Тот день начался как обычно. В светлом уютном зале было тепло и солнечно, оркестр готовился к большим гастролям. Музыканты быстро настроились на рабочий лад, ведь все понимали важность генеральной репетиции.

– Будьте внимательны! Начинаем с седьмой цифры, – Дирижёр нацелился своей острой и тонкой, как стрела, палочкой в сторону скрипачки. – Ваше соло.

Из-за плеча дирижера выглянула Гармония. Её миловидное личико довольно улыбалось. Она знала, что никто из оркестрантов её не видеть не может, посему чувствовала себя совершенно свободно и легко перемещалась между рядами пюпитров, инструментов и музыкантов. Взгляд вечно молодой волшебницы заскользил по залу и остановился на дирижёре. Ей нравился этот молодой, отчаянно любящий музыку человек с вечно всклокоченными волосами и большими очками, который всегда точно ощущал её присутствие. Он взмахнул палочкой, но в это время за окном заработал отбойный молоток. Гармония поморщилась – ей были не по душе подобные звуки. Дирижёр подождал пару минут с поднятой вверх палочкой, но шум не прекращался.

– В таком грохоте невозможно работать! – молодой человек бросился к окну и выглянул наружу.

– Они ломают асфальт, а у нас – решающая репетиция! Я сейчас! – дирижёр поспешно выскочил за дверь.

Гармония заскользила к окну. За стеклом она увидела огромный бульдозер, щит которого скрежетал по асфальту, сгребая камни, отчего рядом с крыльцом дома Музыки стоял страшный грохот. Из двери стремительно выбежал Дирижёр. От волнения он забыл надеть очки и теперь нелепо щурился от солнца и пыли. А бульдозер в этот момент застыл, как вкопанный. Разгоряченный молодой человек яростно пытался что-то доказать мужчинам в ярко-оранжевых жилетах. Те ненадолго прервали свое занятие, но уже через несколько минут, отмахнувшись от музыканта, как от назойливой мухи, продолжили работу. Снова раздалось грохотание. Дирижёр отскочил от надвигавшегося бульдозера, постоял несколько мгновений на крыльце, надеясь на чудо, но, в конце концов, покинул улицу в совершенно растрепанных чувствах. Он никак не ожидал потерпеть такое безоговорочное поражение. Гармония отпрянула от окна и с грустью посмотрела на молодого дирижёра, вошедшего в зал с растерянным видом. Он постоял в дверях, затем быстро подошел к окну и, с видимым усилием закрыв его, повернулся к оркестру.
         – Давайте продолжать. Мы не можем терять драгоценные минуты репетиций только потому, что кто-то считает классическую музыку лишним элементом в жизни.
         Оркестранты согласно закивали головами.
         – Конечно, – сказала скрипачка, – у нас скоро важные концерты, мы не можем просто так разбрасываться временем.
         – Согласен! – поддержал кларнетист.
         – Придётся потерпеть закрытое окно ради великой музыки! – продолжал Дирижер, переворачивая ноты партитуры.
         – Музыка – это, конечно, прекрасно, восхитительно, не побоюсь этого слова, умопомрачительно, если бы здесь не было так душно, – тихо проворчала арфистка.  – Ни одного грамма свежего воздуха в маленьком помещении. Как это можно вынести даже ради великого искусства?

– Что вы предлагаете? – недовольным тоном спросил контрабасист.  – Не играть? Или играть кое-как? Как вы это периодически делаете…
         – Я? – тут же взвилась арфистка?! Это у вас постоянно соль съезжает!
         – У меня?! У лауреата международных конкурсов? У…
         – Перестаньте! – Дирижёр громко постучал палочкой о пульт. – Мы находимся в царстве гармонии! Разве в нём можно ссориться?
         На лицах оркестрантов появились снисходительные улыбки – им хоть и нравился этот молодой человек с вечно всклокоченными волосами и большими очками, но некоторые его слова они никак не могли воспринимать всерьёз. Ну, право, это смешно – «царство гармонии». Обычный зал для оркестра, обычная репетиция, ну, может, не совсем обычная: последняя перед большими гастролями. Но разве это повод закрывать окно? Конечно, музыканты не хотели выражать свои чувства вслух – это неприлично, но думать-то им никто не мог запретить!
         В это время на улице раздался такой страшный шум, что все невольно подскочили и как по команде дружно повернулись в ту сторону. Дирижёр, всплеснув руками, в которых всё так же была зажата тонкая, как стрела, палочка, метнулся к окну. На подмогу бульдозеру приехал жуткого вида агрегат с огромным «зубом» впереди, который тут же начал яростно «вгрызаться» в старый асфальт, оставляя вокруг себя груды песка, щебня и земли. Громкому уханью техники вторил отбойный молоток. От ужасного грохота не спасало даже закрытое окно. Дирижёр схватился за волосы, которые от такой жизненной несправедливости стали ещё больше торчать в разные стороны и, раскачиваясь из стороны в сторону, повторял: «Это не выносимо! Просто не выносимо!». Через несколько минут, он, справившись с собой, бодро поднял вверх свою палочку:
         – Репетируем, друзья! Мы не должны сгибаться перед трудностями. Гармония нам поможет.

Оркестр замер в боевой готовности. Дирижёр взмахнул руками, но тут отбойный молоток за окном, отбивая какой-то странный ритм, застучал ещё громче. Ударник, автоматически подхватив его, стал тихонько выстукивать что-то отдалённо напоминающее музыку, рожденную из шума отбойных молотков, ударов бура и скрежета бульдозера. Оркестранты повернули голову в его сторону и недовольно переглянулись. Но ударник уже вошёл во вкус и зазвучал громче, вовлекая всех в свой безумный ритм. Первым странную мелодию подхватил контрабас. «Пум…Пум…Пупупупуум», – завибрировали его струны, наполняя зал низким гулом. «Пиль-пиль-пиииль», – отозвались скрипки. На полу, перед пультами оркестрантов, начали появляться страшные, искривленные ноты. Дирижёр беспокойно оглядывался по сторонам, постукивал палочкой по пульту, строго смотрел на музыкантов, которые, казалось, играли не по своей, а по какой-то чужой воле. Он, как и все остальные, не мог видеть ряды музыкальных уродцев, но ощутить их, как за несколько минут до этого он чувствовал присутствие гармонии, было в его власти. Сначала появляется один ряд кривляющихся нот, но постепенно их становится больше и больше. Они заполняют всё пространство зала, толкают оркестрантов под руки, рвут из их рук струны, прыгают на колки, закрывают клапаны. В зале звучит жуткий набор звуков, даже отдалённо не напоминающий музыку. Гармония мечется среди торжествующих нот, дирижёр непрерывно стучит палочкой по пульту, оркестранты изо всех сил пытаются справиться с инструментами, но все усилия тщетны.
         –  Это невыносимо. Я не могу здесь находиться! – Гармония, закрыв уши руками, торопливо заскользила к двери. Её длинное, развевающееся платье замелькало в глубине коридоре и тут же скрылось за ближайшим поворотом. Ноты, злобно усмехаясь, исчезают. В зале воцаряется странная тишина.

– Что происходит? Что за странные звуки вы издаете? Разве подобное может звучать в царстве гармонии? – дрожащим от волнения голосом спрашивает Дирижёр.

Оркестр растерянно молчит. Да и что музыканты могут сказать в оправдание, если даже сами себе они не готовы объяснить, что это было…

 – Почему вы молчите? – продолжает потрясенный звенящей тишиной в зале молодой человек с вечно всклокоченными волосами. В это время за окном стихают молотки и бульдозеры: рабочие в оранжевых жилетах ушли на обед. Молчат в зале, молчат на улице. Дирижёр переводит взгляд с одного растерянного лица на другое, но музыканты не хотят встречаться с ним взглядом. Потянулись томительные минуты тишины, такой желанной недавно и такой страшно неприятной теперь.

– Я не вижу смысла продолжать репетицию. Я... Я вынужден вас покинуть. Извините.

