Двор, в который их привезли, был похож на колодец. Пролетка нырнула в низкую, тесную арку. Вдруг открывшееся замкнутое пространство упало на голову. Иляилич подал руку. Вышла. Ни ветерка. Отвесный дождь. Светящиеся окна обступали ее со всех сторон. Валил дым буржуек. Вот, в самой глубине темноты, слева дверь. Огромные окна, блестящее черное стекло.

         Внезапно она явственно услышала высокие ноты «Аве Марии», молитвы Богородице, под которую, зачатый горем, родился лучший танец в ее жизни… «Аве Мария» стала прощальной колыбельной ее улетающим пеплом детям…

          Взволнованная, стала стремительно оглядываться по сторонам, пытаясь найти источник звука.

         Спросила охрипшим голосом: «Вы слышали? Вы слышали??!»

«Что? Что случилось?» - Нейдер мотал головой. Он ничего не слышал. Во рту у Исиды пересохло. Неужели видения будут мучить ее снова?! Ей нечего терять! На свою жизнь ей плевать! И, гордо вскинув голову и свой вздернутый ирландский нос, она медленно двинулась под дождем вслед за Нейдером.

         Она слышала свое имя, будто ветерок из уст в уста прокатившееся по дому, куда они вошли. Встретили целой толпой. Откуда ни возьмись, прямо перед ней явился на подносе огромный бокал водки. Кричали: «Штрафной! За опоздание!» Смеялись. Иляилич перевел ей. Молча выпила до дна. «Ура!» Повели в комнаты. Стены были увешаны афишами и яркими холстами, у огромного окна стоял мольберт с перевернутой внутрь картиной. Рядом – изображение битвы. Два метра на полтора. Ковер на жарко натопленной печке. Арка, убранная бархатными занавесями с круглыми шишечками. Исида сделала несколько шагов. Пол под ней закачался, как палуба. Ей что-то говорили, говорили… Иляилич переводил. Она не слушала. Что ей эта водка? Ей не хотелось сюда идти. А сейчас не хочется раскрывать рот!

         Вычурный, старый стол, над ним – зеркало. Исида увидела себя в окружении незнакомцев – словно алый мак среди жухлой, неприметной листвы. Водка мгновенно ударила в лицо. Оно вспыхнуло жаром. Ноги ослабели. Прилегла на кушетку.

         Странным образом шум голосов сливался в возвышенное звучание. Оно струилось откуда-то сверху и от окна… Теперь Исида поняла, что это мираж. Она больше не спрашивала Нейдера или кого угодно еще. Просто воспринимала боль прощения Богородицы, гениально воплощенную в «Аве Марии». Верующей она не была…

         Словно сквозь пелену откуда-то из коридора, до нее донесся хриплый, незнакомый голос, зовущий ее по имени. Уже через мгновение она увидела легкого, стремительного юношу. Ворвался, как ветер. Он был в чем-то сером, оттеняющем синеву глаз. Шапка светлых волос сияла на голове, как нимб. Он, как и она, казались в этом месте, в этой квартире чем-то инородным, неправильным. Мысль эта успела мелькнуть в ее голове. А еще… Патрик! Исида чуть не закричала. Мальчик, как и ее сын, был похож на ангела. «Аве Мария» звучала в ней мощно, заполняя каждую клеточку ее существа. Дрожа, поняла: музыка исходит от этого мальчика…

         Вокруг зашелестели, окружили его. Встретилась с ним глазами. Не отрываясь от нее, он растолкал знакомых, пытающихся поздравить его с чем-то, жмущих его руки.

         Иляилич шепнул ей: «Поэт. У него сегодня день рождения. День ангела». Еще он сказал ей его имя. Словно удар хлыстом. Париж. Гранд-Опера, странный человек, блестящие очки…

         Через мгновение Исида уже ласкала рожь его волос, упавших в ее руки… Безотчетно выговаривала, выкрикивала слова, те самые, из Гранд-Опера: «За-ла-тая га-ла-ва… за-ла-тая га-ла-ва…». Что же ей сказать ему? Ах, да. У него сегодня день ангела…

«Ангьел…». 

         Поцеловала. Вокруг его чувственных губ витал аромат юности и распутства. Оторвалась с трудом. Вдохновенное, светящееся лицо! Он гений?! Да!!! Иначе он не лежал бы сейчас у ее ног...

         Поцеловала снова. Грубо и страстно он ответил на ее поцелуй. Нетерпеливо, как голодный. Вырвалась.

          «Тщерт!»

 Больше по-русски она не знала.

         Странное чувство было у Сергея. Мучительное, тошное дежа вю смешивалось с острой болью исполнившейся мечты и сладостью ласки. Он держал ее пальцы крепко, неистово, нежно, будто боялся отпустить. Что ж ему сделать, чтобы эта чудо-птица заморская стала его?! У нее лицо то самое, что на фотографии в квартире Блока, лишь немного изменившееся, но такое же детски-наивное и восторженное. Глаза! Ах, что за глаза! Брызги вешней синей воды! Разлив реки и упавшее в нее небо...

