ч., в цирке Чинизелли – гала-представление – первоклассная цирковая программа и т.п. Мир пёстр, многолик и бесконечно эгоистичен. Я сам – тому блестящий пример: в стране переворот, а у меня обострилась варикозная болезнь и это более всего занимает в настоящий момент.

1 ноября

А. Ал-на больна, помогать по хозяйству приходится её дочери Марусе, так удачно в последние полгода  освободившей Маню от забот о дочери. В результате Маня снова прикована к малолетнему ребенку, и ни о каком пианизме и речи быть не может! К тому же в квартире холодно, пытаюсь топить остатками дров, надо наколоть, а у меня озноб и температура. Как ангел-избавитель пришла Данечка, этим ласковым именем я, про себя, называю Надежду Семеновну. Увидев наше бытовое ничтожество, она всплеснула руками, и жизнь закипела. Через полчаса дворник принёс наколотые дрова, о чём я его тщетно просил уже два дня. Данечка не даёт мне самому ничего делать. Уложила в постель и поит чаем с малиной «Вам нельзя напрягаться, чахотку разбудите. И печь топить – не Ваше дело, руки берегите, Вы музыкант!» Какой ангел послал нам Данечку? Появление её у нас – заслуга Раисы Алексеевны. Это та самая сестра милосердия из Военно-медицинской Академии. Она так деликатна, приветлива и вместе с тем полна внутреннего достоинства, что одно её присутствие кардинально меняет всю окружающую обстановку в лучшую сторону, а у нас, её пациентов, мгновенно исчезают все симптомы болезни, по крайней мере таково моё ощущение!  

9 ноября

Вчера весь вечер переписывал ноты и делал оркестровку своим романсам на стихи Бальмонта и Соллогуба. Вспомнилось, как прекрасно Манечка исполняла эти романсы два года назад, в ту печальную австрийскую зиму, когда мы, пленники, в окружении полицейской тупости и всеобщей националистической враждебности только и могли ощутить себя живыми людьми в краткие мгновения музыкальных вечеров, так поддерживавших нас нравственно. Вспоминая эти месяцы, я вновь и вновь повторяю себе – лучше холод и голод на родине, чем одинокое прозябание на чужбине.

24 ноября

Высшая власть разрешила мои сомнения – я уволен из юристов. Пришел утром в присутствие, впервые после болезни, к варикозу добавилась сильнейшая простуда и только заботами Надежды Семёновны я смог встать на ноги, – там господа матросы распоряжаются. Опечатали все шкафы и столы и распоряжаются служащими, как подчинёнными. Главный их предводитель, не представившись, осведомился о моей фамилии и звании и равнодушно-хамски сообщил, что такие как я, не нужны Советской власти, как эксплуататоры, буржуи и враги трудового народа. Вот ирония судьбы! Услышать в свой адрес такое, и это после всех моих выступлений по защите прав униженного трудового народа!

Был дома у А.Ф.Кони. Он также уволен с должности. Восхищен его мудрой выдержкой. Собирается завтра к Луначарскому, хочет предложить свои силы новой власти. Не спорю, Луначарский обворожительный собеседник  и страстный  оратор, но чем он сможет помочь в сложившийся ситуации? Сейчас, когда стихийная волна народной воли вышла из берегов, как никогда нужны надёжные устои закона. А что делает новая власть? Сметает барьеры до основания. Это всё равно, что взрывать плотину в половодье. Стихия сметёт всё на своём пути! Но А.Ф спокоен. Возможно, это  лишь чисто внешнее стремление сохранить лицо, а возможно жизненная мудрость,  привычка выжидать, изучая ситуацию?

От А.Ф я отправился пешком на улицу Гоголя, в Землемерное училище, где читаю курс политэкономии с октября. И это помимо занятий в «Маяке» (Да, вот какой стороной обернулось моё намерение преподавать в Университете!). Там всё по-прежнему, слушатели внимают, преподаватели вещают. Великое благо – консервативность образования. Если бы не несколько разорённый вид Невского проспекта, и автомобили с красными полотнищами груженые разнообразной публикой, можно было бы подумать, что ничего не изменилось.

15 декабря 1917

Вчера заходил  С. Рахманинов. Неустроенность современной жизни вынуждает его покинуть Москву и Петроград. Он отправляется в Швецию на гастроли. И опасается, что они продлятся дольше, чем сезон. Я, с его разрешения, сегодня поместил  короткую заметку в газете «День», без подписи. Сергей просил, по возможности, поддерживать его мать, остающуюся в Новгороде. Я вспомнил первую  встречу  у его бабки, Софьи Александровны, в Новгороде, куда меня, девятилетнего, привезла  моя бабка, Елизавета Александровна, пожелавшая навестить сестру в Петров День, чтобы насладиться праздничной службой и чудесным церковным пением, до которого обе были большие охотницы. Сергей, тогда уже выпускник московской консерватории, подающий надежды пианист и композитор,   заехал на каникулы к бабушке.  В тот год он вызвал у меня сложное чувство восхищения, смешанного с трепетом. Я едва осмеливался с ним заговаривать и напряженно ждал, всякого раза, когда он садился за рояль. Я рассказал Рахманинову об этих детских впечатлениях, что вызвало в нём мягкую улыбку. Он едва запомнил меня тогда и удивился, что никогда не слышал от меня этого рассказа, поскольку за последние годы мы довольно часто встречались и обсуждали не только музыкальные темы. После моего окончания ИУП Сергей Васильевич был ярым сторонником оставления юридического поприща ради занятий музыкой. Рахманинов стоял на том, что древо искусства плодоносит только у трудолюбивого хозяина. Тогда я его не послушал, а принял точку зрения Цезаря Кюи, равняясь на его судьбу. И сейчас разговор снова вернулся к этой теме, и в разговоре я понял, как изменился мой взгляд на  собственное творчество. Австрийский ли плен тому причиной или политические события последнего года, но именно в разговоре с С.В. я впервые ясно сформулировал свои намерения — целиком посвятить себя музыке. С.В. поинтересовался моими новыми сочинениями и очень одобрил начало Концерта. Также он рассказал, как побывал летом в своём имении.  После этого посещения  у него сложилась весьма безрадостная картина, он считает, что  разорён, и видит будущее русской деревни в упразднении труда и  культуры. И я очень хорошо понимаю его чувства, поскольку испытал нечто подобное в несколько иных, но не менее жестоких обстоятельствах: практически стертый с лица земли наш майорат во Млаве в августе 1914. Но, видимо, моё положение отлично от его – у него семья, имя известного композитора и пианиста, а я – на перепутье, кроме того наш последний  опыт зарубежной жизни не привлекает меня к ее возобновлению.