Дирижёр поправил свои огромные очки, и, забыв собрать листки партитуры, выбежал за дверь. Через мгновение, он, как и Гармония, скрылся за ближайшим поворотом коридора. Эх, зачем же он это сделал…

Потянулись томительные минуты тишины. Наконец, скрипачка решила прервать затянувшееся молчание.
         – Я так понимаю, что сегодня мы уже репетировать не будем. У моей дочки день рождения, а я не успела купить куклу, о которой она давно мечтает. Наверное, это не хорошо, но уж если так вышло… можно я уйду? – не дожидаясь ответа, она заспешила к входной двери.
         – Пожалуй, и я пойду. Меня ученики в школе ждут, – контрабасист поднялся со своего высокого стула и тут же исчез за дверями.
         – Ну, я как все, – ударник, весело простучав каблуками своих красных ботинок – предметом насмешек остальных музыкантов, тут же скрылся за поворотом коридора. За ним потянулись остальные музыканты. Зал опустел.
         Осиротевшие инструменты переглядывались между собой, недоуменно поводя колками, вибрируя струнами и стуча смычками. Такого в их музыкальной жизни никогда не было. Первая Скрипка решила высказаться первой.
         – Странно, – произнесла она нежным, мелодичным, певучим голоском. – Очень странно всё это
         – Что уж тут странного? – добродушно возразил Кларнет, – волнуются все сильно, поездка важная – вот и не могут играть. Ничего, Дирижёр успокоится, вернётся, и остальные подтянутся. Я другого в толк не возьму: откуда эти чудища взялись? Эти ноты-кривляки? Я первый раз видел такие звуки, которые мы…ну, не знаю, сыграли, что ли… Хотя мелодией этот кошмар трудно назвать. Я сам от себя не ожидал, что такую немузыкальную чушь издавать могу!
         – Можно подумать, ты никогда ничего неправильного не издавал, – тихонько пропищала Флейта-пиколло, но её слабый голосок никто не услышал.
         – Я всё понимаю, – не собиралась сдавать позиции Первая Скрипка. – Волнение, нервы. Я даже допускаю, что какая-то неведомая сила могла заставить нас так отвратительно звучать. Но как наши хозяева могли уйти и оставить свои инструменты, я понять не могу. Такого никогда не было! И не должно быть! Мы все знаем, что любой музыкант дорожит своим инструментом, по крайней мере, мною (она выделила это слово, произнеся его на тон выше) моя хозяйка всегда дорожила. Мы никогда не расставались!
         – Милочка, – вступила в разговор Арфа. Голос у неё был низким, мягким и очень тягучим. – Милочка, – повторила она,  – вы же слышали: день рождения дочки. Тут уж не до скрипочек, знаете ли.

– Никакие дни рождения не должны мешать ценить инструмент. И это не повод оставлять меня в неуютном зале. Я привыкла ночевать дома, в уюте.

– А вы полезайте в футляр и закройте крышку – чем не уют? – захихикала Ударная Установка.

Тут в спор, готовый перерасти в ссору, вмешался Альпийский Рог – самый длинный инструмент оркестра. До него обычно все доходило очень долго. А как может быть по-другому, когда услышанное «идёт» несколько метров?!

 – Дирижёр ушел, Гармония нас покинула, хозяева оставили, значит, надо самим брать дело в свои руки, то есть колки, смычки, клапаны, ну, кто во что сможет. Будем сами готовиться к гастролям, – голос Рога звучал, как сигнал боевой трубы на отдыхе – протяжно и громко.

Все повернулись в сторону говорившего и недоуменно воззрились на самый длинный инструмент в оркестре.
         – Что вы сказали, простите? – тоненько запищала флейта.  – Сами? Я не ослышалась?
         – Да! А, что такого?! Играть самим! – неожиданно встала на сторону Рога Ударная Установка.  – Я готова!

– Без дирижёра? Разве это возможно? – загудел Контрабас.

 – Я, конечно, никогда не пробовал, но раз нет другого выхода…– не сдавал позиции Рог.

– А, в самом деле, почему бы и нет? Раз наши хозяева оказались такими безответственными, придётся самим спасать положение. Я буду давать команду к началу, – встряхнула колками Первая Скрипка, и, перебравшись к пульту дирижера, подняла смычок, демонстрируя полную готовность заменить молодого человека с вечно всклокоченными волосами.

– Почему ты? – возмущённо зазвенела всеми тарелками и загудела барабанами от самого маленького до самого большого Ударная Установка.
          – А кто же ещё? – Первая Скрипка застучала смычком по дирижёрскому пульту. – Коллеги, приготовились. Смотрим все на меня.

 – Почему именно на вас? – удивился молчащий до сих пор Альт.
         – Кто-то может это сделать лучше меня? – насмешливо передернула колками Первая Скрипка.
         – Мы все можем команды давать, – не унимался Альт.
         – Кто это – все? Командовать все могут, вернее, все думают, что могут. Но главное – как это делать. Не надо забывать, что Я – ПЕРВАЯ скрипка! А это много значит. Не будем отвлекаться. Приготовились. Начинаем с седьмой цифры.
         – Ну и давай струнным свои команды, ты хоть и первая, но всего лишь скрипка, – недовольно возразил Кларнет

– Подумаешь, ПЕРВАЯ? Альт тоже бы справился, – пропищала Флейта, – и клавишные могли бы. Да, может, и я бы попробовала. А что? Подумаешь, первая…

Но возражения возражениями, однако, репетировать в самом деле надо. Так что, поразмыслив и поворчав еще немного, инструменты, хоть нехотя и не быстро, а начали занимать свои места. Когда оркестр, наконец, расселся, Первая Скрипка взмахнула смычком. Инструменты загудели, запели, завыстукивали мелодию, во время которой Ударная Установка начала греметь так громко, что все остальные перестали играть. Возмущённая таким не «музыкальным» поведением барабанищ, барабанов, барабанчиков и тарелок, Первая Скрипка неожиданно для себя начала разговаривать стихами:

– Мы звучим совсем не так!

Кто спешит на целый такт?

Кто-то вовсе отстаёт,

Не вступил за мной фагот!

Слышен только вой и гам!

Просто жуткий тарарам!

И барабаны совсем обнаглели!

Собой затмили все наши трели!

 Немного оправившись от растерянности, Первая Скрипка перешла на обычную речь:
         – Что вы себе позволяете?! – недовольно повернулась она в сторону ударных.

– Ничего у нас не получится. Барабаны тут не причём. Здесь нет Дирижёра, и, главное – нет Гармонии! А без неё мы совершенно бессильны. Я не понимаю, как она могла уйти? – завибрировала низким голосом Арфа.
         – Она не должна была так поступать. Без гармонии не может быть музыки! Это…Это…Предательство! Вот что это такое, – подхватил Тромбон, выдвинув до предела свою кулису, что означало у него высшую степень негодования.
         – А она и не вернётся, пока мы не услышим друг друга. Не захотим услышать! За ритмом никто не следит! Все думают только о себе. Звучит одна фальшь, – возмущенно закивала колками Первая Скрипка.

– Ну, знаешь…У тебя у самой соль съехала! – кулиса Тромбона никак не хотела возвращаться в обычное положение, потому как её обладатель не собирался сдавать позиции.
         – Наглая ложь! У меня ничего никогда не едет! Играть на скрипке, это вам не в трубу дудеть, тут нужен слух!!! – от возмущения голос Первой Скрипки потеряв мелодичность, стал визгливым и неприятным.

 В это время из-за пульта выглянул Треугольник – самый маленький инструмент в оркестре. Обычно его мало кто замечает. Зачем на него обращать внимание, если соло он не играет и успех концертов от него не зависит?! Держат треугольник на всякий случай – чтобы иногда «звякнул» красиво. Этот музыкальный тихоня появился в оркестре недавно – Дирижёр решил, что он просто необходим для важных гастролей, вот его и принесли. Даже музыканта за ним закрепили – неслыханная роскошь для столь незначительной особы! Оглядев «поле» начинающейся «битвы», Треугольник прозвенел тихо, но настойчиво: «Я слышал, что у скрипачей, самый тонкий слух и поэтому скрипки всегда звучат очень точно!» После этой фразы, он тихонько вернулся на своё место, зорко наблюдая за всем, что происходит вокруг. Скрипки согласно закивали головками, победно оглядывая окружающих. Альт с Виолончелью и Контрабасом одобрительно загудели в поддержку этого замечания. Кому, как ни им было знать: чтобы играть на струнных, нужно иметь самый-самый точный музыкальный слух! Абсолютный!

Однако, Флейта, не согласная с мнением самого маленького инструмента в оркестре, тут же с негодованием пропищала:

 – Эти струнные слишком много о себе воображают! 7 цифра, между прочим, начинается с соло первой скрипки! И как оно было сыграно? Правильно – безобразно! Нам даже пришлось прервать репетицию. Когда у меня бывает соло, я…

– У вас? соло? Смешно! – залилась смехом Первая Скрипка.

Но Флейта продолжала, не обращая внимания на её выпад или делая вид, что не обращает:

– Да! У меня! Да! соло! Да! Я, между прочим, самый древний инструмент в оркестре! На мне играли в Древнем Египте и в Римской империи! Да-да! В империи Александра Македонского, если, конечно, вам о чём-то говорит это имя! И везде, слышите, везде меня любили и цари, и простой народ. А уж соло для меня всегда можно найти! По-моему, давно уже ни для кого не секрет – в оркестре важнее меня, флейты, нет!– довольная своим выступлением она попыталась свысока оглядеть прочие инструменты. Правда, ей это не очень удалось – чем-чем, а ростиком она не вышла.

