Это стало таким обыденным: ты надеваешь наушники, включаешь песню и идешь по своим делам. Вокруг тоже люди в наушниках, так же, как и ты бредут на свою скучную работу или неинтересную учебу, наполняя мир звуками барабанов, скрипки, фортепиано и голоса, – у каждого, конечно, свои предпочтения. Главное в этом деле – ни в коем случае не снимать наушники! Иначе «чужане» зомбируют тебя.

Нас так учат с детства – всегда защищать свои уши от шума открытых пространств, а не то станешь жертвой звукового оружия, заболеешь с летальным исходом.

Никто не помнит, как это произошло. Все ждали зомби-апокалипсиса, а случилась эпидемия. Незаметно они стали появляться – люди-беженцы из разных стран. Просто поговорив с местными жителями, чужаки заражали их лихорадкой, что возникала на следующий день после контакта.

Новоприбывших выгоняют, выселяют, но они все равно возвращаются, поют свои песни на улицах, играют на скрипке, не трогают нас, а мы стараемся просто не обращать на них внимания.

Отделения больниц наполняются зараженными все реже, но вирус остается опасным, и у ученых нет лекарства, несмотря на постоянные поиски вакцины.

Первые симптомы «чужанской лихорадки»: ты сильнее потеешь, можешь испытывать легкую нервозность, тревогу, горячие приливы, перетекающие в жар, слабость, першение в горле, тремор, плаксивое настроение, последняя стадия – галлюцинации. Важно сразу обнаружить у себя признаки болезни, обратиться к врачу, чтобы не заразить других.

Но мы все придерживаемся мер безопасности, вакуумные наушники и громкая музыка – залог спасения от аудио-вируса. Когда вы возвращаетесь домой, то закрывайте плотно двери и окна, включайте радио и телевизор, а на ночь – шум моря или колыхание травы. Важно не оставаться в тишине.

Некоторые люди начинают сходить с ума от вечного шума, они жалуются, что не слышат свои мысли. Для таких пациентов создали специальные вакуумные гостиницы, там можно посидеть в полной изоляции и успокоиться.

Но мы, молодежь, лучше переносим карантин, наша жизнь проходит под прекрасные саундтреки. Музыка с нами везде, а если ты попал в сложную ситуацию, например, сломались наушники, а ты не дошел до дома или работы, просто закрой уши и громко пой, все равно тебя никто не услышит.

Я люблю разную музыку, а гуляя по улице, предпочитаю что-то потяжелее. Но моя проблема в том, что я ленюсь обрезать тихие концовки и начало песен, поэтому, стараюсь переключать трек, как только он затихает.

Когда в твоей голове звучит музыка, то идешь как на автомате, ты знаешь свой маршрут и стараешься как можно быстрее его преодолеть, при этом не замечаешь ничего вокруг. А когда я еду в автобусе, то я вижу их. Держа таблички с разными фразами, они говорят с нами. «Мы не заразны», «Поговори со мной», «Слова не убивают» или просто просят подаяния.

Если бы не музыка, то это мир был бы ужасен. Я бы замечала боль в их глазах, я не смогла бы пройти мимо, серые улицы перестали бы наполняться красками и каждый мой шаг потерял бы свою ноту.

Но вот я уже целый час жду автобус, уже вечереет. Накрапывает дождь, я прячусь от него в переходе, считая кирпичики под ногами. Стою и вижу «чужанина»: парень в сером рваном шарфе играет на скрипке. Я не слышу его музыку, но то, как он играл, заворожило меня. Подхожу ближе, чтобы разглядеть его. Он молод, красив, улыбается своей скрипке, закрывая глаза.

И я забываю быстро переключить трек и слышу его музыку. Это что-то прежде незнакомое мне, музыка распространяется по всей подземке. Он играет страстно, с душой, в моих наушниках постепенно нарастает новый трек, и я уже еле слышу скрипку, но не хочу с ней расставаться. И вспоминая, что только речь является носителем вируса, я, словно в трансе, выдергиваю из уха правый наушник.

Парень заканчивает свою игру, открывает глаза и смотрит на меня. Он удивлен и не отрывает своих огромных голубых глаз от своего единственного слушателя. И тут он говорит:

— Кто ты?

Его слова звучат, будто я призрак или видение в голове. Он протягивает ко мне руку, делая шаг вперед, приближая кончики пальцев к моему лицу, но грозный голос издалека прерывает его:

— Стоять, не трогать! Надень наушник! — кажется, это мне кричит страж порядка, он и еще два напарника быстро подбегают, наваливаются на скрипача, подводя задержанного к стене, заламывая ему руки.

