Павел ВЕЛИКЖАНИН. Кроме нас, в мире нет больше магов...
1. Скрипач под землей
Пустел подземный переход.
Скрипач потер плечо:
В последний раз переплывет,
Стремнину струн смычок.
Под звуки музыки живой
Кружат лишь сквозняки,
А мы все двери за собой
Закрыли на замки.
Забыться нам бы, задремать,
Чтоб телек бормотал…
Зачем тревожишь ты опять
Натянутый металл?
Зачем смычок взмахнул крылом
Над вечностью листа?
Ведь шапка, вставшая колом,
Останется пуста.
Но, разбивая серый лед
Глухих пузатых стен,
Над нами музыка плывет,
Не требуя взамен
Брезгливо брошенных монет
И хлопающих рук.
Плывет, даря незримый свет
Всему, что есть вокруг.
2. Гриф на плече
Вот опять рвется гриф с твоего плеча,
Но четверка жил не пускает ввысь,
А смычок поцелует струну сейчас –
И шепну я: «Время, остановись!»
В душном воздухе ты пробиваешь брешь:
Взмахом крыльев бабочки из сачка –
Но в бреду себе горло не перережь,
С рельсов струн срывая состав смычка.
В деках – скрип горных елей и ветра крен.
Ты над бездной лет зыбкий мост раскинь,
Раскачай его пульсом яремных вен,
Напои струну теплотой руки.
Я катился по жизни, как снежный ком,
И за слоем слой глубже прятал суть.
Ты в кипящем котле помешай смычком
Позабыть о том, что нельзя вернуть.
Заколдуй немигающим взглядом эф,
По скорлупке трещина зазмеит,
Разбуди первобытные чувства Ев,
Пусть Адамы вспомнят своих Лилит.
3. Вместо скрипки (Ополченец 1941)
До сих пор стоят обуглены пни.
Не утешить: смерть, мол, смертью поправ.
Это поле под Москвой чуть копни –
Зазвенит металл очковых оправ.
Позабыв латинских буковок вязь –
Древо истин оплела, как лоза –
Прилипали к чёрным мушкам, слезясь,
Устремлённые на запад глаза.
Вместо скрипки лёг приклад на плечо,
Вместо мела пальцы сжали цевьё.
Небеса заштриховал паучок,
Будто судьбы им недолгие вьёт.
С четырёх сторон ударят враги,
Кроме почвы с небом – выхода нет.
Смертоносными мазками сангин
На снега ложится братский портрет.
Не оставлен тот рубеж был никем
Из живых. А мертвецов жгли дотла.
И навстречу «мессершмиттов» пике
Плыли души, уходя из котла.
Всё твердили затихающий хрип,
Что исторгла помертвевшая плоть.
И мольбы услышав тех, кто погиб,
Пожалел Россию, видно, Господь.
Между нами
Между нами – дрожащие струны,
Серебристые тонкие нити,
И, услышав мелодию «Лунной»,
Тихо звезды застыли в зените.
Мы с тобою – в глазах друг у друга
Отражения мягкого света,
Мы с тобою – всего лишь два круга,
Образующих эту планету.
Ты смеешься так чисто и звонко,
Что аккордом откликнулось сердце,
Но вокруг настоящее – тонко.
Тишина запирает все дверцы.
Тишина окружает тревогой,
Отнимает у песен их крылья.
В тишине бесконечны дороги,
В тишине безысходны усилья.
Но пока не оборваны струны,
Мы с тобой – половинки Вселенной,
И бессмертные, вечные луны
По сравнению с нами – мгновенны.
Музыка промзоны
Забасит трубным гласом гудок заводской,
Ввысь поднимутся дымные флаги,
Брызнет солнце оттуда, где небо с землей
Скрестят рельсов звенящие шпаги.
И потянутся, в медленном таянье сна
Разминая стальные суставы,
На крутых поворотах кренясь с полотна,
К выходным семафорам составы.
Долговязые краны кивнут мне без слов,
Вагонетки покатят, сигналя,
И взметая щепу, загуляет тесло
По смолистой пахучей скрижали…
Ветер в струнах колес
Я рос в далеком Зауралье.
Был небогат, но дружен дом:
На велике одном гоняли
По очереди всем двором.