Пока инструменты переглядывались между собой – не зная, как реагировать на этот странный спор, Треугольник опять оказался в центре оркестра и как будто сам себе задумчиво произнес:

– Предания говорят, что флейту придумал греческий бог.

– Вот! А я о чем говорила?! – торжествующе воскликнула Флейта.

Но Треугольник в это время все так же «самому себе» продолжил:

– Правда, вначале она была обычным свистком.

Стараясь перекрыть общее оживление и легкие смешки, послышавшиеся со всех сторон, Флейта, подпрыгнув на месте, засвистела на все лады:

– Да лучше пусть мои уважаемые предки будут музыкальными свистками, чем геометрическими железками, издающими примитивные звуки, как некоторые, – она победно взглянула на Треугольник и, удовлетворенная местью, опустилась на стул. Тут в спор решила вступить Виолончель. Поначалу она не собиралась ввязываться в бессмысленные, как она считала, споры, но её нежная, музыкальная душа больше не могла мириться с несправедливостью.

 – Вы на полном серьезе считаете: только скрипка и флейта – гордость оркестра? А вы знаете, что про мой голос, говорят, что он – «бархатный»?! Что у меня выразительные возможности и точнейшая техника исполнения?! Что я умею великолепно танцевать, как балерина? Ведь только у меня есть такая изящная подставка! – в подтверждение своих слов Виолончель грациозно закрутилась вокруг инструментов на тонкой и слегка заостренной «ножке». Под конец этого милого «танца» оркестр дружно застучал смычками, выражая крайнюю степень восхищения. Пока все любовались красивыми виолончельными «па», Треугольник пристроился на стул, с которого недавно «соскочила» «танцовщица». Воспользовавшись наступившей после «аплодисментов» паузой, он с насмешкой произнёс:

– Ну, танцевать то вы научились только в XIX веке, когда у вас появилась ваша шпилька, она же ножка, она же подставка, а до этого, вас, извините, сжимали ногами!

Не ожидавшая подвоха струнная красавица на несколько мгновений затихла, но быстро справившись с растерянностью, гордо парировала:

 – Я, между прочим, не только танцевать умею! Я еще и звучу прекрасно, причем, хорошо пою и в ансамбле, и в оркестре, и в квартете. Да и мои сольные выступления приносят людям много радости! – посчитав ответ вполне достойным, Виолончель, крутанувшись ещё разок на изящной ножке, заняла свое место. Треугольник еле успел «соскочить» со стула «балерины».   Тромбон, так и не вернувший «кулису» в привычное положение, открыл было рот, чтобы возразить, но его опередила Труба, пресекая своим медным голосом любые возражения:

– Ах вы, самонадеянные выскочки! Вы совершенно забыли, что без трубы не обходится ни один военный оркестр!

Кто сыграть сумеет марш?! Раз-два, раз-два!

Струн на грифе не порвав?! Раз-два, раз-два!

Кто солдат отправит в марш?! Ать-два, ать-два!

Даст команду на парад! Ать-два, ать-два!

Без трубы, вы как вода! Раз-два! Раз-два!

Растечетесь кто куда! Ать-два! Ать-два!

Инструменты, не ожидавшие такого громоподобного вызова, недоуменно замолчали. Один Треугольник, слегка высунувшись из-за мощного корпуса контрабаса, подначил «медного», раскалившегося до бела от чрезмерного желания доказать свою важность:

 – Вот наглость! Всего лишь когда-то трубил зарю, а туда же.

Его поддержала Первая Скрипка, впервые согласившаяся с мнением самого маленького инструмента оркестра:

 – Вот и дудите на парадах! Там – ваше место! А, здесь, извините, есть поважнее вас…

– И кто же это? – не унималась Труба.
         – Мы! Струнные инструменты!
         – Друзья! Покажем этим «медным» наглецам – кто главный в оркестре! Вперед! – скомандовала Первая Скрипка и, взмахнув призывно смычком, двинулась в сторону духовых инструментов. Разбушевавшихся друзей попытался урезонить самый большой и спокойный из «струнной» группы – Контрабас. Он примирительно загудел на весь зал:

 – Опомнитесь, друзья! Мы все нужны, все важны. Нас целый оркестр. Без каждого из нас он не сможет красиво звучать.

– Хватит! – застучав всеми тарелками, рявкнула что есть мочи Ударная Установка – Хватит! – повторила она с еще большим напором, – хватит воображать, будто вы самые великие! Думаете других важных инструментов нет?!

 – Да где они – эти важные??! Вы что ли?

– Хотя бы, – запальчиво воскликнула Установка.

 – Да вам доверили только ритм держать, а вы кем себя вообразили?

Великие струнные инструменты, покажем зазнайкам, кто здесь главный! Вперед! – скомандовала окончательно выведенная из себя Первая Скрипка.

Скрипки, Альты, Арфа и Виолончель, встав корпусом к корпусу в один сплоченный ряд, размахивая смычками, как саблями, начали наступать на группу духовых. Те тут же организовали глухую оборону. Тромбон, двигая кулисой, подставил подножку Виолончели, чего та совсем не ожидала, и с грохотом свалилась на пол. Перепугавшись не на шутку, единственная «балерина» оркестра начала потихоньку отползать на свое место. Флейта схватив Арфу за струны, изо всей мочи потянула их нас себя. Бедная жертва нападения, отчаянно замахав нотами, как белым флагом, в спешке покинула поле битвы, за нею так же поспешно отступил Альт. Первая Скрипка, оставшись в одиночестве, начала в бешенстве размахивать смычком, нанося удары всем подряд. Ударная Установка с левого фланга двинувшаяся на гордячку, угрожающе защёлкала тарелками прямо возле её изящной головки. Скрипка быстро отступила, оглядываясь по сторонам в надежде найти защиту, но все сделали вид, что не замечают грозящей ей опасности. Когда тарелки оказались слишком близко, Скрипка закричала во всю мощь своих струн:

– Остановитесь! Вы собьете мне колки! – и, повернувшись к друзьям, завибрировала на самых высоких нотах, – помогите! Кто-нибудь!

Но бывшие союзники не спешили прийти на помощь своей предводительнице. Альт, прикрываясь нотами, прошипел:

– Увольте! Теперь уж каждый сам за себя, зачем надо было затевать спор? Арфа, обмахиваясь листками партитуры, томно произнесла:

– Не надо меня втягивать в подобные глупости, я не выношу вражды и бурь.

Виолончель провещала строгим голосом:

– Признайтесь, наконец, что были не правы!

Точку в споре решил поставить Контрабас:

– Поспорили? Ну, и хватит, довольно баталий. Давайте лучше подумаем, как нам дальше работать? Всем вместе! Не забывайте, впереди важные гастроли!

– Которые без скрипок, между прочим, никак не смогут состояться, – проворчала Первая Скрипка, правда, уже не со злостью, а скорее по привычке ставить последнюю точку в спорах.

– Да, без нас вряд ли они получатся. Но! – тут он выразительно помолчал и продолжил через пару минут. – Это не повод для скандала и выяснения, кто важней. Кстати, несмотря на некоторые отличия в нашем строении, все струнные звучат примерно одинаково, – примирительно закончил Контрабас.

– Может быть, Вы считаете, что и все духовые звучат одинаково? – ехидно поинтересовался Треугольник, выглянувший из-за широкого корпуса самого большого струнного инструмент.

– Конечно, они тоже мало чем отличаются друг от друга.

– Глупости! – Тромбон донельзя выпятил кулису – предмет своей гордости.
         Его поддержала Флейта:

– Я с нежным, тонким звуком, и громоподобная труба – одинаково?

– Да! Все духовые – медные или латунные, из серебра или, – тут Контрабас показал на спящий Альпийский рог, – из дерева – это всё трубки! И звучите вы, благодаря движению воздуха в этих трубках, поэтому и звук у вас приблизительно одинаковый, несмотря на разницу в голосах.

Тут все медные громко загудели, зазвенели, запели – каждый старался не просто показать свое уникальное звучание, но и «переиграть» остальных. От такого шума проснулся даже Альпийский Рог, который обычно мало обращал внимания на суету вокруг.

– А что происходит?

Весь оркестр тут же переключился на «альпийца», увидев в нем удобный объект для насмешек и возможность отдохнуть от споров.

 – О! Смотрите, кто голос подал – громко пропела блестящая от собственной значимости Труба.

– Он же ТАКОЙ длинный! Пока до него дойдет…– тоненько захихикала Флейта.

– Вот уж трубка, так трубка! – подхватила Виолончель.

– Ну да, длинная трубка, – Рог, задумчиво посмотрел на насмешников, и, дождавшись, когда шум немного стихнет, повел неторопливый рассказ.

Из целого дерева сделан я,

Ствола пихты, без веток-сучков,

Пять метров с лишком длина моя!

