Метро только открылось, проглатывая еще редких сонных посетителей. Затрещала решетка киоска. Где-то на том входе в подземный переход ритмично шуршала метла.

Четверо уже давно не молодых мужчин спустились по ступенькам вниз и прошли вдоль выцветшей мраморной плитки до, как им казалось, самого удобного места в переходе. Они поставили чехлы с инструментами и штативами на заплеванный пол и стали располагаться. Стандартный квартет: саксофон, синтезатор вместо фортепиано, контрабас и ударные. Тот, что постарше, снял шляпу и промокнул морщинисто-бледный лоб платочком, который тут же утонул в кармане пальто, вздохнул и посетовал на количество взятого с собой инструмента.

- Чай не для искушенной публики играем, зачем столько прибамбасов? – заныл контрабас.

- Публика нынче вся такая, кого ни возьми, а набор стандартен: хет, райд, сплэш, чайну захватил, там вон бочка и малый барабан. Еще пару кистей.

- А в том чехле, который я тащил, что? – пытливый подбородок чуть приподнялся, оголив второй.

- Том-том.

- Да, в том!

- Том-том, господи, Николаич, стареешь не по годам, а по секундам, - улыбка сверкнула белыми зубами.

- Как трактуешь, сопляк?..

- Ша, господа, успокойтесь! - резко оборвал контрабас и ударные мужичек пониже ростом, отвечавший за тростевой духовой. – Позапрошлый раз из-за вашего рева нас погнали отсюда, как котов драных. Пришлось у входа в переход играть. Изморось и ноль мелочи. А на нашем месте чухан какой-то бренчал на гитарке, не попадая в ноты. Стыдоба какая. Что б кроме ваших звуковых орудий в грядущий час боле ничего не слышал.

Мелкая суета продолжилась. Инструменты вынимались из своих чехлов, слегка настраивались, прогонялись. Штативы для ударных, губка для шпиля, пюпитры, нотные тетради – все занимало свои места. Прогон под счет, теперь каждый сам свое. Молодой барабанщик все еще мучился с болтами.

- Уу, зелень, - контрабас отвесил ему легкого подзатыльника и обратился к синтезатору. – Иваныч, ну что ты там? Кончай со своим инопланетным чудищем, пошли покурим.

- Покурим? – вытянутые, худощавые пальцы быстренько пробежали по клавиатуре, убедившись, что контакты дают отдачу на динамик. – Что же, покурить еще можно, конечно не космический старт, но ладно.

- Ты, братец, точно с колонкой справился? А то снова утонешь в нас, – заволновался саксофон.

- Да, Алексеич. Глядишь, сегодня только меня и услышат, - он улыбнулся и направился к ступенькам.

Тучному Николаичу подъем дался тяжело. На последних ступеньках он запыхтел всем своим дыхательным аппаратом и пожалел, что проводил ночи молодости за кофе с сахаром. Клавишник, будучи подтянутым мужичком, напротив, подобно атлету быстро проскочил мимо и уже ждал своего товарища наверху.

- Табачком не угостишь, Николаич? Мой промок вчера.

Бас распахнул пальто, и его рука шмыгнула во внутренний карман вечно модного твидового пиджака, с целью извлечь из него портсигар. Заветный артефакт блеснул металлическим лучом на восходящем солнце, защелка поддалась напору большого пальца, и крышка резво отлетела от зажима, открыв взору содержимое.

- Угощайся. Немецкие, - с гордостью выдал Николаич.

- От, благодарю, - пальцы клавишника с ювелирной точностью извлекли из-под натянутой резинки одну папиросу, заложили ее за ухо и потянулись за второй «для себя». – Богато живешь, Николаич!

- Да уж, грех жаловаться.

Огонь от спичек разжег гильзы табака. Одна затяжка, за ней сразу же вторая. После долгий выдох. Все по олимпийской системе.

- Ну, как сам, Иваныч? – захрипел бас.

- Да, никак…

- Что с работой?

- Ничего. Токарем зовут.

