Мой отец был великим человеком. Всякое существо, всякий уголок этого несчастного мира слышал о его величии. Из каждого дома, будь то богатый или бедный, исходили разговоры об имени, возвышавшемся над всеми музыкантами того времени. Карл – таково было это имя. Везде, в любой семье без преувеличения непрестанно твердили о моём бедном отце. Его слава, казалось, была безгранична. Люди любили, уважали и почитали Карла. Каждому хотелось хоть раз взглянуть на этот вечный талант, они ухитрялись находить наш тщательно укрытый от любопытных глаз дом, даже в непроглядной глуши, в наиболее мрачных уголках этого мира. Любопытство их переходило всякие границы моего понимания. Немало из этих безжалостных безумцев стояло под окнами и вынуждало его выйти. Они были словно разъярённая толпа, требовавшая покинуть свою берлогу. Эта игра слов, к сожалению, имела глубокий смысл: все и вся, кто был как-то связан с моим отцом, с незапамятных времён не удостаивался света – с тех самых пор, как у Карла выявили безупречный талант к написанию прекрасных мелодий, талант, обязывающий идеально, без какой либо погрешности создавать прекрасное. Как на беду, это умение открылось ещё до моего рождения. Но моим ушам неоднократно доводилось слышать эту трагичную историю. И сейчас я осмелюсь передать вам всю ту драму, что окружала нас в те безнадёжные времена.

Моя семья была небогата, и мы постоянно переезжали. Уже тогда, судьба тянула к нам бесчеловечные руки для нанесения последнего, своего самого сокрушительного удара. Карл – маленький мальчик, не знавший тревоги, не знавший своей судьбы, на днях отпраздновал свой девятый год бесцельного существования в сем непредсказуемом мире. И уже тогда его семья предначертала свою виновность во всём, что происходило после. Члены семейства решили преподнести весьма трогательный подарок –  деревянное лакированное фортепиано. Оно было самое обыкновенное, имело все восемьдесят восемь клавиш: пятьдесят две белые, вырезанные из слоновой кости, отражавшие яркие лучи света, и тридцать шесть черных, поглощавших лучи своей беспросветно угольной чернотой. Его звучание не отличалось особой выразительностью, ведь стоит заметить, что не столь важно какое оно, наиболее важным здесь является человек, им овладевший. О, Карл и правда был несказанно рад такому подарку, его глаза горели неисчерпаемым огнём – ведь он всегда желал творить нечто прекрасное, однако юному дарованию было неизвестно, сколь многим жертвовать приходится  ради этого желания. Шли месяцы, его талант не угасал и всё настойчивее напоминал о себе. Мальчик буквально жил музыкой, иногда мелодии звучали даже ночью. Через пять лет ученик превзошел и своего учителя. «Я не знаю, как он так быстро всему научился, это просто поразительно!» - твердил тот. Но поразительно было другое: представьте –  юноша четырнадцати лет играет мелодии, которым некоторые учатся годами. Он повторял их безошибочно, музыка словно расплёскивалась из-под его пальцев, Карл касался клавиш с такой точностью, как даже птица не ловит свою добычу. Кисти рук передвигались мягко, пальцы будто летали. Однако он играл уверенно и твёрдо, не было ни единого сомнения в его мастерстве. О даре узнали молниеносно, слухи разносились, подобно смерчу, по маленькому городку. Карла стали приглашать на многочисленные мероприятия как в качестве гостя, так и в качестве примера подлинного прирождённого таланта. Слава накрыла мальчика своей плотной пеленой слишком быстро, тяжёлая участь постигла его. Некогда беззаботный, он стал подчиняться своей известности. «Талант столетия, кто он?» - писали в заголовках газет. Карл был в растерянности – скрывать собственную славу было напрасной тратой времени. Собственное лицо смотрело на него самого буквально с каждой улицы. Я застал эти страшные времена.