Для людей всегда играть я готов.

Когда-то в далекие годы,

Меж гор, средь долин и лугов,

Сгоняя отары и стадо,

Мы селенье спасли от врагов!

Все притихли. Слушатели словно увидели ожившую картину – заросшие низким лесом горы, с искрящимся белым снегом на вершине. Внизу раскинулось маленькое селение, где течёт неспешная, домашняя жизнь: по улицам бегают ребятишки, у колодца остановились поболтать две девушки с кувшинами в руках. У подножия горы пасется стадо белых, рыжих, черных коров, рядом с ними стоит пастух с рогом. Мирная, добрая, тихая жизнь. Почувствовал пастух приближающуюся опасность, но слишком поздно заметил крадущихся врагов, не успеть ему укрыться от захватчиков. А он и не собирается бежать – смело подняв рог, затрубил пастух тревогу! И выбежали из своих домов жители, бросились на врагов. Завязался бой, отступили недруги, но сам смельчак, сражённый неприятелем, упал замертво на спасенную от захватчиков родную землю.

Флейта тоненько хныкала, Арфа украдкой смахивала слезы, Контрабас тяжело вздыхал, даже у Скрипки струны завибрировали – рассказ Рога никого не оставил равнодушным. Окончив повествование, он, помолчав, обвёл глазами оркестр:

– В этом произведении моей партии нет, поэтому я спал. Так что у вас случилось?

Тут все инструменты заговорили разом, каждый пытался доказать свою правоту.

– Мы играли с 7 цифры…

– Соль съехала!

– Гармония ушла!

– Она не должна была уходить!

– Мы хотели всё сделать сами!

– Меня никто не слушал!

– У нас ничего не получилось!

– Мы решили разобраться, кто виноват! – перекрывая остальные инструменты, застучала что есть мочи Ударная Установка.

– И что делать! – подхватил Тромбон.

– Да знаю я, что! – пророкотал Контрабас, привлекая к себе внимание.

Все тут же перестали галдеть и заинтересованно посмотрели в его сторону.

– Сначала надо успокоиться, – уже не так громко продолжил «великан».

На удивление все инструменты тут же согласно закивали грифами, головками, смычками – им, на самом деле, уже очень надоело ссориться! Только один промолчал – самый маленький и «ненужный» – Треугольник. Воинственно задрав один из своих углов, он вскочил на пульт дирижёра и громко прозвенел:

– А я не хочу успокаиваться!

– Ну и на здоровье, только не в этом зале. Вас здесь никто не держит. От вашего отсутствия в оркестре еще никогда ничего ужасного не происходило, – тоненько засмеялась Флейта.

– Вот как? – Треугольник окинул недобрым взглядом зал и отчеканил, – это мы еще посмотрим!

Тут все инструменты не выдержали и громко рассмеялись. Даже самый серьезный – Альпийский Рог и тот слегка улыбнулся, глядя на расхрабрившегося «малыша». Но самый маленький инструмент в оркестре не был расположен шутить.

– Смеётесь? Как бы плакать не пришлось! Вы все думаете, что я ничтожество. Вы даже за инструмент меня не считаете. Сейчас мы посмотрим, сможете ли вы хоть что-нибудь сыграть, если я БУДУ МЕШАТЬ!

– Всем надо успокоиться, – попытался снять нарастающее напряжение Контрабас.

– Мы это уже сто раз слышали! – возмутилась Первая Скрипка. - У вас еще есть какие-нибудь предложения?!

Не дожидаясь ответа, она, призывно постучав смычком по дирижёрскому пульту, тоном, не терпящим возражения, произнесла:

 – Начинаем с 7-й цифры!

Оркестр весьма слаженно заиграл первый такт. Мелодия лилась легко и свободно, всем казалось, что глупые споры остались позади, а впереди – долгожданное возвращение Гармонии! Вот обрадуется молодой человек с вечно всклокоченными волосами! Как удивится, услышав игру любимого оркестра, как будет горд и счастлив. Музыка «текла» по залу, как горная речка с хрустальной водой. Все были так довольны и счастливы, что не замечали времени, никто не уставал и не хотел прерываться даже на маленький отдых. Первая Скрипка вела свою партию, не забывая о роли дирижёра, которая получалась у неё весьма неплохо. Время шло, никто не ссорился, наоборот, каждый пытался поддержать товарища, если тот вдруг немного сбивался.

Наконец, Первая Скрипка перевернула еще один лист партитуры – осталось отрепетировать последнюю часть концерта. Все немного передохнули и приготовились блестяще окончить репетицию.

Но как только Первая Скрипка взмахнула смычком к началу третьей части, до сей поры злобно молчащий Треугольник начал выстукивать какую-то свою странную партию, даже отдаленно не напоминавшую мелодию, звучащую в зале! Всё то время, пока оркестр репетировал, он упорно искал момент, чтобы сделать своё чёрное дело. Все замолчали и повернулись в сторону маленького наглеца, который продолжал самозабвенно стучать, превращая красивую и светлую музыку, которую все с таким удовольствием играли, в набор неприятных звуков. Первой пришла в себя Арфа:

– Что вы себе позволяете, голубчик?! Прекратите немедленно эту какофонию!

– Не произносите этого страшного имени! Еще не хватало, чтобы она здесь появилась! – немедленно отреагировала Виолончель.

В напряженной тишине раздался резкий смех самого маленького инструмента оркестра:

– Какая такая Какофония? Вы её видели? Я тоже слышал эту глупую выдумку: «Вот придет страшная какофония и музыка исчезнет». Кто придет то? Тот, кто не существует?!

Обиженная до глубины музыкальной души Арфа, тут же воскликнула в сердцах:

– А вот и существует. Очень даже существует! Между прочим, есть даже заклинание, чтобы она появил…

– Помолчите, пожалуйста!– просительно завибрировал Контрабас. – Ваши знания сейчас лишние. Не надо ими делиться!

Страх появления заклятого врага музыки, проник под деку и сковал сердце великана ледяным ужасом. Все – струнные, духовые и даже ударные умоляюще смотрели на Арфу, но та, не замечая произведенного эффекта, продолжала:
         – А я поделюсь! Мне неприятно, что мне не верят! Я старше всех, а, значит, умнее. На мне сам Аполлон играл!
         Это неожиданное признание немного повеселило инструменты и даже слегка разрядило сгущавшуюся атмосферу. Тромбон, набрав побольше воздуха, с силой выдохнул:

– Я, конечно, тоже не вчера родился, но…Сколько же вам лет, почтенная?

– Никогда бы не подумала, что вы ТАКАЯ древняя, – подхватила Флейта.

«Старушка» Арфа несколько замялась, ища подходящий ответ, и, наконец, неуверенно произнесла:

– Ну, да. Конечно…я несколько преувеличила…то есть вы не совсем правильно меня поняли…он не совсем на мне играл. Но на моей пра-пра-пра-пра-пра-прабабушке – лире, а это все равно, что на мне!

Потом Арфа вдруг запела, пытаясь лучше объяснить – что же собственно она имела в виду:

Легенды слагали о том, как Эол,

На арфе мелодию грустную вел,

Я на флаге Ирландии много веков,

Предки в почете в стране пастухов!

И сам Президент, и министры, да все,

Любовь с уваженьем окажут и мне!

Закончив балладу, Арфа тоном царственной особы произнесла:

– Я сейчас принесу книгу, в которой написано заклинание, способное вызвать к жизни самого злейшего врага Гармонии, и вы сами убедитесь, что я ничего не придумываю!

– Не нужно этого делать, – задрожал всеми струнами Контрабас, – ни в коем случае!

Но Арфу «несло». Поглядев на всех свысока – благо ей это вполне позволяли размеры – она ледяным тоном ответила струнному великану:  

– Я сама знаю, что нужно делать! Освободите дорогу, пожалуйста.

От неожиданности Контрабас подвинулся, и Арфа, демонстрируя серьезность своих намерений, медленно двинулась к рядам книжек, стоящих у дальней стенки зала. Она шла медленно, тяжело переваливаясь и запинаясь, но, даже чуть не упав, неотвратимо приближалась к заветной полке. Никто не смел её остановить то ли из уважения к даме столь почтенного возраста, то ли не веря до конца, что её поход увенчается успехом, то ли просто не осознавая той опасности, которую несет упрямство струнно-щипкового инструмента. Когда Арфа добралась до книжных рядов и попыталась снять с верхней полки таинственный фолиант, посыпавшиеся книги чуть не погребли её под собой. Но не успели друзья броситься ей на помощь, как она хоть и с трудом, но выбралась из-под бумажной горы и упорно продолжила искать то, ради чего был затеян этот поход. Когда нужной книги не нашлось и здесь, Арфа, пробормотав что-то невразумительное, поковыляла за дверь.