С.В.  проиграл начало моей Сонаты для фортепьяно, часть 1 Con impeto e passionе и  предложил к  ней эпиграф  из Тютчева «Откуда он, сей гул непостижимый…

22 декабря 1917

Сижу дома, пишу музыку. В голове прибой, сначала бесформенный, но уже начинает складываться в нечто осознанное.

Все сомнения и тревоги прошедших дней, моя неуверенность в благополучном исходе не только политических перемен, но и семейных, трансформируясь где-то за грудиной, поднимается вверх по позвоночному столбу и безмолвно звучит позади темени. Диктуя то мелодию, то бесформенные громады звуков, вслушиваясь в которые, я расчленяю их,  записываю,  воплощая  в гармонию, а рука послушно превращает в аккорды тот же «гул непостижимый…» и течение  времени становится неуловимым, пока я  записываю  и проигрываю написанное. Домашние терпеливы и молчаливы, никто не нарушает моего покоя…

27 декабря 1917

Воистину, славны дела Твои, Господи! Уже глубокая ночь. А я сижу за своим бюро и записываю события прошедшего дня, не иначе как с Его Благословления и молитвами моей горячо любимой матушки, не оставляющей своего сына и за порогом смерти. Однако начну изложение по порядку. Утро выдалось морозное, но пасмурное. Рассвет с трудом пробивался сквозь декабрьскую хмарь, и было непросто выйти из дома навстречу промозглому ветру и холоду. Я спешил на улицу Гоголя, в училище на лекцию. Слушателей собралось немного, но все пришедшие занимались с интересом. Часы занятий пролетели незаметно. Зимний день короток и уже в сумерках, хотя не было ещё пяти, я отправился домой, пешком, конка не ходит, а извозчик слишком большая роскошь. Впрочем, я и в прежние времена не позволял себе этих барских замашек. По дороге я заглянул на Надеждинскую к А.Ф. Он в добром здравии, и, после беседы с Луначарским,  полон энтузиазма нового просвещения и энергично зовет меня присоединиться.

К дому я подходил часу в девятом. Должна была зайти Надежда Семёновна. Мои ноги всё еще требуют её забот, хотя стало уже много лучше. С ноября месяца парадную дверь с Перекупного заколотили, ввиду её «буржуазности», и мы все ходим через двор. Едва свернув в подворотню, я наткнулся на группу людей, преградившую мне дорогу. Их было человека четыре, молодых мужчин в полувоенной одежде. У одного из них на руке я заметил красную повязку. Отделившись от группы один, подошел ко мне и потребовал предъявить документ. Я достал бумагу, выданную мне нашим домовым комитетом, которую теперь всегда ношу с собой. Взяв её у меня из рук, предводитель отправился с ней к тускло горевшей лампочке над номером дома и я с тоской заметил, что он едва ли владеет грамотой, поскольку держал документ вверх ногами. Другие придвинулись ближе и громкими голосами стали требовать, чтоб я им показал руки. «Да что ты там ищешь, в бумаге, Сеня, ведь чистый буржуй, видно сразу! Ты посмотри на его руки – бабские, да и только!» «Сеня», сложив мою бумагу пополам и засовывая её в карман, приблизился ко мне со словами: «А ну, пошевеливайся, пойдём в комендатуру». И двое подступили ко мне, намереваясь схватить под руки. Внезапно со стороны Невского раздался звонкий женский голос, на который все оглянулись: «А что это здесь происходит!» К нам  подошла молодая женщина, в которой я узнал Надежду Семёновну,  она решительно отодвинула одного из патрульных и, взяв меня под руку вместо него, обратилась к руководителю группы: «В чём дело, товарищ? Что вам от этого человека надо?» Начальник, однако, был настроен самоуверенно и резко ей ответил «Спокойно, гражданочка! Буржуя арестовываем».  «Да какой он вам буржуй! Глаза что ли водкой залили! … Это музыкант!» «Так руки оне нам показали - белые», - раздался голос сбоку.  «А ты, деревенщина, много на своём веку рук-то видел? Тебе чернозём под ногтями подавай!  Поди, кроме сохи, сам то в руках ничего и не держал! Ишь, руки-то пораспускали, хамьё, тыловое, небось пороху сами то и не нюхали? А? А гражданских культурных людей хватать – это можете? Я на вас управу найду!...» Фурор, произведённый этим словесным  каскадом, ошеломил патруль, уверенность их поубавилась. Тут из глубины двора вышла пятая фигура, при виде которой четверо задержавших меня как-то притихли. Надежда Семёновна наоборот приободрилась и первой обратилась к вновь подошедшему. «Что же это творится, товарищ комиссар, образованного человека, грамотного,  хватают ни за что ни про что?»  «А документы у Вас есть?», обратился «товарищ комиссар» ко мне. Н.С. предупредила мой ответ «Да вот этот подлец, из ваших, их в карман уже запрятал! Сам то неграмотный, вот и стыдно, от  сраму то и спрятал побыстрей! Эх, ты, серость!» - добавила она, уже обращаясь к тому, который забрал мои бумаги. Документы были извлечены из кармана и переданы вновь подошедшему. Тот, бегло их просмотрев, внимательно взглянул на Н.С. и спросил: «А с вами, товарищ, мы ведь встречались когда-то? Э, да вы же сестричка наша из санитарного поезда? Наденька! Вот так встреча!», и, обращаясь к своим подчинённым, скомандовал: «Отпустите гражданина». Бумаги были  возвращены, и группа удалилась. Замыкал её Сеня, утратив боевой задор, он бормотал себе под нос «Ну коли он тебе так нужен, так забирай себе!», а мы благополучно добрались до квартиры. Н.С. была несколько даже смущена своей ролью в инциденте, и это смущение было ей ещё более к лицу.