Моё детство прошло в длинных коридорах и комнатах с высокими потолками, хотя, не буду скрывать, посетил я немало разных городов и мест. Но любопытным глазам всегда удавалось нас найти. Я рос в творческой атмосфере безмолвия и сдержанности, в которой беспрестанно звучала музыка. Признаться честно, я больше походил на мать, и меня не тянуло к сотворению чего-то настолько прекрасного. Я не хотел учиться играть, изнурённый вид моего отца отбивал у меня всякое желание иметь хоть какое-то отношение к этому искусству. Карл мог сидеть за нотами целыми днями, почти не смыкая глаз, он часто запирался в комнате, чтобы никого не беспокоить, несмотря на то, что мы прекрасно слышали всё происходящее. Но об окончании очередного творения семья всегда узнавала сразу, мы собирались вокруг Карла и наслаждались упорно проделанной им работой. Бывали случаи, когда мне надоедало сидеть в четырёх стенах и я, не обращая внимания на последствия, выходил на улицу. Через несколько минут игнорировать «невидимок», становилось всё сложнее. И ведь они действительно думали, что я не слышу гнусный шёпот прямо за моей спиной! Среди этих людей находились и смельчаки, назойливости которых не было предела. В общем, такие прогулки длились не больше часа, потом я вновь с треском запирался за четырьмя замками. Тем не менее, все эти события покажутся нам со временем всего лишь небольшим изъяном.

С возрастом память Карла затуманивалась, его разум поглощали бесследно исчезающие годы жизни. Он стал забывать события, происходящие всего несколько часов назад, даты, имена. Это казалось обычным проявлением грядущей старости. Но, что не говори, понемногу подобных утраченных мелочей становилось всё больше. Из его памяти постепенно исчезали люди, воспоминания.

Тот день, когда я зашёл в комнату Карла, навсегда отпечатался в моей голове.

- Доброе утро, отец, - поприветствовал его я, как обычно приготовив чашечку крепкого чая.

- Что вы делаете в моём доме, сэр? Я попрошу вас немедленно выйти отсюда! Кто вас впустил?

Эта фраза распадалась в моей памяти на множество фрагментов пазла и собиралась обратно бесчисленное количество раз, но я так и не сумел найти ответа на эту нелепую загадку.

- Вы, возможно, меня не расслышали? Я сказал вам уйти! - повторил Карл.

- А кто я, по-вашему, мистер? - мои мысли по прежнему блуждали где-то под высокими потолками белой комнаты, там они запутывались в липкой серебряной паутине, сплетённой пауками, в недоумении ждущих, каков же конец этой трагичной истории. - Взгляните в мои ясные глаза и повторите ещё раз, что вы понятия не имеете кто этот незнакомец перед вами!

- Я… Я не думаю, что знаю.. вы чей-то приятель? Должно быть, мой сын вас пригласил. Я прошу прощения, может…

- Ваши догадки абсолютно не имеют смысла, потому как ваш сын сейчас смотрит прямо на вас.

В комнату в спешке ворвалась женщина, стуча матовыми каблуками темно-бордовых туфель. На её лице сияла улыбка.

- Ты уже встал, дорогой? - звонко произнесла она, - Кажется, мы собирались навестить кузена Вильяма сегодня, ты не забыл?

- Дорогая, скажи, кто этот лжец, что сейчас предо мною. Ха-ха, неужели я не узнаю собственного сына? - Карл покосился в мою сторону.

- Ты должно быть опять сидел допоздна или это одна из твоих дурацких шуточек?

- Мои шуточки не дурацкие, и всё же я всерьёз задам вопрос ещё раз. Кто этот чудной юноша?

Моя бедная матушка залилась слезами, и её улыбка стремительно померкла. Она подошла как можно ближе и повернула мою голову к себе, будто самолично хотела убедиться в правильности своих утверждений.

- Я не знаю, на что ты рассчитывал, Карл, но это уже двадцать пять лет как наш сын! - её ярость не знала границ. - Как же ты можешь быть столь спокоен?!

В тот же вечер матушка повезла нас к доктору. Моя голова была пуста и свободна от всяких мыслей, я мог только предположить, что скоро вновь очнусь в своей кровати в холодном поту после отвратительного кошмара. Как бы то ни было, мой отец так и не вспомнил о своём некогда любимом сыне. Всю дорогу я краем глаза замечал, как он пристально разглядывал меня. Слова доктора тоже оказались неутешительными: «Я с прискорбием сообщаю, что болезнь эта неизлечима. Альцгеймер», - отводя глаза, произнёс он еле слышно. О, если бы я мог описать, как все те страшные мысли заполонили мою голову, они путались между собой, образовывая искажённое ощущение необъяснимого предчувствия.

По возвращении домой ни от кого из семейства не прозвучало ни слова. Все непрестанно вслушивались в тишину. Карл припоминал слова доктора и больше не спрашивал, кто находится рядом с ним.