– Интересно, куда это направилась наша уважаемая наследница лиры? – с удивлением поинтересовалась Труба.

– Да! Очень хотелось бы это знать – хихикнула Флейта.
         – Я, конечно, точно не могу сказать, – начал вслух рассуждать Кларнет, – но мне кажется, она пошла в комнату, где хранятся наши ноты. Наверное, рассчитывает там найти эту книженцию.

– Какая медлительная. Боюсь, она не скоро вернется! Может быть, это и к лучшему, – с некоторым облегчением произнесла Первая Скрипка, – вдруг нам повезёт, и она ничего не найдет? Не люблю я беспокоить волшебные силы, добром это редко кончается.

Тромбон, который только и ждал подходящего случая, чтобы погордиться своими музыкальными достоинствами, тут же выпятив кулису, надменно произнес:

– Уж если кто здесь и знаком с волшебными силами, так это я! Это именно мне доверяют их изображение! Всегда! Везде! Во всех операх и концертах! Почему мне, спросите вы?

И хотя желающих спросить не нашлось, он так же гордо продолжал, отвечая на свой же вопрос:

– Особую ценность мне даёт кулиса, поэтому мне и только мне поручают играть глиссандо, без которого, как вам известно, а если не известно, то сейчас вы об этом узнаете, изобразить волшебные силы просто не-воз-мож-но!

– Это всё очень интересно, но какое отношение это имеет к заклинанию? – протянула Первая Скрипка, пожимая колками.

– Между прочим, никто не звучит так благородно и величественно, как тромбон! – не слушая её возражений, торжествующе закончил единственный инструмент, имеющий кулису.

В зале раздался злобный смех Треугольника:

– Это мы ещё посмотрим, кто здесь будет величеством!

– Ты что разошелся? Хватит споров! Давайте играть, – попыталась урезонить маленького выскочку Ударная Установка. – Занимай свое место.

– А я не хочу больше занимать это место! Я хочу быть самым главным инструментом оркестра и точка! Теперь все будут слушать только МОЮ музыку!

Треугольник начал стучать по пультам, стульям и металлическим частям инструментов, перепрыгивая от одного к другому. Жутко неприятный набор звуков, издаваемых самым маленьким инструментом оркестра, совсем не напоминал музыку. В эту минуту в зал вбежала Гармония. На её миловидном личике застыло выражение неподдельного ужаса.

– Перестань! Сейчас же остановись! Это страшное заклинание! – закричала она изо всех сил, и поспешила за Треугольником, пытаясь догнать разбушевавшегося наглеца. Но тот, отбежав в самый дальний угол зала, продолжал изо всех сил стучать, издавая ужасные звуки.

– Какое заклинание? – вызывающе прокричал Треугольник, но внимательно посмотрев на Гармонию, он перестал стучать, потрясенный неожиданным открытием. – А, так оно, на самом деле, существует?! Отлично!– и тут он застучал так громко и так некрасиво, как никогда еще не стучал в своей жизни!

– Что ты делаешь? Зачем? Разве ты не понимаешь, какая на нас обрушится беда? – попыталась крикнуть Гармония, но её голос вдруг стал каким-то слабым и бесцветным.

Треугольник ничего не собирался понимать! Он наоборот запрыгал, застучал, зашумел и закричал во всю мощь, на которую только был способен:

– Испугались?! Так вам и надо! То ли ещё будет!

Инструменты настолько оторопели, что не сделали ни единой попытки задержать маленького негодяя. Один Контрабас постарался загородить ему дорогу своим мощным корпусом:
         – Остановись! Это опасно!
         Но Треугольник, ловко увернувшись от струнного великана, отбежал в самый дальний угол. Гармония, чьи волшебные силы таяли с каждым мгновением, начала медленно приближаться к пульту дирижёра, напевая слабым, но все еще мелодичным голосом:

– Все инструменты в оркестре,

Главному послушны маэстро–

Когда дирижёра палочка

Взлетит с пультом рядышком!

Как ни тих был голос Гармонии, Треугольник сразу понял смысл песенки. Он немедленно подскочил к пульту и придавил палочку нотами, так опрометчиво оставленными дирижёром.

– Что вы там говорили про заклинание, сударыня? – ехидно улыбаясь, спросил он. – Попробую-ка я исполнить напугавшую вас музыкальную фразочку вот этак!

И Треугольник, оказавшись возле Ударной Установки, быстро простучал на барабанах набор звуков  задом наперед, отчего мелодия прозвучала совсем уж безобразно. В зале воцарилась полная тишина...

– Почему никого нет? – закричал раздосадованный Треугольник и простучал свою «музыку» во второй раз. Вновь безрезультатно.

Инструменты радостно вздохнули и, немного успокоившись, начали слегка посмеиваться над маленьким выскочкой. Но злодей, распалившись от собственной неудачи, застучал и в третий раз, причём так громко, что даже стекла в окне завибрировали:

– Меня обманули! Да я… Да вам всем!– гневно кричал он, продолжая стучать.

Все засмеялись в голос, радуясь такому удачному окончанию тревоги. Первая Скрипка направилась к дирижёрскому пульту, и приготовилась дать сигнал к продолжению репетиции, но тут раздался взволнованный голос Контрабаса:

– Смотрите! Кто это?!

Все, замерли от ужаса, посмотрев туда, куда показал самый большой инструмент оркестра. Стоящая рядом с пультом дирижёра красавица Гармония на глазах превращалась в страшную Какофонию. Исчезли миловидные черты, а на их месте показалась зловещая маска, искажённая ненавистью. Вместо развевающихся, светлых одежд появилось черное тяжёлое платье. Ужасная волшебница посмотрела вокруг и, злобно сверкнув глазами, начала ударять по полу огромной палкой, которую держала в руках. Раздался страшный грохот, постепенно он стал заполнять все пространство зала. В дверь ворвались искаженные кривляющиеся ноты, тормоза, издающие жуткий визг, работающие на полную мощь электропилы и дрели, трущиеся друг о друга куски наждачных дисков. Все это скрипело, пилило, визжало, создавая невообразимый шум. Одновременно за окном, словно вторя нежданным пришельцам, вновь застучали бур и отбойный молоток, заскрежетал бульдозер – видно у рабочих в оранжевых жилетах кончился обеденный перерыв. И среди всего этого звукового безумия носилась в страшной пляске Какофония, крича во все горло:

– Музыки не надо нам любой,

Грохот и хаос в мир придут!

Все давно этих звуков ждут!

Прогоним гармонию долой!

Внезапно остановившись, она перевела дыхание и спросила громоподобным скрежещущим голосом:

– Кто меня звал?

Инструменты молчали. Окинув недобрым взглядом оркестр, Какофония, повторила, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Я вас спрашиваю – кто меня звал?

Стараясь не смотреть на виновника, вжавшегося в стул, инструменты продолжали молчать. Усмехнувшись, злая волшебница, произнесла чуть тише:

 – Я хочу посмотреть на того, кто так правильно поступил.

Тут Треугольник, обретший слабую надежду, что для него всё может кончиться  хорошо, робко произнес, не поднимая глаз: «Я…» Какофония, оглядев ряды молчащих инструментов, и не увидев говорившего, переспросила:

 – Кто? Не слышу?!

Треугольник, осмелев, ответил чуть громче:

– Я. Это я звал тебя!

Злая Волшебница, слегка растянув уголки рта, что, вероятно, означало у неё улыбку, провозгласила:

– Правильно! Давно я ждала этого часа! И он настал! Теперь я таких дел натворю!

Гордо посмотрев на всех, самый маленький инструмент оркестра громко отчеканил:

– Мы! – он выделил это слово и повторил его ещё раз, дабы все прочувствовали его значимость. – Мы теперь таких дел натворим! Теперь Я буду самым главным и великим инструментом!

Но Какофония, даже не взглянув на того, кто вызвал её к жизни, продолжала скрежещущим голосом:

– Я такое устрою! Такое! – произнесла она тоном, не предвещавшим ничего хорошего для онемевших от ужаса инструментов.

– Я тут кое-что придумала, – она издала некое подобие смешка, от которого у всех в зале неприятно завибрировали струны и затряслись колки. – Все слушайте меня, великую волшебницу, Какофонию! Отныне и навсегда вы, – тут она показала на ноты, которые крутились рядом с нею, – объявляетесь придворной свитой моего какофониального величества. А все скрипки, трубы, арфы и прочая музыкальная дрянь будет исполнять только то, что прикажу Я!

Ноты, искаженные злобой и ненавистью, тут же громко проскандировали:

– Гармонию забьем,

Музыку унизим,

В порошок сотрем–

Мы вас ненавидим!