28 декабря

По настоянию А.Ф. побывал у Луначарского с намерением предложить свои возможности популяризатора музыкальной культуры. Прямо у дверей его квартиры столкнулся с  Крестинским (1), энергичным юристом-практиком, с которым в 1912 году мы работали над проведением в прениях 4-ой государственной думы некоторых юридических усовершенствований касающихся закона по «Увечным делам». Ныне же он –  комиссар Юстиции союза Коммун Северной области. Узнав  о цели моего визита и намерениях, Крестинский со свойственной ему энергией тотчас обозначил для меня перспективы службы в  Наркомюсте, с полной ответственностью заявив, что моя будущая музыкально-популяризаторская  деятельность в  Наркомпросе не может служить причиной для отказа от его предложения. «Вы же не хуже меня видите, Николай Михайлович, как необходима сейчас нашему государству юридически грамотная постановка дела во всех областях государственного строительства. Вы же всегда стремились именно к установлению социальной справедливости на разумных началах». Отказаться я не смог.   Недолгой же была моя «воля»

2 января 1918

У нас новости – как снег на голову свалился Манин иностранный муж  Альберт. Его дела в Женеве оказались далеко не так блестящи, и вот, через Красный Крест, через Англию, и Швецию, он прибыл в Петроград «к прелестной Мари и славной дочурка», и у него уже есть какие-то мандаты на какие-то поставки. Маня счастлива, чего не могу сказать о себе, по крайне мере в отношении нашего нового «квартиранта» Альберта.

25 января (7февраля) 1918

Комическое рядом с трагическим. На улицах тревожно. Горят костры, вокруг них группы людей горячо о чем-то спорящие. Хлебные очереди. Трамваи едва ли ходят. Бедная моя Родина – вся судьба твоя в руках детей твоих неразумных… И вот, в квартиру через черный ход, прямо в кухню, так как парадная дверь с Перекупного, была заколочена два месяца назад, входит Альберт, румяный, в гетрах и сообщает, что замечательно покатался на лыжах в Шувалово. Альберт говорит по-русски довольно свободно, но с сильным акцентом. При разговоре присутствует навестившая нас  Данечка и наша неизменная Алюся. Альберт рассказывает «Какой хороший русский народ! Какой приветливый, внимательный! Представляешь, Николя, я спускаюсь с горы на лыжах, вижу – навстречу мне лошадь везет сани с соломой,  мужик сходит с саней, машет мне руками и зовёт меня: «дорогой, дорогой ты мой, и мама твоя дорогая!»  Вот какой хороший народ! В первый раз меня увидел, а как родного встретил!» Алюся молча слушает рассказ, а потом не выдерживает и говорит: «Да он же обругал тебя, дурень! Дорогу он просил уступить! А ты под копыта лез». Альберт этому объяснению не верит, собственная версия ему нравится больше: «Нет, я хорошо понимать русский язык! Мужик меня хвалить, и мою маму тоже!» Ну как такой легкомысленный человек может вести серьёзные дела? И что Манечка в нём нашла, не могу понять? «Сейчас Россия чудный страна, здесь можно сделать капитал», - вот вечная присказка, ничуть не мешающая ему ежедневно заимствовать у меня те скудные жизненные блага, кои удаётся получить в результате моей совершенно некоммерческой деятельности.

Впрочем довольно об Альберте. У меня есть диаметрально противоположная тема для размышлений: после достопамятного эпизода с моим освобождением из под стражи авторитетом бесподобной Данечки, наш председатель Комбеда (Воистину нашей державе необходимы грамотные юристы – теперь нашим домом управляет самый пронырливый и самый необразованный из дворников, он избран председателем комитета городской бедноты. И я очень хорошо знаю, какими методами он добыл себе единогласное избрание!) Так вот, этот тип теперь относится ко мне едва ли не с подобострастием! И это благодаря одному виду Надежды Семеновны, регулярно проходящей мимо его окон во время её визитов к нам. И, должен признаться, эти визиты я жду, и просто не представляю, что буду делать, когда мое состояние здоровья улучшится настолько, что насущная нужда в её визитах отпадет…

12 февраля

Не так часто раскрываю я теперь эти страницы, чтобы внести заметки о нашей жизни. Как же изменилась она за последний год можно судить по содержанию этого же дневника. А мне-то год назад казались текущие события достаточно драматическими. Да, все познается в сравнении.

 Но удивительно, тогдашнее относительно урегулированное состояние общественной и бытовой жизни давало душе гораздо более трагическое ощущение кипения страстей, чем теперешнее целеустремленное выживание-выкарабкивание из холода, голода и хаоса. Мы погружены в котел, и что за варево изготовится из нас – пока неясно.

19 февраля

Вихрь непонятных мне самому чувств породило дошедшее через десятых посредников известие о гибели парохода, на котором, тоже по непроверенным сведениям, плыла Наташа Бродская.  Я шел от Фонтанки и представлял себя  на том пароходе… И чем яснее я представлял себе обстоятельства крушения, тем горше упрекал себя за неё, за Наташу, за то что она оказалась там, а не здесь. Но, увы, перебирая снова и снова все обстоятельства нашей помолвки, увы, и теперь, ничего не хочу изменить.  Наш разрыв, инициированный мною, наружно – моим же неумением (или нежеланием) утолить её потребность в эмоциональной нераздельности двух любящих, а внутренне – моим стремлением избежать её всепоглощающей, парализующей мою волю заботы, и сейчас, перед лицом Вечности, представляется мне неизбежным… «И горько жалуюсь и горько слезы лью, но строк печальных не смываю». И так отчетливо увидел я, что бы стало со мной в миг гибели, и так явственно представилась мне –  останься я на том же пути – вся внутренняя невозможность спасения и от пучины страсти и от пучины моря, что я, в который раз, благословил небо, позволившее мне найти внутренние силы для расторжения помолвки. Никому и никогда я не покажу строки, родившиеся в душе после получения известия (по причине их музыкально-поэтической неорганизованности), которые набросал в записной книжке, пока шел от Фонтанки к Перекупному, но перепишу их себе на память, чтобы благоговение перед сохраненной жизнью не оставляло меня:

Спасайтесь, спасайтесь – кораблекрушение!

Пусть страшно, лишь страшно и судно дрожит

А на мостике всполохи во имя чего-то

И люди в безумье валят на палубу

Все лестницы заняты. В обход движения

Хочу. Но – кончено. Погиб я, стало быть.

Я спас кого-то своим бездействием

Но удержать позорно сможешь в подробности

Спасайся, забыв, что сосед хочет жить ещё.