Последующие месяцы мы прожили, словно чужие друг другу. Я продолжал приносить моему отцу чашку крепкого чая утром и некоторые лекарства, прописанные врачом. Однако в глазах Карла по-прежнему читалось любопытство к моей особе и самое глубокое чувство недоверия. Бывало, болезнь вспоминала о милосердии, и лучи света проникали в изношенный разум, Карл вспоминал меня: «Сынок, чего вы с мамой такие понурые», - говаривал он. Но мрачная участь всё же настигала его. Со временем мой отец забыл о своей болезни и отказывался принимать лекарства. «Зачем мне эти таблетки, я что, по-вашему, чем-то болен?» - говорил он невнятно. Его речь становилась всё неразборчивее, слова забывались. Матушка заставляла его читать каждый день, словно ребёнка, осваивающего родной язык, однако это совсем не помогало отцу. Буквы тоже исчезли из памяти, всё стало для него новым, неизведанным. Карл жадно вырывал новые знания, но через несколько секунд болезнь алчно отбирала их обратно. Одному я не удивлялся: всё, о чём помнил отец, была музыка. В этой области из памяти не пропала ни крупица. Иногда это забавляло нас с мамой. Бывало, он вспоминал всё, что происходит во время игры, и начинал безудержно рыдать. Затем всё становилось на свои места, и Карл снова казался младенцем, находившим самые обыденные вещи мира сего интереснейшими на свете. Музыка, мелодии, ноты – это вновь стало всем в нашей семье. Люди, конечно, и не догадывались, что происходит. Во всяком случае, слышал я только слухи о его смерти, хотя находиться в кругу собственной семьи, о которой ничего не помнишь и не знаешь, было гораздо ужаснее. Вместе с тем, Карл больше не выступал. Его внимания и памяти хватало лишь на музыку, порой он даже забывал кто он сам. Но о музыке отец посмел забыть только в кратчайшие моменты своей несчастной жизни.

Это было около полуночи, когда мои уши уловили треск разбившейся чашки на первом этаже нашего старого дома. Я вскочил с кровати и понёсся вниз по лестнице. Моему взору предстало тело отца, лежащего на полу, видимо он потерял равновесие, когда поднимался по трухлявым ступеням. За мной послышался голос матери, тоже прибежавшей на шум. Несколько мгновений мы стояли, просто стояли, наши сонные головы не понимали, что нужно делать дальше. Я первый осмелился сделать шаг.

- Отец, ты слышишь меня?

- Карл, почему ты меня не разбудил? Я бы принесла тебе всё необходимое, - поодаль прозвучал голос матери.

- О, я ещё не настолько беспомощен. Я что, не смогу сделать себе чашечку кофе? – поднимаясь, ответил он. - Сынок, уже поздно, иди к себе.

С незапамятных времён я редко слышу подобные слова, Карл позабыл меня ещё в расцвете своей гнетущей болезни. Однако сейчас это совсем не привлекло моего внимания.

- Но ты ведь никогда не пил кофе, всегда говорил, что он горький и невкусный.

- Что за чушь, я пью его каждое утро.

- Хорошо, дорогой. Должно быть, я забыла о твоём новом пристрастии, а сейчас, позволь мы поможем тебе дойти до кровати.

- И не думайте, я сам себе помогу.

Он положил сморщенную руку на облезлые перила и, покачиваясь, медленно поднимая ноги, пополз наверх. Опасаясь падения, мы с мамой трепетно протягивали руки, но всякий раз, как отец оборачивался, тотчас прятали их от него. Наконец, нелёгкий путь был преодолён. Потерянный взгляд Карла упал на стоящее в углу лакированное деревянное пианино. «Сынок, ты почему мне не сказал, что умеешь играть? Я хочу послушать! - присаживаясь на кровать, произнёс он роковые слова. - Сыграй что-нибудь для меня». Не дав ответа, я уложил его в постель.

Смерть обрела власть, когда болезнь забрала всё, что оставалось у Карла – музыку, а на следующее утро ее исчезновение обрекло меня на потерю отца.

Марта ЯЧИНОВСКАЯ

Я новичок в среде писателей. Живу в Украине, в г. Одессе. Мне четырнадцать лет, я окончила восьмой класс. Раньше участвовала в некоторых конкурсах своей школы, связанных с искусством. Тема музыки мне близка, я учусь в музыкальной школе по классу фортепиано. Кроме игры на музыкальных инструментах, мне нравится выражать эмоции посредством  литературного творчества. Люблю мрачные и трогательные истории, цепляющие за душу. Я не жду великой победы, но желаю быть замеченной.