Но инструменты уже успели немного прийти в себя от неожиданности нашествия. Они не собирались так просто сдавать свои позиции. Сплотившись в стройные ряды, они дружно двинулись на Какофонию. Впереди всех, размахивая смычком, шла Первая Скрипка. Она громко выкрикивала стихи, подбадривая остальных:

 – Ну, это уже никуда не годится!

Так громыхать – во сне не приснится!

Ей вторила Труба, от негодования так засверкавшая всеми своими медными боками, что при взгляде на неё нестерпимо резало глаза:

– Это не музыка – это кошмар!

Так все испортить – ужасный дар!

Духового собрата поддержала Виолончель, неожиданно для себя, тоже заговорившая стихотворными строчками:

 – Мы талантливы, воспитаны, уникальны,

Музыканты наши гениальны!

Альт тут же поддержал струнную «балерину»:

- А таких музыкантов, как вы, - тут он взмахнул смычком в сторону Какофонии, – на свалку, только, увы!

Поставил жирную точку в хоре общего возмущения Тромбон, громко заявив:

– Никто из нас под вашу дудку,

Играть не будет и минутку!

Пока инструменты наступали на Какофонию, Треугольник  попытался взять власть в свои руки. За считанные секунды он оказался у дирижёрского пульта и, застучав по нему, закричал изо всех сил:

–Теперь я – самый главный инструмент! Теперь я буду вам всем приказывать! Слушайте!

Тут волшебница, посмотрев на самый маленький инструмент оркестра глазами, суженными от переполнявшей её ненависти, злобно пророкотала:

–  Что? Приказываешь?! Ты?! Ты кто такой, чтобы приказывать?! Запомни, приказывать здесь могу только я! Я – Великая Какофония!
Она так топнула ногой, что Треугольник, едва не свалившись со стула, пропищал неуверенным голоском:

– Так теперь же я – самый главный инструмент?

И, не решаясь взглянуть на грозную волшебницу, совсем тихо добавил:

– Должен быть главный инструмент. Так всегда бывает.

– Где бывает? – злорадно усмехнулась Какофония, испепеляя маленького выскочку грозным взглядом.

– В оркестрах, – еле слышно пролепетал Треугольник, и вжался в стул,  стремясь стать совсем маленьким и незаметным.

– У МЕНЯ будет так, как Я скажу. Главная здесь я! Остальные – НИЧТО!

– И я? – еле слышно прошептал Треугольник.

 – И ты тоже! – раздался громоподобный смех Какофонии,  – Чем ты лучше остальных ничтожеств?

– Ну, это же…я…Это же я тебя…вызвал…если бы не я…ты бы никогда…тебя бы здесь не было, – сделал последнюю попытку добиться расположения волшебницы Треугольник. Напрасно, ох, напрасно, решил он напомнить о том времени, когда она ждала своего часа появиться на земле.

– Что?! Ты кто такой, чтобы решать – быть мне или не быть?!

Самый маленький инструмент оркестра тут же юркнул за широкий корпус Контрабаса, а Какофония продолжала, с ненавистью глядя на инструменты и поочередно переводя горящий злобой взгляд с одного на другого:

 – Пора проучить этих жалких игралок! Пусть знают своё место!

На этих словах волшебница с силой стукнула зажатой в правой руке огромной палкой. Свита её какофонского величества, издавая жуткие звуки, начала наступление на оркестр. Инструменты в ужасе заметались по залу, пытаясь скрыться от невыносимого грохота, скрежета и воя, но он настигал их даже в самых отдаленных уголках.

Неожиданно среди общей паники раздался звонкий и ясный голос Виолончели:

– Друзья! Не будем сдаваться! Давайте играть так громко, как только сможем! Пусть звучит гармония, может быть, тогда Какофония исчезнет!

Инструменты, за мгновение до этого разбегавшиеся в разные стороны, дружно остановились, и, не сговариваясь, заиграли так удивительно красиво, словно не было в их душах страха и отчаяния. Им очень хотелось «переиграть» адскую «музыку» злой волшебницы! Мелодия лилась и лилась из душ измученных духовых, струнных и ударных. Она ещё никогда не звучала так волшебно! Но свита злобной Какофонии тоже не собиралась сдаваться, она грохотала все громче и громче. Оркестр замолчал, не выдержав пытки жуткими звуками. Все стали искать спасительное место, куда не долетали бы грохот и вой. Скрипки забились под свои пульты, духовые пытались спрятаться за спинами товарищей, а великан Контрабас, зарыдал во весь голос:

– Струны рвутся у меня! Что же делать нам, друзья?!

– Клапаны все выпали, и у меня, и у несчастной пиколлы! – вторила ему флейта, тоненько всхлипывая.

– Все погибнем в один миг! – мрачно подытожил Альт и, закрыв глаза, приготовился умирать. В это время Треугольник, осторожно приблизившись к сбившимся в кучу инструментам, начал вкрадчиво внушать всем, как надо попытаться избежать беды. От чрезмерного усердия самый маленький в оркестре запел на мотив детской песенки:

– Чтобы в развалины не превратиться,

Надо с волшебницей примириться.

Лучше играть под её дудку,

Чем поломаться не на шутку!

Треугольник поддержала Ударная Установка, которая вначале «бумкнула» большим барабаном для привлечения внимания, а затем, понизив, насколько было возможно, свой громкий голос, горячо зашептала:

– А ведь он прав. Если мы все погибнем, музыка не вернется к людям. Представляете, весь мир будет наполнен только ужасным грохотом и шумом, везде будет царить Какофония, а музыки, той, ради которой мы с вами всю жизнь трудились, которую так любим, не будет. Никогда.

Воцарилось напряженное молчание. Все обдумывали страшные слова друга. Инструментам очень хотелось жить, но не просто жить, а создавать музыку, даря миру красоту и гармонию. Первым нарушил затянувшуюся паузу Тромбон:

– И что же вы предлагаете?

– Я предлагаю пока играть хотя бы то, что разрешает волшебница. Это лучше, чем всем нам погибнуть и оставить мир без музыки!

Он тут же попытался сделать шум и грохот хоть немного музыкальными. За ним потянулись остальные инструменты. Особенно старались духовые – они хотели заглушить ненавистную какофонскую свиту. Но все усилия оказались тщетны. Злая Волшебница не выносила даже отдалённого подобия музыкальной гармонии. Как только оркестр заиграл, она, всё это время внимательно наблюдавшая за инструментами, дала знак, и свита устроила еще более страшный грохот, визжание и скрежет. От этих умопомрачительно гадких звуков у Скрипок, Альтов, Контрабаса, Арфы и Виолончели начали рваться струны, во все стороны полетели колки. Тромбон потерял свою знаменитую кулису, Флейта без сил упала на пол, у Трубы выскочили клапаны, а Треугольник стал напоминать безобразно кривой ромб. В зале стоял страшный стон умирающих инструментов.

– Я не звучу, не играю, больше я не музыкант, погибаю!

– Нет ни одной целой струны!

– Что же наделали мы!

Из общего хора голосов выделялся надрывный плач самого маленького инструмента оркестра:

– Это я виноват во всем! Простите меня, друзья.

Через несколько минут стон и плач слились в один общий гул, а искореженные инструменты вместе со свитой закрутились вокруг Какофонии, постепенно становясь её частью. Злая волшебница росла ввысь и вширь, а инструменты вокруг неё всё прибывали и прибывали, пока она не доросла до потолка. Из самой выси раздался её громоподобный голос:

–  Оставлю мир без музыки я!

В грохоте, скрежете, царствуя!

Не вернется гармония сюда,

Она навсегда – безмолвствует!

Долой все скрипки и рояли,

И прочую вредную чушь!

Славьте отныне меня вы!

Какофония навечно тут!

Казалось, весь зал заполнился волшебницей, почти все инструменты оказались рядом с нею.

Почти! Но не все! Первой Скрипке всё-таки  удалось задержаться у своего пульта, в который она намертво вцепилась всеми колками. Она знала, как можно спасти друзей и вернуть музыку в мир – надо взмахнуть дирижёрской палочкой! Эта палочка – поистине волшебная, ведь именно благодаря ей такие разные инструменты звучат красиво и слаженно, за ней, такой маленькой и тонкой, следит множество глаз музыкантов, и даже слушатели на концертах смотрят на неё, затаив дыхание. Да! Она одна способна спасти мир от разбушевавшейся Какофонии и вернуть в него Гармонию. Скрипка из последних сил стала тянуться к стоящему совсем рядом пульту дирижера, на котором лежала спасительница, но её гриф оказался слишком коротким. Ах, если бы в нём была еще пара сантиметров. Но, увы!

–  Не получается! – в отчаянии закричала Первая Скрипка. – Все пропало!  Слезы готовы были закапать на корпус из ценного дерева, но вдруг её взгляд упал на Альпийский Рог. Ему посчастливилось не попасть в круговорот инструментов, потому что он был слишком длинным – его спасла та самая неуклюжесть и «тяжелость», над которой любили подтрунивать в оркестре.