Распугивая кур и уток,
Железный конь летел вперед.
И я, как счастья, ждал минуток,
Когда наступит мой черед.
Один в седле – ватага следом
Бежит со всех ребячьих ног.
Дозваться из окна к обеду
Нас никогда никто не мог.
Но шина старая латалась
Почти что каждые два дня,
И в мягкой почве оставалась
Одна такая колея –
Не перепутать! И нередко
По ней в безбожно поздний час
Отцов суровая разведка
В лесу разыскивала нас…
Катилось солнце катафотом
По безмятежным небесам,
Но с каждым днем менялось что-то,
А что – не ведал я и сам.
Зубчатки все быстрей вертелись,
Велосипед, увы, не рос…
И мы с друзьями разлетелись,
Как спицы лопнувших колес.
Теперь с трамвайного маршрута
Мне никуда не повернуть.
Вот только сердцу почему-то
Тесна порой бывает грудь,
И по ночам все чаще снится
Звучанье ветра в струнах арф,
Когда стремительные спицы
Дороги вяжут длинный шарф.
Как будто вновь рулем рогатым
Велосипед мой воздух рвет,
И я, как в детстве, мчусь куда-то,
Куда – не зная наперед.
Дирижер весны
Взмах дирижера листает страницы
Музыки, спящей в бумажных садах.
Нотные знаки застыли, как птицы
На проводах.
Вот распускается тесная завязь,
Ветки стучат в дачный домик скворца.
Жизнь возвращается, клином врезаясь
В наши сердца.
Оркестр тараканов в голове
Каждый день по утрам собирая себя из осколков,
В голове без единой мыслишки, пусть даже срамной,
Перемазанный клеем, пытаюсь понять: а насколько
Я сегодня похож на того, кто вчера звался мной?
Но неважно: я – цель сам себе, в этом смысле я – целый,
А не в том, что я прошлого квант, монумент, монолит.
Миллиарды фракталов живых образуют мицелий,
А не глины комочки – сосуд, что был кем-то налит.
Так пускай же лучами сплетаются звезды-нейроны
В микрокосме, где, кроме глазных, не бывает орбит.
Холод вечности пусть ежедневно сжигают Нероны.
Эту музыку сфер никогда не разложат до бит.
Каждый день по утрам набирая себе тараканов
В тот дырявый ковчег, на который бы плюнул сам Ной,
Я готовлю к гастролям оркестр свой, как Темирканов,
И без разницы, ЧТО мир сегодня сыграет со мной?
Песня геологов
Парусом по ветру старая палатка,
Рюкзаки бросаем, словно якоря.
Ужин незатейливый съеден без остатка.
Завтра нас разбудит ранняя заря.
Звезды наклоняются над привалом нашим,
А луна запуталась в кроне у сосны.
Дождик еле капает из небесной чаши,
Тихо убаюкивая, льется в наши сны.
Снится мне любимая, снится мне далекая,
Та, чья фотография греет сердце мне.
К ней вернусь, конечно же, с Дальнего Востока я,
Подпевая песенку шпалам в полотне.
Солнышко поднимется, распахнутся пологи,
Снова будет весело костерок трещать.
Сосны вслед помашут нам, и пойдут геологи
Тропами таежными новый день встречать.
Карие арии
Наяву ли все, снится ли:
Я тебя вижу рядом,
Истомленный ресницами,
Околдованный взглядом.
А глаза твои карие
Тишиною объяты –
Две неспетые арии,
Две беззвучных сонаты.
Но и в жизненной гуще я
Слышу в звуках случайных
Ту безмолвно зовущую
Кареокую тайну.
Глаз любимых свечение
Прикрывают ресницы…
Если ты – сновидение,
Пусть всегда оно снится!
Владимир Высоцкий
Вот опять с хрипотцой ты о чем-то поешь,
Собирая души половинки.
И ничтожными кажутся злоба и ложь
В этом зеркале черной пластинки.
А судьбу и любовь ты ни в чем не винил –
Воспевал, как Иов и Овидий.
И по-прежнему крутится черный винил,
Испуская тот свет, что невидим.
И плывут к маяку
Те, кому на веку
Довелось испытать ураганы и штили.