— Разве вы не знаете, что с такими парнями лучше не связываться?! — ругается один из мужчин, явно не обладающий природной красотой, — Глупые девчонки вечно ведутся на смазливые морды!

Мне становится страшно, ужас охватывает все мое тело, я быстро вставляю наушник и убегаю прочь.

 

* * *

Думаю ли я о том, что случилось? Мне жалко этого парня, он не выходит из моей головы. Из-за меня, возможно, бедняга оказался в тюрьме или его сильно побили стражи. Зачем он вообще играет на скрипке, если его никто не слышит? Не проще ли было бы, как другие, рисовать или танцевать, показывать пантомиму?

Теперь не могу не вспоминать его глаза, с каждым часом я забываю их, теряя частицы всей картины, и пытаясь вновь воссоздать. Это «чужанин» захватил мой разум. Боже, как нелепо вот так терять голову! Я такая глупая, поэтому всегда влюбляюсь неудачно. Но на этот раз, я знаю, это мимолетно, завтра все рассеется как дым и дальше будет лишь воспоминанием.

Два дня хожу мимо того места, где он играл, но он там больше не появляется. Не знаю, хочу ли я его увидеть или просто убедиться, что не подвергла человека пыткам. Его же могли выслать из города за нарушение правил, «чужанам» запрещено касаться нас или насильно заставлять слушать.

Их не любят, хотя они похожи на обычных людей, как я и ты, блондины и брюнеты европейской внешности, только одеты в лохмотья. Может быть, если бы они просто притворялись немыми, все было бы проще? Они бродят по нашим городам, как тени. Могли ли они быть переболевшими вирусом, и что в их голосах такого – знают только ученые.

У меня начинает першить в горле. Я нервничаю, но ни с кем не говорю об этом. Я покупаю тест на вирус, трясусь и иду снова в это переход. Место скрипача больше не пустует. Теперь там поет девушка, подыгрывая себе на бубне, яро бьет по нему рукой, пританцовывая.

Я стою напротив нее, не решаясь подойти. Достаю альбом и маркер, пишу на нем «Раньше здесь парень играл на скрипке, где он?», подхожу к шляпе с пожертвованием у ее ног, бросаю стольник, привлекая внимание артистки, и показываю надпись. Она что-то кричит мне. Я качаю головой, что не понимаю ее и протягиваю листок и маркер. Девушка убирает бубен и пишет мне «Я тебя слышу».

— Да, конечно, прости. Я ищу скрипача с этой подземки, — говорю я, еле расслышав себя, - в наушниках орет вокалист рок группы.

Она пишет «Романа?», я в ответ пожимаю плечами.

«Зачем он тебе?» - спрашивает на бумаге певица.

— Я хочу извиниться, из-за меня его поймали стражи. У меня есть пожертвование для него.

«Переход возле булочной на Красноармейском», - отдает мне листок девушка, потом хохочет, что-то говорит и показывает на безымянный палец.

Я киваю и говорю «спасибо», наверное, она хотела мне сказать, что он женат. Ну что ж, главное, он жив. Что не скажешь о том, что вскоре может случиться со мной. Но, надеюсь, мне это лишь кажется, и я не заразилась.

Спрятав в сумку альбом, еду на Красноармейский переулок. По пути я вижу, как люди собрались с транспарантами возле какого-то здания. Они кричат, поднимая вверх самодельные плакаты. Я успеваю прочитать некоторые из них и понимаю, что народ хочет избавиться от «чужан», но протестующих пытаются унять.

Выйдя на остановке, быстро нахожу нужную мне подземку, но не решаюсь туда зайти сразу, готовлю альбом для письма, делаю глубокий вдох, затем выдох и шагаю в полумрак.

Он здесь. Так же увлечен своей игрой, как в нашу первую встречу, так же кажется мне безмерно прекрасным. Я выключаю музыку в плеере и слушаю его скрипку. Он не замечает меня, играет с таким же пылом, как и прежде, но вот, он переходит на лирику, чувствуя мой взгляд, отвлекается на меня. Сначала я вижу удивление, но оно быстро сменяется улыбкой и теперь он играет для меня. Закончив, «чужанин» говорит:

— Это ты?

Я, держа альбом в руке, произношу:

— Я хочу извиниться, тебе, наверное, досталось от стражей порядка из-за меня?

— Не переживай, я в норме, — отвечает он, потом соображая, что я в наушниках, берет альбом из моих рук, — Я напишу тебе сейчас, я в…

— Я слышу тебя, — прерываю его я, он бросает писать, смотрит на меня, затем что-то быстро чиркает, отдает альбом:

— Здесь нельзя говорить, мы на виду, встретимся за булочной через минуту. Иди.

