Танго

         Танго... Чтобы его играть – надо чувствовать его всем телом, каждой клеточкой. Страсть. Страсть сильного человека, а не девочки-истерички. Страсть кипящая, сдерживаемая и смертельная, как тонкий нож. Такую не забывают. От такой не избавляются. С этой гибелью в сердце живут и танцуют всю жизнь. Танго. Танго должно раздирать тебе грудь, останавливать дыхание и срываться с кончиков пальцев. Оно должно мучить тебя и быть единственно возможным способом существования. Ты должен играть соло так, будто больше никогда не сможешь это сделать, как первый и последний раз в жизни.

         Вечер. Поздний вечер. Близко к полуночи, но еще слишком рано и людно, чтобы считаться ночью. Кафе. Там – он. Или она. Тот, кто тебе нужен. Не для одной случайной ночи. Не женщина с будничным лицом, привычная, как домашние тапочки. Не мужчина с надоевшей мелкой моралью и местечковой тиранией. Нет. Тот, кого хочешь, но слишком бережно относишься, чтобы позволить чужим, жадным до чужой страсти глазам испачкать. Любовь. Это не просто любовь. Это любовь-страсть. И мало того: понимаешь, что если любимый человек не будет всецело принадлежать только тебе – не хватит дыхания для того, чтобы жить. Если к нему прикоснутся чужие руки – ты умрешь. Если по ней скользнет небрежный взгляд – ты убьешь его обладателя. И точно знаешь, что вы не сможете быть вместе. Какая разница, из-за чего! Причины не имеют значения. И у вас есть только эти несколько минут. Только это танго. Четыре, пять, семь, десять минут от вечности – без слов, без объятий, без даже мимолетной ласки-поцелуя. Потому что вместе не быть. Причины не имеют значения. Вы будете танцевать танго в кругу мира, который в эту минуту против вас. В кругу ненужных рук, губ, глаз, ледяных сердец и июльской лихорадочной жары. Ты должен сказать все глазами, телом, самим движением. Тела, губы не соприкасаются, но пространство между вами заполнено густым электричеством, звенящим болезненно тонкой струной, которая неизбежно порвется – вместе с сердцем твоим. Говори. Двигайся с танго. Страсть поднимается изнутри, током проходит через все тело, пронизывая его силой и болью, срывается с кончиков твоих пальцев, перетекая в струны и дальше – в воздух, делая его густой и материальной субстанцией. Она обвивает вас обоих, заключая в кокон из искр.

Круг танго. Танго. Какая разница, что потом? Это не имеет значения. Важно лишь здесь и сейчас. Танго. Есть только танго.

Разговор с музыкой

         Иногда, когда я рассказываю студентам об инструментальной музыке, мне нравится представлять музыкальные эпохи как людей. Как собеседников.

         Вот передо мной эпоха Барокко, пышные господин и дама: много красивых речевых оборотов, сильные голоса. С ними хорошо, хотя и немного боязно: иногда кажется, что им не до тебя. И они просто забывают, что ты, человечек, тут, рядом. И не в первый раз уже. А они и не помнят тебя особо: «А откуда вы, собственно? Боже, как интересно! А давайте мы расскажем вам вот об этом. Слышали уже? Ну надо же... Все равно ещё раз послушайте. А откуда вы? Ах, ну да, спрашивали уже. Так откуда? Возьмите пирожное». А монотонный бас господина Барокко все убаюкивает, успокаивает, и ты уже не помнишь, какой концерт Рыжего монаха или господина удачливого Генделя это по счету – прекрасное Барокко несёт тебя в волнах разговора.

Иное дело ужин с господином Бахом. На столе свеча, ужин небогат, но вкусен. Парик хозяина висит в углу, и он не похож на свои портреты: просто отец семейства, в глазах которого смех, грусть, жизнь. «Дети, вам уже спать пора, идите, любимые. А мы тут поговорим, ладно? Эх, знаете, сударь, сложно сейчас: Филипп-Эммануэль болеет все время, как все малыши. Остальные здоровы вроде. Но да, сложно бывает. Бог? А что Бог? Да, говорим. Да, отвечает. Бог ведь тоже отец, он не может молчать, когда его дитя задаёт вопросы. Вот послушайте этот вот разговор. Как? Я записал, звучит теперь. Но знаете, да. Сложно бывает. Вот, попробуйте пирог. Жена пекла. А я пока вам расскажу». Тепло, хорошо при свете свечей. Течет разговор неспешный. Как будто ныряешь в глубокое теплое море: а там бездна. Говоришь с человеком – а в нем весь мир и звёздное небо в придачу. Хорошо.