И смолкает молва,
И простые слова
Режут душу, как острые кили.
Люди так же идут на последний рывок,
Им вдогон злобным лаем спускают курок.
Но по-прежнему Землю вращают,
Те, кто истину не извращают.
Нет, гитара твоя не умолкла навек,
Твои струны и нервы – не плотски.
И по-прежнему с нами живет человек:
Тот, чье имя – Владимир Высоцкий.
И плывут к маяку
Те, кому на веку
Довелось испытать ураганы и штили.
И смолкает молва,
И простые слова
Режут душу, как острые кили.
Январское крещендо
Под летящую музыку белых шумов,
Под крещендо крещенского треска,
Пришивает к земле наш удвоенный шов
С неба сорванную занавеску.
На бегу схвачен стужей мальчишка-ручей:
«Всыпать розог морозных – да в угол!»
Теплотрасса чернеет, как стая грачей,
На холсте, накрахмаленном вьюгой.
Ты надейся, речушка, теплом дорожа:
Лед провалит апрелю краш-тесты!
На ресницах сосулек слезинки дрожат,
Как под белой фатой у невесты.
Обнимая и плавя ладонями снег,
Вопреки холодам и ненастьям,
Мы бросаем снежками навстречу весне
Сердцевидные ломтики счастья.
Шансон дальнобойщика
Мой тягач в себя прицеп, как нитку, вденет,
И к водительскому креслу на три дня
В знойном мареве асфальтовых видений
Я пристегнут пуповиною ремня.
Мир за стеклами кабины все быстрее
Мчится в прошлое со скоростью моей,
А за темным горизонтом солнце зреет,
Восходя на встречке вспышками огней.
Как бы ни были похожи все дороги,
Не бывает одинаковых дорог;
Но довольствуемся мы и тем немногим,
Что последний шаг пути – родной порог.
У шофера столько жизней, сколько рейсов,
На одометре – годов километраж.
Но ведь как бы у мотора ты ни грелся,
Только к дому путь всегда стремится наш.
А пока – гудят крутящие моменты,
Изгибается дорога как вопрос,
И асфальт магнитофонной стертой лентой
Тянет песню меж бобинами колес.
Играй!
Снова чуткие пальцы бегут по струне
Над жерлом темноты, что прорезалось в деке.
Что таилось внутри, ищет выход вовне,
Ведь у каждого есть, заменить кого некем,
Ведь у каждого есть хоть один камертон,
На который откликнутся струны артерий.
А гитара поет западающим ртом,
Но любой ее звук был рожден из потери…
Так играй, прошу тебя, играй!
Позабудь про ад, позабудь про рай.
Что котлы, что кущи для души?
Просто воздухом одним со мной дыши.
Потеряв все, что можно, и все, что нельзя,
Обретаешь себя, так что жизнь справедлива.
Зазвенев, натянулась над бездной стезя,
Афродита идет к нам из крови прилива.
Будет музыка ждать нас на том берегу,
Правда этой земли так проста, как сермяга:
Взяв за руку мечту, ей скажи: «Я смогу.
Кроме нас, в мире нет никаких больше магов…»
Так играй, прошу тебя, играй!
Позабудь про ад, позабудь про рай.
Что котлы, что кущи для души?
Просто воздухом одним со мной дыши.
Павел Александрович ВЕЛИКЖАНИН
Родился в 1985 году в Кузбассе. Жил в Зауралье, Волгограде, Волжском, Москве. Стихи пишу с одиннадцати лет. Лауреат и дипломант поэтических конкурсов и премий: Южно-Уральской литературной премии в 2015 г., международного конкурса имени Куприна в 2016 г., премии «Справедливой России» и «Роман-газеты» в 2017 и 2019 гг., конкурса «Неизбывный вертоград» в 2018 г., премии А.А. Блока в 2020 г., полуфиналист Филатов-Феста в 2019 г., и др. Творческое кредо: делать зримой красоту простых вещей. Люблю находить удивительное в привычном, необычное в повседневном. Печатался в литературных журналах «Наш Современник», «Москва», «День и ночь», «Роман-газета», «Крым», «Отчий край», «Союз писателей», «Симбирскъ», «Наша молодежь» и др. Автор двух книг стихов. Отец двоих сыновей.