Я беру альбом и следую в условленное место, меня трясет. Может, он думает, что я какая-нибудь шпионка или их тайный агент. Как только парень приходит, то пристально смотрит на меня, не зная, что сказать, но все же говорит:

— Я – Роман, — протягивает мне руку в перчатке с отрезанными пальцами, я пожимаю его руку в ответ.

— Я – Вера. Ты прекрасно играешь, я рада была услышать твою игру, прежде чем…

Не в силах закончить фразу, я обрываю ее, Роман не говорит мне спасибо за комплимент, лишь:

— Прежде чем что?

— У меня вирус.

— Какая стадия?

— Я не знаю, першит в горле, бросает в жар, беспокойство, спать не могу, - полный набор.

— Тебе вызывали врача?

— Нет, мне страшно, знаешь же, что из больниц никто не возвращается.

Мимо проходит парочка прохожих, поглядывающих на нас, он стал настороженнее:

— Надо расходиться. Если станет хуже, найди меня.

Я даже не успеваю его спросить, как найду его. Развернувшись, он сделал шаг вперед, но затем, что-то вернуло его назад, он прижал меня к себе, так, что я головой оказалась на его груди. От него не пахло как от бродяги, скорее его запах был сладким и знакомым.

— Увидимся, — прошептал он мне и ушел прочь.

 

* * *

И вот я дома, прижимаю ладонь к своему лбу, читая о том, как началась пандемия. На их страну напал враг, это было биологическое оружие, розовый дым, многие погибли, а те, кто выжили – просили защиты у других государств. Но все отказывали им, истребляли, узнав о странном заболевании, и только мы разрешили беженцам блуждать на наших территориях. Оказывается, есть закон, по которому им нельзя говорить с нами, вот почему стражи тогда схватили Романа, но та девушка, она же пела… Или просто открывала рот?

— Ты целый день молчишь, — показывается в дверях моя мать, — Обиделась на что-то?

Мотаю головой, но ее это не удовлетворило.

— Не разговариваешь со мной? Да, брось, ничего страшного, что сестра выходит замуж раньше тебя. Это все суеверия.

Я не могу говорить с ней, я не хочу ее заразить.

— Это уже не смешно, ты не должна себя так вести.

Тогда я достаю альбом и пишу «Я больна».

— Чем? Воспалением хитрости?

«У меня вирус».

— Что?! Ты делала тест?

Я киваю и скрещиваю пальцы в «плюс», мать встает и нервно ходит по комнате.

— Вера! Как же так! Накануне свадьбы сестры! О чем ты думала?! Тебе следовало быть осторожнее! Ладно, я вызову врача.

Закрывая лицо руками, я не могу выдавить слезу, меня трясет. Смотрю на свои записи «Я больна», «у меня вирус» и тут замечаю почерк, отличный от моего. Адрес Романа. Это мой шанс еще раз услышать его игру, пусть моя нелепая любовь так и закончится, вместе с моей жизнью – под звуки скрипки.

 

* * *

«Чужане» живут за городом, поэтому мне пришлось выйти на последней станции и следовать указаниям, которые мне оставил мой скрипач.

Уже стемнело, поднялся ветер, а внутри меня бьют тысячи молоточков, я горю и мне холодно одновременно, и с каждым шагом волнение подскакивает, как большая жаба. Становится тяжело идти по сельской дороге, найдя большую ветку, опираюсь на нее, как на трость. Стараюсь обходить лужи, но мое тело слабеет и не слушается, впрочем, мне уже неважен внешний вид. Я начинаю сомневаться в своем решении, пожалуй, нужно было дождаться врача и дожить свои последние дни в стерильной палате.

Кажется, я дошла до деревни, и какой-то мальчишка замечает меня, кричит об этом взрослым. Вижу, как люди выглядывают из окон своих маленьких старых домиков, кто-то выходит во двор, все говорят что-то, но я плохо их слышу, хотя в моих ушах и нет наушников.

Я иду по дороге, мимо тревожных взглядов местных жителей, слышу, как лает собака, и женщины охают. Вдалеке кто-то стремительно бежит мне на встречу, он приближается, и я могу различить в его словах свое имя.

— Ты сказал, найти тебя, — говорю, опираясь на палку, чтобы поднять глаза и взглянуть на него. Роман берет меня на руки и несет куда-то, но я уже ничего не вижу и не слышу.