А вот господин Классицизм. Ни у кого в мире больше нет такой правильной речи. У него какой-то кристальный, прекрасно модулированный голос. Каждый его жест, интонация – все настолько красиво, что перестаешь дышать на этот хрупкий и прекрасный бокал из тонкого хрусталя. «Да, давайте поговорим с вами. Но есть линия, которую я не нарушу. Так давайте поговорим о природе. Природе вещей? Что вы... Я, пожалуй, расскажу вам о пейзажах во Фландрии, о красотах австрийских альпийских лугов. Но главное – не нарушить линию». Идёт разговор. Разговор ли? Монолог хозяина дома. Завораживающий совершенством литературной формы, в котором нет места внезапности и неожиданности.

И тут на тебя налетает Романтизм. «Ну, доброго дня, Романтизм, приятно с тобой встретиться за дружеским обедом. Как жизнь?» «Знаешь, я ...» И Романтизм, то бурно жестикулируя, то запуская нервные длинные пальцы в растрепанную шевелюру, рассказывает тебе всю свою жизнь. Он многословен. Он эмоционален. Он хватается то за сердце, то за кухонный нож, то за перо и бумагу. Иногда тебе кажется, что, увлекшись рассказом, он сейчас кинется тебя обнимать. Или ударит. Или вообще убежит куда-то, чтобы, вернувшись через пять минут, как ни в чем не бывало продолжить рассказ. Бурлит рассказ, идёт разговор. Нет. Бежит.

А господин ХХ век непрост, ох, как непрост. Ощущение, что ты сейчас говоришь с гением, в котором уживаются (или не уживаются) 10, 20, 100, миллионы разных личностей – от сумасшедшего профессора до эстета с тонкими усиками, от рационального до мозга костей математика до эмоционального до крайности поэта. Весь ваш разговор – сложная конструкция из намеков, аллюзий, отсылок, реминисценций. И в какой-то момент замечаешь, что уже неважно, на каком языке вы общаетесь – мир стал воплощением единого музыкального текста, рабочим столом ученого, игральной доской гениального шахматиста, организмом – живым и дышащим, существующим по своим законам. И тебя увлекает этот новый мир, твой собеседник. Скачет разговор, затягивает ввысь или в бездны, несёт за собой вдаль. Вперёд и вверх. Мне нравится представлять разговоры с ними, считая музыкальные эпохи людьми, собеседниками. Это целый мир. И мой мир тоже.

Банальные заметки небанального коллектива
         Этот маленький рассказ я написала специально для конкурса исполнителей танго, чтобы ответить на вопрос «Что значит музыка в нашей жизни?».

         Признаюсь честно, первой мыслью было – надо избежать банальностей. А потом... А так ли уж плохи эти самые банальности? Штампы? Шаблоны? Отнюдь нет. Уютные банальности, которые так стесняются произносить вслух и редко поверяют бумаге люди, шагнувшие из XX века, что начинался такими понятными и тёплыми банальностями –  шотландскими пледами, сентиментальными сепийными фотографиями и выверенной речью, в век XXI, уже отмеченный шустрыми и всепроникающими, и всё же до банальности простыми лингвистическими экзерсисами в тесном мире всемирной сети. Музыканты XX века, столь яркого и неугомонного, cтоль щедрого на события, музыку и имена, вошли в XXI век, пока еще Terra Incognita, не открытая Колумбами от искусства и не родившая еще титанов и Гекатонхейров, потрясающих основы.
        Банальности... Жизнь, которая начинается с мурлычущих бабушкиных колыбельных, первых пластинок... Каким же неимоверным счастьем были эти грампластинки: «Бременские музыканты» (взрыв лимонада и конфетти), «Cказка о потерянном времени» (вкус леденца, лежащего в кармане школьного фартука), песни (разные, как мир, и, как он же, старые). Органная музыка Баха, заполнявшая до предела детское сердце и детские глаза, распахнутые в попытке дотянуться до бесконечности эха в старом соборе... Лёгкие, дышащие свежей зеленью итальянских пригородов и высоким весенним небом струнные концерты Вивальди. Рахманинов, который настигал нас июльской грозой в поле... Волшебная говорящая труба Луи Армстронга, гамельнским крысоловом уводящая нас, зачарованных, дальше – к полотнам DSCH, чудовищным, как «Герника» Пикассо и прекрасным, как мысль ученого-мечтателя; причудливым виньеткам Прокофьева, режущим прошлый век на две половины эскападами молниеносного Меркуцио; к птичьему гомону Мессиана и тёплым волнам cтранно-спокойного моря Филиппа Гласса...