         Что ж она говорит ему? Лепечет и лепечет все время. Румяная!

         Что она делает?! Гладит его затылок. Страстно, до неприличия. Запускает пальцы ниже, на крепкую, даже широкую шею, вниз, вниз, под ворот... Дрожь охватила его. Во рту пересохло. Как же так, при всех?! На них смотрят? Еще как! Толик не сводит жгучего взгляда. Глупость, конечно. Никогда он его к бабам не ревновал...

         Вырвался от нее, вскочил на стол. Решил: будет читать стихи. Пусть послушает. Знай наших!

         Как обычно, ему нужно было погрузиться в свои строки... Бросил руки вдоль тела. На мгновенье опустил глаза. Когда поднял их, они были совсем другими, не такими, как секунду назад. В них не было плотского желания, только что владевшего им... Только нежная синь его строк... Читал на одном дыхании, вкладывая в каждый звук томление этой минуты и прошедшую боль... Чтобы сила, запечатанная в стихах, вырвалась на волю, пронизала бы собою воздух и проникла в каждое, самое черствое сердце... Посматривал на Исиду. Понимает она? По лицу было видно, что да. Может, больше других. Не отрывала от него удивленных, вспыхнувших глаз. Чуть не рассмеялся. Как девчонка! Склонила голову. Ага, так слушают музыку...

         После чтения сел уже не у ног ее, а рядом. В открытую обнял. От нее пахло чем-то густым и терпким, с горчинкой...

         Казалось, пролетел лишь миг. Увы, по небу понял: скоро осеннее утро постучится в окна. Исида была так выразительна в каждом движении, что он будто слышал ее... Улыбнулась, едва заметно кивнула головой... Поднялись они одновременно. Вышли рядышком. Ее спутник – вот банный лист! –  отправился за ней... Кто он?! Любовник?! Сергей окинул его острым, уже ревнивым взглядом. Соглядатай... Переводчик, по совместительству.

         Вышли на Садовую. Никого... Скоро рассвет. Дождя уже нет. Сереют облака. Исида улыбнулась куда-то в небо и – ему сквозь тьму. Он и не думал выпускать пальцы заморской царевны. Холодок уже забрался под его серое пальтишко. Ах, водочка, хорошо, что она в нем!

         Вдруг цокот и знакомое понукание. Чудо, что мимо плелась пролетка! Остановили. Исида уселась важно, как когда-то – в белоснежный экипаж из цветов, запряженный цугом. Сергей примостился рядом. «Иляилич!» - сокрушенно взмахнула руками Исида. Места ему не нашлось. Тогда она похлопала ладошками по своим коленкам: мол, садись! Сергей насупился и постучал по своим коленкам. Нейдер, ругаясь про себя, молча, устроился на облучке рядом с кучером.

         Тащилась кляча медленно, сонно. Нейдер не оборачивался: затылком чувствовал, что они целуются...

         Сергей не знал, сколько они ехали. Бесконечный поцелуй кружил и кружил, кружил и кружил... Он будто падал в небо в огромной, раскручивающейся спирали. Он не замечал ничего вокруг, кроме нежных рук Исиды, ее глаз и губ. Яркий свет еще не разоблачил ее преждевременных морщин... Он видел лишь ее свечение, то, что заставляло миллионы сердец трепетать на ее концертах. Свет ее был мягкий, обволакивающий, будто розовый. Как и его? Он ведь тоже светится, он знает это... Или это ее красное платье в рассветной полутьме? Непрерывное вращенье... Вдруг услышал голос Нейдера, расталкивающего уснувшего возницу: «Да проснись ты! Третий раз вокруг церкви везешь! Венчаешь ты их, что ли!»

         Сергей рассмеялся звонко, как в детстве. Вспомнились потешные, ненастоящие свадьбы, что устраивал его дед во хмелю... Эх, деревенская гульба! Повенчал! Хлопал себя по коленкам в восторге, смотрел на Исиду радостно.

         «Мальчишка!» - думала она, непонимающе улыбаясь. Иляилич разъяснил. Смеялись все трое. Церковь-корабль, застрявшая на мели узких переулочков, осталась позади. Выехали на Пречистенку.

         Едва соскочив с пролетки, Исида, будто извиняясь, сказала Нейдеру: «Иляилич... Ча-а-й?!»

Татьяна ТРУБНИКОВА

Член Союза писателей России и многих других творческих союзов, автор романа «Танец и Слово». «Встреча» — о Сергее Есенине и Изадоре Данкан /Айседоре Дункан/. Без сомнения, стихи великого поэта ложатся на музыку, в рассказе упоминается их музыкальность. Скажем, его «Черный человек» — это же «Реквием» Моцарта. Ложится уникально, построчно. Что уж говорить об Изадоре: все ее танцы — на классическую музыку. Она всё воспринимала через музыку.