Посреди заснеженной долины в Стране Льдов стоял дом, и никого не было вокруг – до ближайшего селения был целый день пути. Жила там женщина, которую звали Лайз, со своим сыном Свейном. Две зимы назад Лайз покинул муж, Ганнар. Он отправился вместе с другими славными воинами к далёким берегам за лучшей долей и богатой добычей… Но до сих пор он не вернулся в долину, и Лайз не знала, что с ним. Лайз была крепкой, ловкой и не боялась никакой работы, а сын её Свейн был светловолос, ладен и силён для своего возраста, а прожил он на свете восемь лет. Глаза у него были отцовские, глаза как лед, прозрачный лёд в студёной воде.
        Лайз не жаловалась на судьбу – с хозяйством она управлялась легко, боги были милостивы, и зимы были не слишком суровы. Да и Свейн был ей хорошим помощником: мог и выгнать овец на пастбище, и подоить корову, и набрать хвороста для очага, и сходить к ручью за водой, и заготовить на зиму корма скотине… Но иногда вечерами женщина выходила на крыльцо, глядела вдаль, и пела песни о далеких странах, славных битвах, бушующих волнах, заоблачных чертогах.

Однажды вечером случилась настоящая буря, какой Лайз не помнила уже лет десять. Дождь бешено барабанил по крыше, а ветер завывал, как голодный пес. Дом выстудило, Лайз жарко запалила огонь. Сын её Свейн уже спал, свернувшись под теплым меховым одеялом, а Лайз готовилась ко сну, расплетя косу и расчесывая волосы костяным гребнем, когда вдруг за шумом ветра ей послышался стук в дверь.

И кого только послали боги в эту грозовую ночь?

Лайз распахнула дверь – на пороге стоял мужчина, еще не старый. Руки его были грубы, лицо обветрено, борода почти полностью седая. Когда он поднял голову и посмотрел женщине в лицо из-под полей изрядно потрепанной войлочной шляпы, она увидела, что на лице у него грубый шрам, пересекающий глазницу. С плаща цвета вечернего неба стекала на крыльцо вода.

- Можно ли мне войти, женщина? – спросил гость. – Хар – имя моё. Буря разбушевалась, и негде усталому путнику найти приют этой холодной ночью.

О, Лайз догадалась, кто к ней пожаловал! Ещё мать её матери рассказывала ей, что сам Отец Всех, Один, величайший из асов, как-то останавливался в доме её соседки. Выглядел он как усталый путник, но отказался от еды, согласившись принять лишь кубок с пьяным медом. Сказывала она также, что дом, в котором оказали гостеприимство Одину, никогда с тех пор не познает нужды и болезней, и клялась, что своими глазами видела, что даже в голодные годы в доме её соседки бараны были жирны, а коровы давали двойной удой.

Женщина пригласила путника войти, помогла ему снять плащ, и повесила его рядом с очагом сушиться. Она выложила в миску баранье жаркое и пьяный мёд из кладовой поставила на стол. Но не притронулся гость к еде, хотя с удовольствием пил мёд за её, Лайз, здоровье. И убедилась Лайз, что воистину был её гостем сам Один, Отец Всех.

Когда пришло время отходить ко сну, устлала она ложе мехами, и предложила гостю прилечь и отдохнуть, и сама легла подле него. И хоть угас огонь, и угли еле теплились в очаге, но не было в эту ночь холодно ни Лайз, ни её гостю.

Когда женщина проснулась, она увидела, что солнце уже стоит высоко над горизонтом. Сын её, Свейн, уже проснулся, и сидел, болтая ногами, за высоким столом, а рядом сидел вчерашний её гость, и ласково он глядел на Свейна, и внимательно слушал его болтовню.

- Мама, - сказал мальчик, заметив, что она проснулась. – Я подоил корову, а Хар помог мне накормить овец и не велел тебя будить.

И легко улыбнулась женщина, подумав, как хорошо, что есть у неё такой славный помощник. А гость встал, собираясь прощаться, оправил складки плаща, и взял в руки шляпу. Лайз наскоро заплела косу и вышла босая на крыльцо, чтобы проводить своего гостя.