         И среди этого великолепия – дети в магазинчике волшебных игрушек –  яркие мазки чопорного фокстрота, фонтанирующего диско, ломаных техно-ритмов, песен-минуток и песен-десятилетий. И, конечно, танго... О, это танго... Тени великих Гарделя, соловья Аргентины, и Астора – убийцы танго. Танго, которое на кошачьих бархатных лапах убежало однажды из злачных кварталов в темноту Буэнос-Айреса, чтобы взглянуть на этот мир глазами самой Аргентинской ночи, взглянуть – и раз и навсегда сделать его своим. Танго, которое всегда оставляет тебя наедине с собой и этим миром, создавая для тебя, как бесценный подарок, мягкий кокон из музыки...
         Да что я, в самом деле! Какой безумный фейерверк тех самых банальностей таится в душе каждого музыканта! Огромный Шкаф, ведущий в потайную страну... Кроличья нора, которая еще неизвестно куда, к каким шарадам и загадкам приведет – то Стравинский рассмеется Безумным Шляпником, то Мендельсон разлетится яркой колодой карт... Из зеркала кажет себя Шуберт: не то звонким мельником, не то доппельгангером, таинственности которого позавидовал бы сам Эдгар По... Музыка – приключение. Лучшее приключение, потому что мы и есть его участники. Мы, со скрипками, флейтами, лютнями выходящие на Путь. Мы все, идущие по странной дороге, рука об руку с нашим прошлым и настоящим, сквозь музыкальную завесу. Беседующие с многочисленным семейством фамилии Бах, спорящие с ироничным Сати. Играющие и поющие, плачущие и смеющиеся; вооруженные инструментами, смычками, голосами. Гармония, поверенная алгеброй? Но и алгебра, которая, будучи раскрашена и смягчена самой музыкой, оборотнем перекинулась через нож и стала не страшилой для нерадивых вагантов, а потрясающей загадкой, не противоречащей красоте. Пушкинский, амнистированный временем труженик Сальери в согласии с его же жизнелюбивым Моцартом.

         Мы все идем по этому пути – очередная банальность, не правда ли? –  соло ли, вместе ли с кем-то – со-творцами, друзьями, попутчиками, соединенными в один организм-ансамбль общей пуповиной: многоголовое, многорукое существо, которое на время исполнения, на время этого пути, становится одним. Банальность? Что же... Пускай и так! Так вперёд? Эй, что там, за этим поворотом? Что ждет нас? Старая карта с белыми пятнами говорит, что «дальше могут быть драконы». Интересно, а? Вперёд! Plus ultra. Всё дальше.

Елизавета ГРУШИНА

         Родилась в Москве. Окончила МДМШ имени Гнесиных по классу скрипки, затем ВГМУ имени Гнесиных. В 2005 году окончила ГМПИ имени Ипполитова-Иванова (класс скрипки – профессор Анчевская Л.В.). В 2015 году окончила аспирантуру РГСУ. Кандидат педагогических наук. Защита диссертации состоялась в 2018 году. Является автором белее чем 20 научных статей по педагогике и музыковедению. Преподавала специальность (скрипка) в музыкальной школе, работала в различных московских оркестрах. В 2009 году пришла на музыкально-педагогический факультет МГПУ (преподаватель по классу скрипки), где работала сначала в должности преподавателя, затем, с 2014 года, в должности старшего преподавателя кафедры музыкального образования, музыковедения и инструментального исполнительства. В качестве совместителя в настоящее время работает на факультете искусств РГСУ (класс скрипки). Студенты классов МГПУ и РГСУ неоднократно становились дипломантами и лауреатами Международных конкурсов и фестивалей. С 2016 года работает в МГИМ им. А.Г. Шнитке. Доцент кафедры струнно-смычкового искусства, где преподает такие дисциплины, как «История исполнительского искусства», «Методика преподавания игры на струнных инструментах», «Изучение родственных инструментов». Лауреат и дипломант международных конкурсов и фестивалей. Кроме того неоднократно награждена благодарственными письмами за участие в жюри конкурсов, за подготовку студентов к международным конкурсам, за благотворительную деятельность (в том числе благодарственным письмом генерального директора государственной корпорации по атомной энергетике С.В,Кириенко за вклад в культурно-музыкальное развитие детей и сотрудников атомной отрасли, благодарностью ректора МГИМ им. А.Г.Шнитке за добросовестный труд и высокие профессиональные достижения в педагогической деятельности). Активно участвует в камерных ансамблях. Играет в различных составах – от дуэта до секстета.  Создатель, один из аранжировщиков, и первая скрипка ансамбля солистов «Scherzo», который ведет активную концертную деятельность в Москве, выступая в различных залах с разнообразными программами.