- А ты что?

- А что я? Отродясь за станком не стоял, - клавиши сделали еще одну затяжку. – Обещают показать, научить, объяснить – все, как всегда.

- И что думаешь?

- А что тут думать, будут деньги – буду думать, а пока так.

- Н-да… - вытянул Николаич.

Томно потягивая свои папиросы, они любовались отражавшимися на мокром асфальте лучами восхода.

- Ну, а ты что? Ездил на то собеседование?

- Эт какое? – бас свел брови.

- Ну, Николаич, стареешь что ли? Менеджер там, или как его пес?

- А. Нет. – он тяжело махнул. - Какой из меня менеджер. Седина виски целиком закрасила, а я в торгаши рынусь? Нет, спасибо – мне бес в ребро еще не дал.

- Ну, а жена что? Вопрос не поднимает?

- Нет пока. Но взгляд уже косую вычерчивает, - они засмеялись.

- Жаль, что вас с Алексеичем так, до пенсии не дотянули. Сколько там оставалось?

- Года два, - Николаич стряхнул пепел. – Ты сам сильно не молодись, а то как Костик – в юнцы себя уже записываешь. Чай не по барабанам стучишь. Самому-то сколько до почтовой кассы?

- Лет пять.

- Да иди ты! Серьезно?

- Ну да, - Иваныч пожал плечами. – Ты как со своим Костиком сцепился по его приходу, так уже все возраста позабывал.

- Старею, - самокритично заметил бас.

Они снова засмеялись.

- С Петровичем созванивался? – спросил клавишник.

- Да. Ушел. После нас восьмой месяц как.

- Чего?

- Ай, сетовал все, что понабирали молодых, никчемных. Так и сказал. Работы валом, а желания нет. Слушают все как один ерунду модную, половина даже не слышит, что фальшивит, сбивает темп. Жаловался руководителю, а тот, что горох об стену. «Схавают», говорит. И ведь «хавают». Ныне слушатель разбалованный. Вот и ушел.

- Ясно, вечная песня: ценят, не ценят.

- Да не в этом дело, Паша. Обидно не от того, что не ценят, а от того, что всем плевать, - Николаич сплюнул попавшийся на зуб кусочек табаку, посмотрел на часы и отметил. - Пора.

Они быстренько спустились в переход к своим товарищам. Те уже были наготове. Алексеич одной рукой держал закрепленный ремнем саксофон, второй листал нотную тетрадь.

- От спасибо, Кость, - бас подвинул уже настроенный стул на нужное место. – Не ожидал от молодежи!

- Нашел мне молодого. Тридцать восьмой год уже пошел, - улыбнулся ударник.

- Давеча газетку листал. Так вот там написали, что ученые, в связи с повышением уровня жизни и среднего возраста у мужчин и женщин, ныне границу молодости отчерчивают по сорок пятому меридиану.

- Ага, - цмокнул синтезатор, - больше они там ничего себе не отчерчивают?

- Повышение зарплаты по случаю нового открытия, - все трое загоготали в один голос.

- Ладно, давайте начинать, - ворвался строгий голос саксофониста.

Народу в переходе заметно прибавилось, все спешили на работу. Поток в метрополитен, поток из. Каждый шел по своим делам, каждый со своими мыслями в голове. Каждый пытался обогнать каждого, куда-то успеть, где-то проскочить. На квартет никто не обращал особого внимания. Он им скорее мешал – еще одна ненужная преграда на пути.

- С чего начнем, Алексеич? – вопросили клавиши.

Духовой смотрел перед собой на мечущуюся толпу. Он тоже мог спешить сегодня на работу, но карта легла иначе.

- Давайте «Take Five» (1), ребята.

- Ничего себе репертуар для перехода ты выбрал, Алексеич. Опять погонят нас отсюда, - заныл Костик.

- А вы играйте так, чтоб не погнали.

- Какая ирония, Алексеич, - заметил клавишник. - Начинаем прям с перерывчика. Ровно год уже, как начинаем.