Перед тем, как отправиться в путь, заглянул мужчина, назвавшийся именем Хар, в глаза Лайз, и на миг ей показалось, что она смотрит в бездонную пропасть.

- Спасибо тебе за приют, женщина. – сказал он. – Знай же, что этой ночью посетил твой дом сам Один, Отец Всех, первый из асов. Знаю я мужа твоего, Ганнара – он славный воин, и пал он, как подобает мужчине, и теперь пирует он со мной в священных чертогах, куда вхожи лишь асы да лучшие из воителей. Пришлось мне по нраву гостеприимство твоё, и веселящий душу пьяный мёд, и горячее тело твоё. И Свейн, сын твой, по нраву мне. Знай же, что ему уготована великая милость богов. Если возьмешь ты его да отведешь в священную рощу, что в двух днях пути отсюда, встретят его те, кто ведают волю богов. Крепкой веревкой свяжут ноги его, да подвесят к дереву его во славу Мою. И проведет он привязанным к дереву девять дней, и девять ночей. Если после этого выживет сын твой – то познает он тайны асов, примет новое имя, и величайшим из воинов станет, и сам я назову его подобным себе. Если же нет – всё равно не останется он забытым богами, войдет в священные чертоги Вальхаллы и встанет у престола моего.

Содрогнулась Лайз, услыхав слова бога. Взмолилась она:

- О, величайший из асов, милостивый Один, Отец Всех! Не вправе я противиться воле Твоей. Но молю тебя – не отнимай сына моего сейчас, слишком мал он и слаб пока, не выдержит он быть подвешенным к священному древу девять дней и девять ночей!

Увидав, что нахмурился путник, Лайз торопливо продолжила.

– Но знаю я, что принёс ты Мидгарду мёд поэзии, что любишь ты бродячих скальдов да славные их песни. Отец мой был скальд, и научил он меня складывать песни. Не оставлю я тебя без жертвы – каждую ночь буду петь по песне во славу твою. И пусть будет эта песня откупом за сына, за каждый день, что проведёт он подле меня.

И задумался тот, кто назвался Харом, а потом коротко кивнул:

- Будь по-твоему. Песни и впрямь мне по нраву, и пока ты поёшь во славу мою, останется сын твой Свейн при тебе. Но знай, предназначен он мне. А Один всегда берёт то, что ему принадлежит.

И ушёл одноглазый гость, не оборачиваясь.

Весь день Лайз ходила сама не своя. Но когда зажглась первая звезда и Свейн заснул, она затянула первую свою песню. И была та песня о том, как над бездною сходились лёд и пламя, Нифльхейм и Муспелльхейм, и как зарождался мир там, где они сошлись. Допев песню, женщина крепко заснула, а когда проснулась – услышала мирное дыхание Свейна и поняла, что песня пришлась по нраву гневливому богу.

На вторую ночь Лайз запела о том, как сотворили асы Мидгард из тела великана Имира: сушу – из мяса его, воду – из крови его, горы и скалы – из костей и зубов его. Как из черепа великана создан был весь небесный свод, а из мозга – облака. Воспевала она храбрость и мудрость Одина и других асов, и снова жертву её принял Отец Всех.

На третью ночь пела Лайз о том, как из растущих над морем деревьев, ивы и ясеня, созданы были первые люди, Аск и Эмбла, лишенные жизни и судьбы. Пела о том, как асы даровали им дыхание и разум, и душу, и судьбу…

Так ночь за ночью пела Лайз. И тысячу песен сложила она во славу Отца Всех, Одина. И не знала ни она, ни сын её ни бед, ни болезней. И овцы её были жирны, а корова давала двойной удой. Но главное – сын её Свейн был при ней тысячу дней подряд.