О господи боже – кораблекрушение -

Погружаюсь медленно в пучину зыби я

Погибли надежды, погибли чаяния –

Но мысль жива – я божие созданье,

И тем, что не спасся, я спас кого-то

Но вихря злого огромная силища –

 Крушит души всего человечества…

Кажется безумием брильянт…

У левого борта кружит буревестник,

Пусть он обрадует близких известием,

Что на плотике спасся бы я...

Да мы – песчинки в буре поднятой такими же песчинками, объединившимися в движении стихий. Но кто же инициатор этой волны, которая катится поверх наших голов? Лев Николаевич, граф Толстой очень близко подошел к разрешению этого противоречивого вопроса, и я во многом с ним согласен. Не согласен лишь в одном – как он мог пренебречь литературным творчеством ради философских размышлений? Я же нахожу искусство неизмеримо выше логических конструкций. И его возможности в раскрытии сути нашего земного назначения неизмеримо шире, как, в первую очередь, для творца его, так и для зрителя-слушателя, которому через образ открывается неизмеримо более чем через перечисление фактов и логику сопоставлений.

И теперешние многочисленные собрания всех родов и видов, возникающие спонтанно, на улице, во дворах домой, как ни удивительно, имеют больше общего со стихией творчества, чем с логикой словесных прений. Не могу определить однозначно – хорошо это или же плохо. Привнесение в дискуссию или прения по насущным вопросам живого жизненного наблюдения или факта, несомненно – благо. Но трактовка его должна быть беспристрастной и законной, здесь неуместны эмоциональные всплески личных предпочтений. Но таковое владение собою у дискутирующих достигается опытом и образованием, они же, теперешние руководители жизнью, в большинстве своем, при всех внешних признаках взрослости, еще только ученики начальных классов. Поэтому, увы, я осознаю неизбежность необходимости продолжения своей службы и пребывания в Наркомюсте. Хотя душа моя с каждый день с надеждой и упованием влечет меня в сторону столь любимой мною музыки.

27 февраля 1918

 Сегодня вынужден был выправить себе бумагу от Землемерного Училища, крайне нелепого содержания: «Настоящим удостоверяется, что Мензенкампф Николай Михайлович состоит преподавателем и членом Педагогического Комитета 4-классного Землемерного училища, в настоящее время, ввиду полной реорганизации названного учебного заведения в целях его демократизации, является незаменимым в этой работе, и присутствие его в этом учебном заведении крайне необходимо». Для предоставления в Совет рабочих и солдатских депутатов Рождественского района. Там  формирую отряды из проживающих на их территории граждан для исполнения трудповинности, заключаемой в обыкновенной дворницкой работе или мелком ремонте домов и мостовых, поскольку работников, исполнявших прежде эти работы не стало: кого-то мобилизовали на фронт, кто-то уволили как пережиток царизма, а кто-то перешел на руководящую должность и теперь распоряжается мирными жителями, заставляя их то мести улицу, то расчищать дворы от нечистот.

Какая нелепость – организовывать военизированные подразделения из мирных жителей без учета их состояния здоровья! Вот так приходится «добывать» элементарное человеческое право на «самоопределение» личного времени. Которого, кстати, у меня очень и очень мало – путешествие от Староневского до Дворцовой площади, где располагаются оба Наркомата, призвавшие меня к полезной деятельности, совершаю, как правило, пешком – извозчик редок и дорог, деньги дешевы и необеспеченны продовольствием. Экономить приходится практически на всем!

Нашей Алюсе каким-то чудодейственным образом удается вести хозяйство. Роль Альберта, нашего заграничного гостя, в семейном обеспечении весьма специфична – если дела его (он занимает какой- то пост в промышленном наркомате и занят не то угольными, не то древесными поставками) успешны, он начинает вести счет продуктам и требует выделить его из семейного бюджета. Если же наблюдается спад и ему не везет, он сразу же проникается ко мне дружескими чувствами и «коммунистическими» идеями всеобщего братства. Особенно в области распределения пищевых благ!

А вот Данечке (и продовольственный вопрос также в этом повинен) пришлось вновь отправиться в командировку в прифронтовую область. И очень я беспокоюсь за неё.

3 марта. В газетах опубликовано сообщение о выходе России из войны и заключении мира. Такого политического и территориального унижения наша страна не знала со времен окончания Крымской войны. Год назад я бы воспринял подобное событие как национальную трагедию и личную катастрофу. Но шквалы политической жизни дают совершенно иное направление и подталкивают к мыслям о необходимости жертвенного искупления и очищения. А каковы его пути – нам не дано предугадать. Искупление не бывает лёгким… Но и в трудные минуты Провидение не оставляет нас без утешения и радости и вот подтверждение: сегодня же я слышал исполнение  двух моих музыкальных вещей, написанных в 1914 году –  «Вступление» и «Пляс Сандомирский»! И это тем более приятно, так как моя жизнь в последние месяцы была заполнена  беготней по заседаниям образовательного и юридического толка.  В здании страхового общества «Россия» состоялся концерт для детей. В программе: произведения Шумана, Чайковского, Мусоргского, Ляпунова и Стрельникова. Исполнитель Александр  Дубянский. 

18 марта.  Даня вернулась в Петроград живая и невредимая. Как много, оказывается, она для меня значит. Удивительное сочетание деликатной обходительности манер, свойственных ей, с непосредственностью ребенка заворожила меня… А её душевная расположенность к нам с Маней в сочетании с твердостью характера и умением настоять на своем уже не раз выручали нас из трудных житейских обстоятельств. В этой молодой и привлекательно-изящной женщине спрятана лучезарная энергия добра – стоит ей появиться у нас дома, как мир окрашивается для меня в цвета благодати. Она, зашла проведать нас и, как всегда, её присутствие сообщило  миру вокруг бесконечную гармонию и радость. Как бы мне хотелось, чтобы она была свободна, тогда я бы никуда не отпустил мою «сестричку», и  гармония мира вечно окружала бы меня!

Но где-то существует военврач Шидловский, который имеет все законные права на внимание этой необыкновенной женщины.

27 марта 1918

«Петроградская правда» ежедневно в специальной рубрике сообщает о количестве поступившего в город продовольствия и о нормах распределения продуктов питания среди населения по различным категориям. Вот один из примеров:  в целях экономии предлагается убрать солонки со столов в общественных столовых, оставив одну у стойки! Ну разве это решение  взрослого человека?