– Рог! Вы же такой длинный – помогите! Дотянитесь до палочки и стукните ею о пульт! Трижды!

– А если я упаду? И расколюсь?

– Вас склеят!

– Но я же перестану красиво звучать, – с некоторым сомнением в собственной правоте прогудел самый длинный инструмент оркестра.

– Только вы можете помочь! Иначе мир навсегда останется без музыки! Умоляю! Пока не поздно! Скорее!

И тут пра-пра-правнук самого первого Рога, который спас когда-то селенье от врагов, со всего размаха опустился на дирижерский пульт, подхватил палочку, и, радостно стукнув ею, замахнулся для второго удара! Но в ту же секунду, не удержав равновесие, он со страшным грохотом свалился на пол и раскололся на две половинки. Первая Скрипка лихорадочно начала рвать свои струны в надежде, что хоть одна из них доберется до палочки. Они вылетали из колков и стрелой направлялись в сторону пульта, но ни одна так и не достигла цели. Осталась последняя струна. Отчаяние охватило несчастную виолу, привыкшую петь в руках любящего музыканта и отдыхать на красивой бархатной подушечке. С безумной надеждой Скрипка вырвала из порожка четвертую струну и, что есть, силы взмахнув завитком, кинула её вперед. И та смогла подхватить палочку и стукнуть ею о пульт. Первая Скрипка, радостно вскрикнув, занесла драгоценную струну для последнего, победного удара, но в это время Какофония обернулась. Мгновенно оценив угрозу своему существованию, она с диким криком: «Что это вы задумали?», расправила одну из пружин, и выхватила палочку.

– Решили со мною потягаться? – весь зал потряс раскат хохота злой волшебницы.  – На мои разговоры не поддаться? – новый приступ зловещего смеха заставил содрогнуться даже тех, кто всегда считался толстокорпусным.

Показывая на расколотый Рог и валяющуюся без струн Скрипку, Какофония продолжила:

– Кто меня ослушаться хотел –

Тот уже остался не у дел!

Всех ждет такая участь,

Кто меня «хорошему» учит!

Долой все скрипки и рояли,

И подобную дребедень!

Меня славить должны вы

Всю жизнь, каждый день!

Но вдруг маленький, незаметный Треугольник, тот самый Треугольник, который ещё несколько минут назад мечтал быть главным инструментом в оркестре, в безумном броске кинулся на дирижёрскую палочку, которую всё ещё держала одна из пружин! Не ожидавшая нападения злая волшебница выпустила драгоценность из рук, и та, падая, стукнулась об пульт в третий раз. И тут произошло невероятное: Какофония на глазах изумлённых инструментов начала уменьшаться! Злодейка ещё пыталась стучать, звенеть, грохотать, скрежетать, но с каждой минутой звучала всё тише и становилась всё меньше. Искривленные ноты постепенно выпрямились и стали правильными и красивыми. Теряя одну за другой свои части тела, побежденная Какофония через мгновение совсем распалась, и вместо перекошенной ненавистью и злостью маски возникло миловидной личико, а черный бесформенный балахон засиял светом и чистотой. В зале опять появилась Гармония!  Инструменты с радостью начали приводить друг друга в порядок. Флейта с Тромбоном натянули струны Альту и Виолончели, Контрабас осторожно приспособил на прежнее место клапаны Трубы, а та аккуратно приладила ему колки. Кларнет с особой нежностью заменил Первой Скрипке порванные в нелегкой битве струны, а она в благодарность одарила его своей самой лучезарной улыбкой. Когда все, наконец, расселись, довольная Флейта, поглядывая на друзей, тоненько пропела:

–  Еще моя бабушка-флажолета знала,

До добра не доводят скандалы!

После чего, погрозив всем своими клапанами, стала наводить порядок в нотных листочках. Тромбон, убедившись, что он как всегда готов играть волшебные глиссандо, подхватил:

– Нет в оркестре нужных и не нужных,

Все общему делу здесь служат!

А Треугольник, забравшись на дирижёрский пульт и виновато посмотрев вокруг, звонко отчеканил:

– Пусть у меня никогда не будет главной партии, зато я теперь точно знаю: там, где будут споры, крики, брань, вражда – исчезнуть может Музыка навсегда!

Тут же раздался низкий голос великана Контрабаса:

 –Давайте будем друг другу помогать! Будем каждого ценить и уважать!

Все инструменты бросились обнимать и поздравлять друг друга, наперебой обещая, что больше они никогда так себя вести не будут. Между ними ходила улыбающаяся Гармония и ласково гладила каждого. Хотя после пережитых потрясений все инструменты чувствовали себя неважно, им просто нестерпимо хотелось заиграть. И они зазвучали! Играл оркестр так слаженно и заразительно, что даже пилы, оставшиеся от Какофонии, перестали визжать и тихонько начали вторить скрипкам, а отбойный молоток, внимательно глядя на Ударную Установку, застучал её ритм, причем очень даже музыкально! Наконец-то в зале воцарились мир и гармония!

Вдруг среди общего хора радостных голосов раздались рыдающие звуки. Все тут же обернулись и увидели, как по длинному стволу Альпийского Рога стекают огромные слезы и капают на валяющийся рядом раструб. После падения самый длинный инструмент оркестра откатился в дальний угол зала и лежал там, всеми забытый в пылу битвы и в минуту радостного ликования. Друзья попытались утешить несчастного Рога, который всё время повторял сквозь слезы:

– Как мне хочется сейчас, с вами опять звучать. И как напрасны мои мечтанья, остались мне одни рыданья.

Все подавленно молчали, не зная, как помочь беде. Больше всех переживал маленький Треугольник, он винил себя во всем, что случилось сегодня. Первая Скрипка решила нарушить затянувшееся молчание. Она, ни к кому прямо не обращаясь, но поглядывая поочередно на каждого, сказала:

– Наш друг хотел нас всех спасти, и поплатился за свою смелость. Мы должны ему помочь!

Загрустившие ноты, с мелодичным звоном окружили поломанного героя и попытались соединить его части, чтобы поднять Рог с пола. Но они были так нежны и хрупки, что, продержавшись всего мгновение, раструб упал, а за ним на пол свалился с громким стоном ствол. Все замерли от ужаса и растерянности, а Рог непривычно тихим голосом, с трудом выговаривая слова, начал прощаться со всеми, ведь он столько лет играл в этом зале:

– Прощайте, друзья…моя жизнь, увы…Завершена…

Гармония смотрела на погибающего смельчака полными слез глазами, ей было нестерпимо больно от того, что она – фея музыки – и ничем не может помочь. К сожалению, иногда даже волшебство бывает бессильно. В это время скрипнула дверь, и в образовавшийся проем проковыляла сама Арфа. С глубоким вздохом, она грустно произнесла:

– Не нашла. Все перевернула, все проискала. Ума не приложу – куда книга могла деться, – тут она, наконец, посмотрела на оркестр и, заметив слезы в глазах друзей, очень удивилась.  – У вас-то что случилось? Почему все такие печальные, как будто не я, а вы потерпели неудачу в поисках?

Инструменты расступились и показали на расколовшийся Рог, который уже перестал подавать признаки музыкальной жизни.

– Мда, – покачав своей колонной, протянула Арфа, – вас даже на минутку оставить нельзя. И что теперь делать?

Все молча пожали колками и клапанами, грустно опустив головки. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихими всхлипываниями Флейты. Тут Арфа, немного подумав, неожиданно произнесла:

– А я ведь знаю, что может спасти несчастного страдальца – ему нужен особый клей! – после этих слов очень довольная собой, она важно проковыляла на место.

– У кого он есть?– прогудел с надеждой Контрабас?

Все растерянно переглянулись – ни у кого в оркестре не было даже самой малюсенькой капли чудо-клея. Хотя никому ещё не приходилось им пользоваться, легенды об этом музыкальном снадобье все слышали ещё с глубокого детства! Сидящая в самом последнем ряду оркестра Арфа, шумно вздохнув всеми сорока пятью струнами, неожиданно начала всхлипывать:

– Я могла бы помочь…но увы…мне так жаль…так жаль, – тут всхлипывания и вздохи стали ещё громче и безутешнее.

Инструменты, дружно обступив пра-пра-пра-правнучку лиры, наперебой пытались выяснить – чем же она могла бы помочь Альпийскому Рогу и почему не может это сделать.

– Говорите яснее, возможно, вместе мы сможем что-то придумать, – Тромбон до отказа выдвинул кулису и ободряюще постучал ею по Арфовой колковой раме. Альт тоже пытался успокоить не на шутку разрыдавшийся щипковый инструмент:

– Не плачьте вы так. Вдруг ещё можно успеть решить проблему?