На тысяча первую ночь бушевала метель. Лайз присела у очага, задумчиво касаясь длинных волос своих гребнем, вслушиваясь в завывания вьюги за окном, и сама не заметила, как смежились её веки, костяной гребень выпал из рук, а голова склонилась на грудь. Задремала Лайз, и снилось ей, как пирует муж её Ганнар в священных чертогах Вальхаллы, да как смеётся сидящий рядом с ним одноглазый бог, осушая кубок веселящего мёда…

Когда женщина проснулась, было тихо. Не было слышно ни посвиста метели, ни воя ветра. Не услышала она и дыхания Свейна. В страхе вскочила она и бросилась к его постели – но была она пуста и холодна. Сердце Лайз заколотилось в груди, как плененная певчая птица – о прутья клетки, она бросилась к двери и распахнула её – но увидела лишь снежную пустошь. Не было там ни сына её, ни бога, ни следов.

Один забрал своё, как и обещал.

Быстро оделась женщина и бросилась бежать через заснеженную долину – вперёд, к священной роще, где, она знала, сейчас её сын. Но в глаза её бил слепящий свет солнца, отражаясь от снежной пустоши и ледяных глыб. От яркого света Лайз почти ослепла, но шла и шла, царапая ноги о ледяную корку, то и дело проваливаясь в снег. Скоро она уже не чувствовала ни рук, ни ног, и когда село солнце – иссякли её силы, и ноги подкосились, и рухнула она в снег.

По счастью, ноги отказали ей почти возле самого селения, и жители его, возвращаясь с охоты, нашли Лайз, полубезумную, почти ослепшую, с исцарапанными ногами и побелевшими руками. Принесли они её в дом местной врачевательницы, и та отогрела женщину у огня под меховым одеялом, и отпаивала целебным травяным настоем, когда почти дюжину ночей металась она в бреду, то запевая песни, то вознося молитву Одину, то выкликая сына своего Свейна.

Когда Лайз очнулась, она с трудом поднялась и хотела тут же тронуться в путь, несмотря на то, что она не могла разглядеть ничего и на полшага от себя. Но когда узнала женщина, что минуло уже двенадцать ночей, она обмякла и бессильно опустилась на лежанку. Лайз поняла, что сына её уже не вернуть – девять ночей, что он должен был провисеть на священном древе, минули, и либо выжил Свейн, познав тайны асов и искусство воина, либо…

Лайз провела в селении ещё ночь, а потом поблагодарила тех, кто спас её, приняла от приютившей её целительницы хлеб и флягу с вином, и двинулась в путь.

Говорят, до сих пор можно встретить её, бродящую по городам Страны Льдов – растрёпанную седую старуху, дрожащим голосом поющую сочинённые ею песни, всю тысячу, одну за другой. Поёт она всё время, потому что нет больше для Лайз дня, только ночь, живущая в глубине слепых её глаз. Кажется, что разум её витает далеко, но когда она встречает молодых крепких воинов, она оживляется, суетливо шаркая, подходит к ним и скрюченными своими пальцами, ставшими теперь зрячими, ощупывает их обветренные лица, и медленно вдыхает терпкий запах их.

Все знают – Лайз ищет величайшего из воинов, познавшего тайны асов, которого сам великий Один, Отец Всех, признал равным себе. Говорят люди, что всё это сказки – ведь если бы был где-то величайший из воинов, разве не гремела бы слава о нём по всему свету? Но говорят шёпотом, чтобы не слышала их безумная старуха, поющая одни и те же песни надтреснутым голосом умирающей птицы.

Лайз поёт и думает о священных чертогах, в которых пирует муж её Ганнар, сидя бок о бок с Великим Одином, грозным богом, избравшим её сына. Лайз поёт, и слёзы бегут по пергаментной коже её, изрезанной глубокими морщинами. Лайз поёт, и горечь на сухих губах её. То горчит мёд поэзии, дарованный Одином людям Мидгарда.

 

 

 

Татьяна ХВАТИНИНА

Мне 32 года, я выпускница Литературного Института им. Горького. Живу в г. Сергиев Посад Московской области. Работаю копирайтером и журналистом. Призер Сергиево-Посадского литературного конкурса «Посадская лира». Я пишу в основном стихи, но иногда появляются сказки, которыми хотелось бы поделиться. Мои стихи и сказки публиковалась в сборниках «Литературный Пересвет», «Посадская лира», периодических изданиях Москвы и Подмосковья.