Во вчерашней  Красной газете опубликован декрет за подписью Г. Зиновьева и М. Урицкого о высылке членов бывшей царской династии Романовых – Николая Михайловича, Дмитрия Константиновича, Павла Александровича в Вятскую, Вологодскую или Пермскую губернии. Не понимаю такой бессмысленной, прямо-таки параноидальной ненависти, проявляемой властью к членам бывшей правящей династии. В этом есть какой-то фанатизм сектантов, а не разумная воля государственного руководства. И хотя  А.Ф. (Кони) убеждал меня, что это чисто политическая мера, связанная исключительно с превентивными мерами по предупреждению возможной контрправительственной деятельности, я не согласился с ним, и продолжаю оставаться на своих позициях, о которых уже писал выше – примат эмоционального над рациональным, свойственный ранним этапам развития личности или общества, преобладает у нас теперь. То есть эта высылка бессмысленна с точки зрения здравого смысла, особенно это относится к моему тезке, Николаю Михайловичу, признанному и авторитетному ученому с европейским именем! Единственное её логически непротиворечивое объяснение состоит в том, что власть-неофит не может наиграться со своими возможностями и зачастую использует их не ради пользы, но по собственной прихоти!

29 марта. Как всегда в последнее время от черных мыслей меня отвлек мой ангел Данечка. Она пришла нас проведать и заметила мое нервное и подавленное состояние и принялась утешать меня. И я понял, что теперь она никуда не уйдет от меня и всегда будет рядом!

30 марта. Теперь Даня - моя жена. Царица небесная, видно крепко за меня молится Тебе моя незабвенная матушка, не оставляя меня своею заботою в самые насущные мгновения жизни посылает мне утешение и ободрение.

14 мая. Сегодня мой день рождения. Мне исполнилось тридцать лет. Прекрасно помню, как мы с  Маней обсуждали этот гипотетический возраст в день моего двадцатилетия, катаясь на лодках по Финскому заливу.  Тогда этот возраст казался очень далеким и очень серьезные достижения мы возлагали на него. И так ли сложилась жизнь? И хотя сейчас я с доброй насмешкой смотрю на себя, тогдашнего и мне хочется посмеяться над тем мальчишкой и сказать что тридцать лет, это еще не взрослость, по крайней мере, не такое состояние, которое подразумевалось мною, двадцатилетним, тогда. Что изменилось за эти десять лет? Мир – да – он стал кардинально другим  и дал возможность понять, как коротко наше земное бытие, как оно ненадежно и зыбко, и как важно опираться на непреходящие истины. А их, право же – не много. Для меня  это музыка, прежде всего, также как и десять лет назад светящая моей душе путеводной звездой и дающая надежду в самые тяжкие минуты бытия, и, как антитеза ей – призывно и неизменно звучащие фанфары долга –   юридическое служение. Надо признать, что именно  в этой области я должен быть благодарен судьбе за то, что в последнее время мои старания получили отклик. Сдвинулся неподъемный камень инертности с мертвой точки: «Постановление Петросовета от 1 мая сего года: об избрании Николая Михайловича Мензенкампфа (Стрельникова) председательствующим в Особом отделении петроградского народного окружного суда по увечным делам и об избрании членов этого отделения».

         Справедливости ради надо оговориться, что работы на этой новой должности ждет меня непочатый край, и мои помощники более похожи на слушателей-учеников, чем на коллег. Один – из недоучившихся студентов, уже побывавший на фронте и комиссованный по контузии в декабре 17-го, по-моему, толстовец, Владимир Кузьмин, другой – совсем молодой, тоже Владимир, но – Истомин, за плечами ремесленное училище и год работы на заводе, он пламенный поклонник Ленина и Троцкого, по-детски влюбленный в них, но очень смышленый и порядочный по своей натуре. Ему-то точно нужны, кроме моих подсказок, вечерние общеобразовательные курсы. Но с каким неподдельным интересом и живым внимание он вникает во все обстоятельства дела по трудовому увечью. А вот юридические  подробности зачастую кажутся ему ненужными «буржуазными предрассудками», с которыми он готов бороться до полной победы. И тогда начинаю ему приводить примеры обстоятельств, в которых те же самые юридические законы оказывались не «предрассудками», а залогом справедливого решения вопроса. Что примечательно – последний шаг постижения справедливости только что осужденных им установок он совершает сам и как удивительно тогда  смотреть на   изумленно-растерянное лицо человека, только что переубедившего  самого себя. Он же всякий раз восхищенно жмет мне руку и благодарит за «науку» «Вот бы все буржуи были такими, как вы, Николай Михайлович, тогда бы и не пришлось нам никакой революции делать». Наш бывший студент молча улыбается в такие минуты

19 июля. В «Известиях» ужасная новость: «В связи с тяжелой военной обстановкой вблизи Екатеринбурга и раскрытием монархического заговора расстрелян Николай Романов по распоряжению президиума Уральского областного совета. Его супруга и сын спрятаны в надежном месте».

Не могу принять этот факт. Как возможно такое в цивилизованной стране. Грубейшее попрание норм права и совести – убийство беззащитного пленника, каковым был Государь последний год своей жизни. Я не могу найти исторического аналога  подобному событию – казнь Карла английского и Людовика восемнадцатого были поступками богопротивными, но легитимными. Подобные беззакония не могли совершаться и в средние века – цареубийства избегали как греха – так например Филарета насильно постригли в монахи, дабы обезопасить московский престол от него.

Это убийство - акт совершенный не властью, но безумцами, оказавшимися у власти в результате всеобщего хаоса!

 8 августа. Даня вернулась в Петроград из Воронежа. Она добиралась неделю. И только благодаря командировочному удостоверению Военно-медицинской академии  её путешествие прошло благополучно. Она героически пополнила наши продовольственные запасы мукой и салом. Мои протесты её не смущают, а необходимость преодолевать моё сопротивление скорее доставляет ей радость. С Альбертом, который настоял на разделении хозяйства, Даня разобралась на удивление легко: на следующий же день пришел председатель комбеда и вручил мне ключи от квартиры Атамановых для передачи их «вашим родственникам», то есть Альберту и Мане. А до этого  Альберт пытался разделить нашу  квартиру к глубокому негодованию Алюси.