Мое тело пронизывает огонь и лед, я лежу на кровати, это точно, а когда просыпаюсь, меня обкладывают холодными полотенцами, дают пить воду. В бреду, различаю лица: бородатый мужчина лет пятидесяти, две женщины неопределенного возраста и Роман – все они возле меня.

— Осталось немного, — говорит мне бородатый.

— Я не могу спать, — отвечаю ему невпопад, — Внутри меня ад, почему никто не может унять эту боль? Я схожу с ума?

— Эта боль не физическая, это осложнения вируса, — поясняет мужчина, но, скорее всего, не мне, а своим помощникам, — Действует на психику и нервную систему, вызывая душевную боль.

Все как в тумане, засыпаю, и вновь в сознании, чувствую, как Роман держит мою руку в своих ладонях, поглаживая. Знал бы он, какие безудержные чувства у меня это вызывает, как я мысленно прошу его не уходить от моей постели. Ты будешь, моей последней любовью, скрипач. Самой чистой любовью, которую я могла бы испытать, играй мне…

— Что? — встревоженно вопрошает он, склонившись ко мне ближе.

— Сыграй мне, — шепчу я.

Роман отпускает мою руку, а через несколько минут я слышу его музыку. Если б я могла плакать, я бы рыдала, но могу лишь слушать.

Он всегда знает, что мне сыграть, звуки его скрипки сливаются с моей душой, теперь мы неразрывны. Я возвращаюсь назад от этого момента к самому своему рождению. Я снова лишь дух…

Так я падаю в пропасть сна и жду свое первое утро в деревне «чужан».

Вы помните это ужасный скрип петель, когда раздвигают шторы? О, он неимоверно раздражает больную голову. А потоки солнца, хлынувшие обжигать твои заспанные глаза?

— Доброе утро, работникам лазарета! — скандирует бородач, вслед за ним входит Роман с подносом, на котором я замечаю кашу, кусок хлеба и кружку молока.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Роман, видя, что я сажусь на кровати, он надевает на мои ноги тапочки, затем садится на стул рядом с бородачом, и теперь они оба напротив меня.

Касаясь лба для проверки температуры, я замечаю, что на мне надета не моя одежда, я трогаю ее, осматривая:

— Милая ночнушка.

— Если тебя это беспокоит, то со всей честностью говорю, что тебя переодевали наши женщины, — объясняет бородатый.

— Это меньше всего меня беспокоит, — отвечаю я, беря в непослушные руки кружку с молоком, и немного расплескиваю содержимое на пол.

— Твое состояние улучшилось, и я могу констатировать полное выздоровление.

Он, наверное, местный доктор, я поняла! Как же сразу не догадалась, у него же стетоскоп на шее, но мне ясно не все:

— Выздоровление? Разве такое возможно? За одну ночь?

— Вера, ты мучилась лихорадкой три дня. Тебе, конечно, еще нужно отдохнуть, но могу уверить: ты здорова. Пока не решишь, когда возвращаешься домой, можешь остаться в моем доме, я понаблюдаю за тобой еще пару дней.

Я решаю прислушаться к совету доктора, так как еще слишком слаба, чтобы преодолевать самостоятельно большие расстояния.

Весь день я наблюдаю за простым бытом этих изгнанников, как они ведут хозяйство, как их дети бегают босяком по траве и радуются жизни, еще не зная, а, может, уже подозревая, как устроен реальный мир.

Вечером меня навещает Роман, предлагая себя в качестве провожатого на прогулке. Он берет меня за руку, помогая ступать по неровной земле, пока мы не находим место для привала.

Мы сидим с ним на склоне, недалеко от дома врача, молчим и наблюдаем за горизонтом. Мне нравится смотреть, как солнце опаляет кроны деревьев на закате, раньше я не замечала этой красоты.

— Когда нас атаковал розовый дым, я был ребенком, — вдруг заговаривает Роман,— Многие переболели тогда, но этого было недостаточно, и они стали бомбить нас.

— Я не знала, что вас бомбили… нам говорили только про дым.

— Потому что дым звучит безобидно, якобы, это все побочный эффект. Мои родные не пережили бомбежку. Алексей, который лечил тебя, подобрал меня и еще нескольких детей и вывез в вашу страну. Так мы и скитаемся, здесь живем уже два года. Отсюда нас не выгоняют, пожалуй, мы нашли свой дом. А ты вернешься домой?