Все четверо переглянулись и захохотали. В который раз бесконечные смешки и веселье сопровождали их встречу, хоть и не было на то особых причин. С минуту смех затих, оставив пространство шуму толпы. Барабанщик что-то начал отсчитывать про себя. Бас толстыми потрескавшимися пальцами поглаживал струны. Саксофон не отрывал глаз от нотной партитуры и облизывал сухие губы, готовясь обхватить ими мундштук. Синтезатор молча стоял и ждал, пока коллеги осмелятся издать хоть один непривычный для данных времени и места звук, разрезав им воздух, точно нож масло.

Начало было за ударными. Дала бочка, зашуршали тарелки. Снова бочка, выстреливая ритм и такт. Раз, два, три, четыре. На пять легким порывом врываются клавишные. Раз, два, три, четыре. Бас затянул со входом, подхватив лишь на шестерке, чем довольно соригинальничал, вызвав приятные мурашки у саксофона. Духовые начали так, как следовало: без пропусков и бунтарского выпендрежничества. Нежный звук полился из раструба, беря то выше, то ниже, заполняя переход своей звонкой мелодией. Все четыре инструмента прекрасно справлялись с вытеснением рутинного суетного шума, погрузив все вокруг в свою, джазовую атмосферу, что свободной птицей вырывалась наружу, ломая утреннюю обыденность. Они были в этом потоке чужими, но им было плевать. Ведь спешить некуда, вся жизнь застыла в их личном маленьком мирке, и теперь магией музыки они пытались заморозить, заставить остановиться все вокруг – весь этот чертов мир, вечно куда-то спешивший.

Духовой, вытягивая еще минуту, запускал мелодию точно по холмам: вверх, вниз, снова вверх, опять вниз. Вот тут зачастил. Тут затянул, повысил тональность, словно завопил, опустился, точно в танце, играюче перебирая клапана инструмента. Это было его время, но наглеть нельзя, мы же культурные люди, и саксофон уступил место синтезатору, басу и ударным. Они следовали нотной партитуре, нажимая клавиши, дергая струны, выбивая по мембране. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре. Словно нарочно все трое переглядывались между собой в ожидании того, кто же первый дерзнет на соло. Раз, два, три, четыре. Старшие, контрабас и клавиши, будучи опытными исполнителями, прекрасно понимали, что сил сдержаться перед могуществом музыки у них было куда больше, поэтому они спокойно держали ритм и переглядывались с ехидными улыбками на устах. Барабаны же чувствовали, как некий непреодолимый поток, ранее умело сдерживаемый духовыми, подхватывал их и уносил куда-то вдаль. Куда-то туда, вовне, прочь отсюда. Удары потеряли четкость спокойствия. Появилась резкость, сумбур. Мелодия ударных начинала выбиваться из фона клавиш и струн, но это не страшно. Ведь это джаз – здесь каждый играл, как хотел, здесь каждый был свободен. Все еще пылающая в молодом, по ученым меркам, теле ярость вытесняла размеренность из сознания. Шум тарелок стал спадать. Палочки уже даже и не в полсилы опускались все больше на малые барабаны, лишь изредка давая системе футборда, кулачка и колотушки вставить свое фи звуком бочки. Раз, два, раз, два, три, раз, два, раз. Да, бас сегодня был доволен ударными. Он почетно наблюдал за своим товарищем со стороны. Ему не нужно было соло, он просто поддерживал ритмом уже порядком возбудившегося коллегу и кайфовал от этого. Да, детка! Еще! Лупи, что есть мочи! Эх!