У меня же забот прибавилось ещё более: с сентября  1918 года в Петрограде Наркомпрос постановил создать сеть районных музыкальных школ для детей и взрослых. Я уполномочен приводить в исполнение это решение в качестве руководителя, преподавателя и концертмейстера в одном лице, а также  читать курс «слушания музыки» для учащейся молодежи и взрослых.

15 августа

         Арестован Гавриил Константинович. Последним из великих князей, которых в начале лета отправили в ссылку, а позднее арестовали, что вызвало тогда моё негодование.

Об аресте Г.К.я узнал от Дани, что удивило меня изрядно. Оказалось, что в юности, когда Даня училась на курсах сиделок, она была  хорошо знакома с Ниной Нестеровской, их связывала даже дружба, основанная на общности вкусов и взглядов на жизнь. В то время Даня любила бывать на галерке Мариинского тетра. Особенно ей нравились балеты. Однажды, оставшись без билета, она грустно шла вдоль Крюкова канала и чуть не  столкнула с тротуара девушку одного с нею возраста. Та оказалась танцовщицей кордебалета, она провела её к служебному подъезду и попросила пропустить, как свою знакомую. Это была Нина Нестеровская. Так девушки познакомились. Но после отъезда Нины в зарубежное турне в 911 году отношения прервались. Сегодня они случайно встретились на Каменноостровском проспекте – Нина была вне себя от горя. Гаврила Константинович не только хронический туберкулезник,  сейчас он болен инфлюэнцой и его, больного, вырвали из её рук и увезли в крепость. Она уже побывала у Горького, и собиралась обратиться к Луначарскому, который сам страдает туберкулезом и сможет её лучше понять. Я выразил намерение поддержать Нинино прошение перед наркомом просвещения, памятуя о роли Гавриила Константиновича в нашем возвращении из плена, а также использовать свои возможности юрисконсульта, но Даня стала меня отговаривать, указав на то, что женское ходатайство перед таким достойным человеком как Луначарский будет намного эффектнее. 

10 сентября. Ещё только начало осени, обычно самое лучшее время для моих вен, но в этом году им почти не пришлось побывать под живительными лучами солнца. Как это печально. Я слег с тяжелейшим обострением варикоза..

После  убийства  председателя Петроградской ЧК Урицкого власть объявила  «Красный террор» в ответ на действия врагов революции. Во что это выльется? Как повлияет на положение великих князей? Как отвратительно, когда такое чудо как человеческая жизнь превращается в разменную монету политических амбиций!

А Данечка опять в отъезде по делам военно-медицинской академии. Она никогда не отказывается от командировок ради того, чтобы иметь возможность привезти нам продуктов. Меня одновременно восхищает и пугает  её бесстрашие и самоотверженность. Недавно Даня мне рассказала, что Нина  Нестеровская добилась через Горького перевода Гавриила Константиновича в госпиталь как тяжело больного туберкулезника. В том же госпитале находится на излечении другая больная из заключенных Петропавловской крепости, морганатическая жена князя Михаила Александровича Романова, брата Государя, Наталья Сергеевна Брасова, с которой ему запрещалось разговаривать.

Какая изощренная низость, отказывать больным в таком  естественном праве, как утешительная беседа! Подобный поступок представляется мне  порождением какой-то звериной ненависти.

И трудно совместить такие различные по сути действия новой власти, как невероятную для былых времен заботу об образовании и просвещении всех категорий населения, причем заботу действенную,   приносящую реальные добрые плоды уже сейчас, в голодном и холодном прифронтовом городе, и подвержение полному остракизму ту небольшую группу людей, которая имела в прошлом счастье (или – несчастье?) принадлежать к привилегированной, правящей, верхушке общества. Я могу допустить, с определенными оговорками, разумеется, о коих слишком длинно было бы здесь писать, определенную долю поражения в политических правах для этой категории граждан. Нынешние ораторы называют это классовым сознанием. Но разве политика может подменять собой  нравственные нормы, когда это касается общечеловеческих ситуаций, вопиющих к милосердию?

13 октября. Открыл сию тетрадь на осени прошлого года и подивился своей же статье про вечер национальной украинской музыки, где отмечал «отощавшесть петроградской публики». Все познается в сравнении. То, что тогда казалось невероятными трудностями, теперь вспоминается как благополучнейшее время! Энергетические ресурсы – и пищевые и отопительные – теперь дефицит. Не иначе, оттого что неутомимый Альберт приложил к ним руку, внеся ещё больший хаос, если такое вообще возможно. Насытить тело хоть чем-то – главная забота горожан в настоящий момент.  Сам я как служащий один раз в день посещаю столовую на углу Литейного в зале бывшего Офицерского собрания, куда прикреплены деятели Наркомпроса, завтрак заменяю пробежкой по Невскому, где, в зависимости от дня недели либо пью морковный  чай в промежутках между курсами «Слушания музыки» или занятиями по фортепиано во вновь образованной музыкальной школе Рождественской части, в  которой я также являюсь заведующим; либо  запиваю кипятком прихваченный из дома ломтик сухаря между прениями в Особом отделении нарсуда по увечным делам. Вечера же являются наиболее насыщенной  частью суток в области если не материальной, то  интеллектуальной пищи, в избытке подаваемой в различных  собраниях, где тот же морковный чай, вкупе с зажигательными речами об искусстве самых радикальных направлений и мыслей, производит наркотическое воздействие, которому позавидовали бы завсегдатаи самых таинственных притонов Смирны и Шанхая. После таких вечеров мысль парит, как лучезарный Фаэтон.

Одним из практических  результатов этого парения явилась идея поставить пьесу  парадоксалиста, шофера и отважного человека Виктора Шкловского, находящегося, кстати, сейчас в бегах из-за неудачно выбранной политической платформы, с подходящим современному моменту названием «Закон дикаря». За это берется И.М.Кроль. Он придерживается очень популярного в кулуарах  МУЗО Наркомпроса мнения, что современная драматическая  пьеса не может быть понята зрителем вне музыки. И я должен создать эту музыку.   

Думаю ввести джазовые ритмы в разработку главной темы, при этом в основу тематической концепции я положу мелодию старинной бурлацкой песни столь блестяще исполненной гением русской сцены Федором Ивановичем Шаляпиным. Даже сейчас, записывая эти строки, я уже слышу могучие удары волжской волны, мерно набегающие в басах внезапно, а затем систематично и настойчиво разрушаемые взрывообразной синкопой шимми.