— Домой? Не знаю. Я сказала маме, что больна, а она завопила, что я порчу свадьбу сестры. Я у них что-то вроде «пробного» ребенка, они тренировались на мне, чтобы создать свою идеальную дочь Аню. Таскали меня по всем кружкам и школам, ища подходящую для их второго ребенка, удивляясь, почему у меня нет друзей, и я плохо учусь. Их стена украшена ее наградами, а однажды моя мать сказала: «Мы тебя упустили, но вот с Аней так не выйдет, уж она-то не станет продавцом». Моя сестра – стоматолог, а мне даже брекеты не ставили. Она выходит замуж, а все считают, что я ей жутко завидую, ведь она это сделает раньше, чем я.

— Останься здесь, со мной, — произносит скрипач, глядя вдаль, срывая несколько травинок и кромсая их на маленькие частицы. В моей памяти всплывает та девушка в переходе, как она показывает мне на безымянный палец и ехидно улыбается. Меньше всего мне хочется встать между двумя влюбленными.

— С тобой? А разве у тебя нет спутницы? — подлавливаю я Романа, а он поворачивается ко мне:

— Мы расстались.

— Давно?

— Несколько дней назад.

— Ого. Это слишком импульсивно, тебе не кажется?

Конечно, каким еще может быть человек, так страстно играющий на скрипке. Одно дело влюбится в этого творца, а другое – стать очередной прелестной победой. Он так же забудет меня, станет играть для другой, более молодой и красивой.

— Ты думаешь, я поступаю так все время? — будто читая мои мысли, отвечает Роман, посмеиваясь, — Нам не навязывают жен, но выбирают подходящую пару среди своих. Хотя и расставания тут частое дело, мы же люди, так что я не предаю желание клана, если ты об этом.

— Я о том, что невозможно в одно мгновение выбросить кого-то из своего сердца.

— С той девушкой мы были слишком долго помолвлены и наши чувства застыли, — снова говорит он, слегка отвернувшись от меня. — Как ты не понимаешь, есть какая-то неведомая сила, что приковала мой взгляд к тебе, и не отпускает. Я слышу тысячу мелодий в голове и все их хочу играть только тебе. Во мне тоже сидит вирус, и он сжимает мою душу, бросая меня из огня в воду, пока ты не прекратишь агонию.

— А я могу? — еле касаюсь его плеча, он перехватывает мою руку своей, смотря своими большими яркими глазами:

— Ты можешь все. Я хочу быть твоим инструментом, играй на мне, а я стану слушать, как звучит моя душа в твоих руках. И как звучишь ты сама.

 

* * *

— Оставайся в нашем поселении, мы найдем для тебя работу, Роману тоже какое-то время лучше быть здесь, в городе становится опасно, — покровительствует бородатый доктор Алексей, приступая к ужину за деревянным столом. Рядом сидят те две женщины, что помогали меня лечить, это его жена и дочь, а также трапезу делит пара ребят – те, о ком заботится семья врача. Откусив от куриной ножки, бородач продолжает:

— В моем доме для вас есть комната, живите.

— Не слишком ли это стремительно? — чуть не поперхнувшись говорю я, смотря то на него, то на Романа, то на хихикающих женщин.

— А чего тянуть? — сам посмеивается Алексей, — Между вами искры, рано или поздно это к чему-нибудь да приведет. Вы можете годами ходить кругами, присматриваясь друг к другу, и ничего не выйдет в итоге, а можете окунуться в омут и насладиться плодами любви. Разве у нас много времени на этой земле? Стоит ли ждать лучшего момента? Ожидание еще никого не сделало счастливым.

Так просто заканчивается моя история. А ведь мне могло и не повезти, и вирус поглотил бы меня тогда…

Сожалею ли я о потерянном мире «глухих» людей? Я знаю, что прошла свой путь не зря, не потому что я обрела его. Через него я стала видеть и слышать по-настоящему. А простенькая скрипка мне теперь нравится больше, чем синтетическая музыка из наушников, которые я, кажется, оставила на своем столе рядом с блокнотом, в котором одна девушка написала мне: «Я тебя слышу».

 

 

 

Александра ФРОЛОВА

Живу в г. Кудрово Ленинградской области. Есть несколько публикаций в ЛитресСамиздат под псевдонимом Анна Ф.Райх. Писать начала еще в школе, на уроке литературы, когда попросили из пословицы написать историю. Меня так это увлекло, что я настрочила поучительный рассказ, используя целых три пословицы. Учительница тогда прочитала мой труд при всем классе и отметила, что возможно, мне стоит этим увлечься. И я увлеклась. Потом писала много разных стихов, но не считаю их достойными, это скорее поэтический личный дневник. Любовь к поэзии переросла в любовь к авторской песне, теперь пою в дуэте «Личная драма».