«Молодость» стала стихать, успокаиваемая чуть разогревшимися клавишами, взявшими чутка выше, дабы обозначить, что в мелодичном пути мы совсем позабыли про духовые. И вот все трое заиграли тише. Еще чуть тише. И еще. Начали отсчитывать на автомате и ждать, когда же ворвется зачинщик сего действа. Саксофон не стал тянуть, легко тронув первыми нотами музыкальный порыв. Он укротил ударную разнузданность спокойными и выверенными звуками. Для кого-то наслаждением был хаос и бунтарство, ему же не претили техничность и дисциплина. У каждого удовольствия был свой рецепт. И вот все четверо уже неслись по волнам мелодии, созданной ими же, вместе, а не порознь, но каждый со своей «песней». Правила разрешали. Раз, два, три, четыре. Еще кружок. Отлично, можно и закругляться. Тише. Тише. Тише. Конец.

Пустой чехол от баса, все это время валявшийся на переднем плане с раскрытой настежь синтетической пастью, начал с лихой жадностью поглощать монеты и купюры прохожих. Кто-то даже истерично захлопал, после последовало несколько наглых насмешек.

- Тьфу, шпана! – Николаич погрозил кулаком мелькнувшим в толпе школьникам.

- Не шпана, а молодежь, - подстрекнул Костик, с важным видом подняв кверху указательный палец.

- Что дальше, отец? – понюхав заныканную сигаретку, выпалил Иваныч в сторону саксофона.

Вязаный кардиган вместе с своим хозяином склонились над пюпитром, перелистывая нотную тетрадь.

- Может Basin Street Blues без разыгровки?

- Сразу с полуминуты? Да, ты никак в последний раз играешь, Алексеич? Куда спешить-то? – возмутился бас.

- Мне так все равно, - ударные сделали пару глотков воды.

- А мне нет! – запыхтел Николаич.

- Стареешь что ли? – опять эта наглая улыбка.

- Ну знаешь!.. – глаза баса налились кровью.

- Да ладно тебе, шучу я. Все мы тут стареем. Вон, на Алексеича глянь. Уже композиции обрезать начал. Все летит куда-то, не дает развернуться даже.

- Ладно, - вымолвил саксофон, - давайте Audrey.

- Эко тебя на Брубека потянуло сегодня! – удивленно воскликнул Иваныч.

- Душа требует, - как-то задумчиво произнес Алексеич и уставился на мечущуюся перед носом толпу.

- Ну, коль душа, то ладно, - со смирением прохрипел бас.

Бас, клавишные и ударные начали вместе, вытягивая на свет из закромов времен грустную мелодию. Раз, два, да чего уж там – все же знают счет. Вступили духовые…

Они стояли вчетвером у стенки подземного перехода и играли давно мертвую музыку, пока всё вокруг проносилось мимо них с безумной скоростью бытия. Они стояли и играли для себя, ведь даже те, кто щедро отвешивал мелочь, не слушали их. Хотелось остановиться, вырвать кого-нибудь из толпы, крикнуть ему или ей в лицо: «Эй, ты! Очнись! Неужели тебя не интересует эта красота? Что ж вы спите-то все!» Но нет, нельзя. Нельзя быть такими эгоистами. Нельзя просто так вырвать человека из его собственных грёз и погрузить в свои. Это бесчестно. А что же тогда делать? Играть, что же еще. Играть и надеяться, что хоть кто-то разделит с тобой эти время и радость. И они играли. Играли, как в последний раз. И музыка лилась, и им от этого было чертовски хорошо.

 

 

         Примечания

1.Джазовая композиция, сочиненная Полом Дезмондом. Иногда переводится как «Пять четвертей» или «Держи пять». В данном случае использована как идиома: «отдохнуть пять минут, взять пятиминутку».

 

 

 

Александр ЯСКЕВИЧ

Родился в Республике Беларусь в 1991 г., живу здесь же. Имею высшее техническое образование, занимался музыкой, в частности аранжировкой и со-продюсированием. Служил в органах пограничной службы, где и автомат примерил и роль переводчика на Украине. Владею английским. Навыком чтения на датском и немецком языках. На данном этапе в «свободном плавании». Из хобби – литература, кино, музыка, баскетбол, настольный теннис. Пишу с одиннадцатилетнего возраста благодаря учителю по русской литературе. Публикаций не имею. Это, скажем так, первый публичный блин, надеюсь не комом.