28 октября. На днях Мария Федоровна Андреева  заловила меня в сети своего обаяния и поймала на слове – в результате я вынужден взять на себя ответственность за музыкальные обзоры во вновь создаваемой газете «Жизнь искусства». Ближайшее участие принимают: А.А. Блок, Ю.А. Анненков, Вл. Гордин, М. Горький, Игорь Глебов, Э. Голлербах, А.Ф. Кони, С. Н. Кондаков, М.А. Кузьмин, Н.О. Лернер, А.В. Луначарский, Всев. Рождественский, К.И. Чуковский, В.Б. Шкловский и др.

1 ноября. Уже несколько месяцев, как  Консерваторию перевели в ведение в Музо Наркомпроса, но мало что от этого изменилось – жалования не получают ни профессора, ни преподаватели – мне с нарочным г. Петровым передала письмо  бесконечно уважаемая и любимая мною Мария Николаевна Баринова, пианистка, профессор консерватории: «Глубокоуважаемый Николай Михайлович! Алексей Петрович Петров, мой сотоварищ, профессор консерватории нарисует Вам картину положения нас, музыкальных тружеников. В таком же положении он, как и я, поэтому обращаюсь к Вам, как к доброму человеку, столько уже заботившемуся о нас. Бога ради, поторопите выдачу нашего жалования, т. к. каждый час, не только день, дорог; меня зовут уехать из Петрограда и, если наше положение не улучшится, придется на это решиться…»

 Этот вопрос уже давно обсуждается в МУЗО, и заведующий отделом Артур Лурье демонстративно откладывает даже  обсуждение его, не говоря о конкретных действиях возможной помощи, мотивируя отсутствие интереса к этому вопросу со своей стороны, которая, в силу занимаемой им должности, приобретает практически вселенский характер тем, что  консерватория  уже ничего не может дать новой музыке. А только она – новая музыка и отвечает глубинным чаяниям революционного искусства современности. Но, к счастью, не все модернисты отожествляют музыку с её создателем, в МУЗО нашлись сострадательные души – Асафьев, Щербачев и я добились у Лурье распоряжения на дополнительные профессорские пайки для преподавателей. Но урегулировать процесс выдачи жалования и задолженности по нему профессорско-преподавательскому составу я смог только через Наркомюст.

7 ноября. Весь город взбудоражен празднованием первой годовщины

Революции мой почтовый адрес преобразился в связи с этим мероприятием: отныне письма и справки буду иметь в графе адрес цифрово-каленарную комбинацию – «Проспект 25 октября» Примечательно, что Садовая улица также получила новое»календарное» название «Улица 4 июля» в честь прошлогодних  июльских событий. Отныне каждый петроградец будет иметь возможность с легкостью перешагнуть из осени прямо в лето! (хотя и обратная последовательность перехода не менее вероятна)

11 ноября. Открытие нового народного дома.

9 ноября после торжественного заседания Исполнительного комитета  во главе с председателем тов. Зильберштейном было объявлено открытие нового Народного дома Рождественского района, помещавшегося при местном Совете по Советскому (бывшему Суворовскому) проспекту №32.  Новый народный дом, является  первым в Петрограде образцом подобных учреждений. После торжественного открытия в новом Народном доме состоялись  в трех залах концерты, а в четвертом был показан кинофильм относящийся к датам октября 1917 года, сопровождаемый лектором председателем комиссии тов. Зильберштейном. Лучшие силы оперы, драмы и балета государственных и коммунальных театров приняли участие при открытии нового народного дома. Все залы были переполнены. Несмотря на огромный наплыв публики, порядок был образцовый. Увеселения продолжались до 10 часов вечера. На следующей неделе Народный дом начнет свою нормальную жизнь. С-в. Жизнь искусства 1918. 11 ноября. №10

Удивительно, но, написав эту заметку, при всей её незначительности,  я окунулся в давно забытое состояние, которое  оказалось для меня целительным. Последние недели я был целиком захвачен административно-организационной работой по судебным  делам Особого отделения в связи с болезнью моего главного помощника Владимира Кузьмина, студента-толстовца. Тиф не менее безжалостен, чем холод по отношению к жителям Петрограда.

17 ноября. Сегодня, наконец, довелось впервые услышать свою новую музыку на совместной репетиции актеров и музыкантов в театре Политотдела 7 армии.

После репетиции «Закона дикаря», воспользовавшись выздоровлением своего основного помощника Кузьмина, я лишь ненадолго появился в районной комиссии по делам нетрудоспособных и  тотчас  отправился в редакцию «Жизни Искусства», где оказался участником ожесточенной дискуссии о путях и противоречиях дальнейшего развития нашей культуры. Выступал Горький  и очень горячо и энергично отстаивал необходимость милосердия к побежденным. По окончании «прений» я выразил ему полное согласие с его точкой зрения.  А в конце нашей непродолжительной, но насыщенной беседы, на мой вопрос о том, не известно ли ему что-либо о состоянии здоровья Гавриила Константиновича, он рассказал о  том, что Луначарский привез от Ленина разрешение на их выезд  в Финляндию и 11 ноября Нестеровская и Гавриил Константинович покинули Петроград.

Эта весть меня обрадовала. Вечером поделился ею с Даней и был очень тронут тем, с каким глубоким чувством облегчения и благодарности она приняла это известие, и  кратко помолившись, перекрестилась.

25 ноября. Сегодня вечером, в помещении бывшей  гостиницы «Виктория», где ныне располагается  Театр Политотдела 7 армии, состоялась премьера «Закона дикаря». Спектакль имел «шумный успех», как мог бы я написать по обыкновению, но не пришлось, так как в числе участников создания сей нашумевшей штуковины был вызываем на бис вместе с Кролем и автором декораций Юрием Анненковым. Музыкально-драматический эксперимент, в который я позволил себя вовлечь, принес поистине небывалые (конечно же, духовные) плоды, открыв мне возможности воздействия моей музыки на драматическое развитие действия.

29 января1919

Вчера вечером в Наркомюсте я узнал о совершившемся преступлении власти – расстреле без суда и следствия четверых великих князей,  узников Петропавловской крепости. Ещё одно вопиющее к небу злодеяние, второе, после убиения Государя.

И я являюсь служащим организации, совершившей этот безнравственный  акт... Это убийство раскрыло мне глаза на горстку людей, оказавшихся у кормила власти. Если тогда, в июле, я мог допустить, что причиной преступления было безрассудство опьяненного властью и испуганного возможностью мятежа какого-то сибирского комиссара, то совершившееся в самом сердце Петрограда злодеяние является умышленным убийством, совершенным людьми с холодным рассудком. Это авантюристы-однодневки, вроде Альберта, готовые на все ради выгоды. Их же выгода – это власть во что бы то ни стало. Власть ради власти, а не ради блага Отечества. Порядочные люди среди них – случайность и редкость.

Моим надеждам на разумное переустройство общества на основе законности нанесено сокрушительное поражение. Хуже того – если я ничего не поменяю в своей жизни, я могу оказаться  пособником беззакония, так как буду своею жизнью и деятельностью утверждать правильность действий этих нарушителей государственной законности и человеческой нравственности.

Теперь мне не остается иного пути, как спрятаться в профессию музыканта – ведь как юрист я буду нести ответственность за всякое неправое дело, совершенное в моем отечестве. Какое горькое  открытие – музыка, о которой я мечтал, но не мог посвятить ей свою жизнь из-за чувства долга, становится единственно возможной формой бытия, и не по моему желанию, но как бегство от соучастия в преступлении.

Спаси и Помилуй, мя Господи и помоги охранить правое дело от беззакония, а душу от скверны сомнения и уныния. И поставь меня на путь истинный и добродетельный, и не введи во искушение соблазном врага Твоего. Аминь.

/Дальнейшие страницы вырваны./

Надежда на то, что остыв, она поймет, как была неправа. Мои кажущиеся ей холодность и пренебрежение совсем не то, что она думает, а совсем  иного рода – я не хочу чтобы что-то внешнее, даже мои ближайшие коллеги по работе становились свидетелями наших с нею отношений, и это связано как раз с тем, как много она, Даня, для меня значит. Я не могу допустить в мой личный круг жизни что-либо внешнее, оно всегда несет зерна враждебности, и их следует встречать во всеоружии, хотя и с улыбчиво-дружелюбным видом для усыпления бдительности  чужака. А с ней, в её присутствии, я полностью открыт, и эта моя незащищенность может быть использована нам во зло. Надеюсь, она поймет свою ошибку. Меня обнадеживает и то, что формальной причиной её отъезда была командировка по долгу службы в Воронежскую губернию. Там, на юге, все-таки несколько получше с продовольствием и витаминами, которые так нужны сейчас в её положении.

14 мая 1921. Мой день рождения. Я один. Даня находится в Воронеже, но больше не сердится на меня. Однако не едет обратно – и дорога далека, и положение её затрудняет ей перемещения. Пишет, что останется там рожать, потому что там, на её службе, хорошие  медицинские  условия.  И  длинные весенние вечера, и короткие ночи заполнены для меня, как это обычно бывает в периоды душевной тоски, внутренним гулом, то едва слышным, то невероятно настойчивым и явственным. Надо терпеливо выжидать, когда он присмиреет и тогда, исподтишка, как бы украдкой, чтобы не повредить ненароком его свободно изливающуюся лавину, можно начать угадывать и укладывать его, разнимая на части и систематизируя по бесконечно милой мне семилинейной вселенной.

Это привело к появлению новых произведений: 3 хора а capella, и струнного квартета, также мне удалось закончить начатое ещё в Раабсе капитальное произведение: концерт для фортепиано с оркестром: 1-я часть — Inquetto con moto. 2-я часть — Andante con variazione 1 Prealudium. 2Scerzino; 3 Improvisata; 4 Alla capriccio; 5 Barcarolla; 6 Quasi una marcla; 7Interludium. 3-я часть — Finaletto.

2 июня 1919 года. Концерт для профсоюзов из произведений Н. Стрельникова. Дворец труда. Исполнители: М. Баринова, И. Ахрон, М. Бриан, З. Лодий, Н. Стрельников и госквинтет.

29 июня.1920 год.  Вторник. Малый зал Консерватории. Программа Музо НКП. Концерты-выставки. Третий концерт. Второе отделение: произведения Н. Стрельникова (Четыре пьесы для ф-но, три стихотворения К. Бальмонта, Детская сюита для скрипки и ф-но, Прелюдия, Менуэт). Исполнители: В. Бурштейн, М. Бриан, И. Ахрон, Р. Мервольф.

2 января 1921 года. Воскресенье. Программа Музо НКП. Концерт в зале Хоровой академии. В программе: Гречанинов, Кюи, Стрельников, Лядов, Бородин, Аренский. Исполнители: Зоя Лодий, А. Лабинский, И. Ахрон, Р. Бурштейн.

5 мая, четверг, 1921. Программа  Музо НКП .Концерт в 5-ом Доме просвещения им. Герцена. В программе концерта Хоры Н.Стрельникова на  тексты  А. К. Толстого в исполнении гос. Академического хора п/у А. А. Архангельского.

21 мая 1921. Суббота. Программа  Музо НКП. Зал им. А. К. Глазунова. Концерт из произведений Р. Глиера, А. Винклера, Н. Стрельникова (Хорал с вариациями для скрипки, альта и ф-но, сюита для голоса и струнного квартета). Исполнители: А. Кернер (пение), госквинтет и Н. Стрельников

Примечания

(1)Крестинский – с декабря 1917 г. член коллегии Наркомата финансов РСФСР, главный комиссар, зампред Народного банка, комиссар юстиции Петроградской трудовой коммуны и Союза коммун Северной области.

         Елизавета Борисовна СТРЕЛЬНИКОВА

        По образованию художник. Закончила ЛВХПУ им. В.И.Мухиной и заочную аспирантуру на кафедре художественной обработки металла Художественно-промышленной академии им. А.Л. Штиглица. Тема научного исследования — флюгера Санкт-Петербурга конца XIX – начала ХХ веков в городской застройке. По этой теме были выступления на научных конференциях и статьи в специальных журналах. Также преподает в художественной школе и  участвует в художественных выставках на различных площадках Петербурга. Постоянный участник международных выставок «Стекло и керамика в пейзаже», проводимых Елагиноостровским дворцом-музеем. Работы находятся в Музее современного искусства Санкт-Петербурга ХХ-ХХI веков, в музее Карадагской биостанции и в частных коллекциях. Лауреат второй премии литературного конкурса 2017 года «Неизвестный Петербург».