Постепенно, всхлипывания стали тише, а вздохи перестали быть такими шумными, и Арфа начала рассказывать:

– Мне завещала моя пра-пра-пра-пра-пра…

– Короче, лира, – не удержавшись, перебила её Первая Скрипка.

– Я и говорю, моя пра-пра.., – заново попыталась начать рассказ Арфа.
 Все дружно тут же продолжили: «бабушка лира…»

– Не перебивайте старших! – с негодованием воскликнула Арфа.  – Кто вас так учил себя вести?– она с укоризной посмотрела на товарищей, и, немного успокоившись, более миролюбивым тоном продолжила:

– Так вот, от неё мне достался чудо-состав, который склеивает разбитые инструменты так, что они звучат не хуже новых. Сейчас такого клея не готовят, секрет его изготовления потерян очень давно, еще в начале прошлого века. Говорят, в его состав входил…

Не выдержав, инструменты опять начали перебивать увлекшуюся собственным рассказом «старушку» – уж очень всем хотелось поскорее помочь попавшему в беду другу:

– Какая разница из чего он сделан?!

– Давайте его скорей!

– Починим Рог и дело с концом. Чего тут рассуждать?!

–  Где он?

Тишина в зале воцарилась, только когда Гармония сказала:

– Если все будут шуметь, мы никогда не узнаем, как помочь нашему герою.

Оркестр виновато замолчал, и внимательно посмотрел на Арфу, но та, смущенно откашлявшись, начала объяснять так туманно, что ещё больше всех запутала:

– Понимаете, дело в том, что он есть, но его нет…

Тут все переглянулись и уже без лишнего шума и крика дружно отчеканили:

– Ничего не понимаем! Говорите яснее!

Арфа опять пустилась в длинные объяснения, считая, видимо, что так её лучше поймут:

– Не так давно, когда мы играли тот концерт, который…

 Первая Скрипка опять не выдержала и громко перебила:

 – Короче!
 

Возмущенная до глубины своей музыкальной души, Арфа, громко воскликнула:

– Не перебивайте старших! Кто вас так учил себя вести?! – но не услышав возражений, продолжила более спокойным тоном.  – Так вот, после того концерта, на котором вы, кстати, не очень хорошо звучали, мне потребовалась некоторая помощь моего чудо-клея. Он, как всегда, помог, но когда я убирала его в заветное место в футляре, а в моем футляре, кстати, много таких мест…

Тут весь оркестр взревел в один голос:

– Короче!!!

Завибрировав всеми струнами, что означало у неё высшую степень недовольства, Арфа, укоризненно протянула:

–  Какое неуважение к старшим! Ужасные времена! – после чего продолжила более деловым тоном. – Так вот, я его выронила, и он упал в щель пола. Вы же знаете, в нашем полу есть такие щели…

–  Клей такой маленький, что упал в щель? – снова перебила почтенную даму удивленная Флейта. Но, та, уже не обидевшись и не возмущаясь, продолжила:

– Да, маленький пузыречек. Почти плоский. Понимаете, клея нужна всего капля, чтобы…

– Вы помните, куда вы его уронили? – вступил в разговор самый большой струнный инструмент оркестра.

– Конечно! – оскорблено воскликнула пра-пра-пра-правнучка Лиры, демонстративно отвернувшись от великана.

 – Покажите, пожалуйста, где эта щель находится – примирительно произнес Тромбон. Арфа долго переваливалась по залу в поисках нужной щели, постоянно слышалось её бормотание: «Нет, не эта…Здесь тоже не может быть…Вот! А, нет, показалось. Здесь? Нет. Опять не она».

После ожидания, которое показалось всем в зале вечностью и нескончаемых разговоров с собой, Арфа, наконец радостно закричала. Насколько, конечно, насколько могла позволить себе кричать воспитанная особа:

– Вот! Здесь! Точно, здесь! Я её вижу!

Все сгрудились около заветной щели, пытаясь рассмотреть баночку с чудесным средством.

– Надо срочно её оттуда достать! – изрекла дельную мысль Труба.

– Надо, но как? Кто из нас сможет пролезть в такую маленькую щель? – растеряно спросила Первая Скрипка.

Все инструменты, посмотрев друг на друга, опустили головки: и без слов было ясно – пролезть в такую щель не сможет…

– Никто, – грустно подытожил Контрабас, решившись вслух сказать то, о чем все думали, но не решались произнести. Надежда неслышными шагами покидала многострадальный зал.

– Я смогу! Я же самый маленький из вас, – громко прозвенел Треугольник. Все удивленно повернулись к нему.

– Не испугаешься? Там темно, там могут жить мыши, – Гармония внимательно посмотрела на смельчака.

 – Я же металлический! Пусть только попробуют! Сразу обломают свои зубки, – весело отчеканил Треугольник и в три прыжка оказался у щели.

С большим усилием протиснувшись вниз, он тут же ощутил присутствие чего-то чужого и опасного. Глаза ещё не привыкли к темноте, к тому же, появление инструмента подняло тучу пыли под полом, поэтому Треугольник никак не мог разобрать – кто тычется в него влажным носом. Когда о металлический бок заскрежетали острые зубы, сомнений не осталось – на него напала мышиная банда!

– Ну, нет, ребята, ничего у вас не выйдет, – весело закричал самый маленький инструмент оркестра, ловко уворачиваясь от пищащих грызунов и, не забывая при этом наносить ощутимые удары серым разбойникам. Мало-помалу силы нападавших стали иссякать и, видя бесполезность борьбы, они поспешно бежали с поля боя. Окрыленный победой Треугольник стал резво штурмовать кучу мусора. Но как только смельчак попытался забраться на вершину, чтобы рассмотреть чудо-банку, бумажки, песчинки, огрызки карандашей и прочий хлам начали рассыпаться как новогоднее конфетти. Сверху послышался дружный хор голосов: «Нашёл?»

– Сейчас…сейчас, – тоненько прозвенел Треугольник, почти затянутый мусорной трясиной, заполонившей всё вокруг,  – вот…Нет…Не то…А, вон там! Нет…опять не то.

Самый маленький инструмент оркестра, непрестанно раскидывая в разные стороны мусор, метался под полом, пытаясь отыскать нужную банку. Тянулись томительные минуты ожидания. Наверху молчали, напряжённо прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу. Наконец, из-под пола раздалось:

– Мне кажется, его здесь нет.

Зал замер. В полной тишине послышалось тихое всхлипывание Рога. Инструменты боялись взглянуть на несчастного, которому подарили надежду и тут же отняли её самым безжалостным образом. Внизу послышалась возня, звяканья, мышиный писк и в ту же секунду раздался радостный звон Треугольника:

 – Нашёл! Нашёл! Его кое-кто пытался спрятать, но я отобрал! Клей у меня!

Инструменты бросились обниматься, а потом, не сговариваясь, сыграли самую праздничную туш, на которую только были способны.

– Скорей вылезай, только не потеряй пузырек, – добродушно прогудел Контрабас.

– Да! Вылезай! Скорей! – на все лады дружно закричали инструменты, а Гармония, наклонившись к полу, мелодично пропела: «Мы тебя ждем!».

– Ой…А я…Я не могу…Здесь очень высоко.

В зале повисла растерянная пауза. Первой пришла в себя Гармония. Она скомандовала нотам, сгрудившимся у заветной щели в полу: «Надо помочь!» Тут же хвостик ля, зацепившись за хвостик соль, начал опускаться вниз, в это время соль подхватила ре, которую держало фа, при этом соль-диез схватилась за до-мажор. Вся цепочка замерла в ожидании, когда по ней, словно по лесенке поднимется из мрачного подполья весь в пыли и паутине довольный Треугольник. Не очень удобно ему было пролезать в узкую щель пола, но и это препятствие он смог преодолеть с помощью всё тех же дружных нот, вытянувших смельчака за уголки. Оказавшись наверху, самый маленький инструмент оркестра с поклоном протянул музыкальной волшебнице баночку с чудо-клеем. Та, радостно открыв заветную крышечку, опустила туда руку с тонкими длинными пальцами. Все смотрели на чудесную баночку. Альпийский Рог с нетерпением ждал, когда же, наконец, он станет прежним. Внезапно миловидное личико Гармонии залилось слезами:

– Клей засох… совсем!

– Как засох? – спросил маленький смельчак дрожащим от волнения голосом. – Неужели всё было напрасно?

Треугольник не смог договорить, слезы душили всё его существо.

– Я знаю, что надо делать! – Гармония, оправившись от очередного удара судьбы, подбежала к нотам. – Только ваша огненная пляска может помочь!

Никого не пришлось упрашивать дважды. Первая Скрипка взмахнула острой, как стрела, дирижёрской палочкой, инструменты заиграли самую быструю, самую веселую мелодию, которая когда-либо звучала в этом зале. Ноты пустились в пляс. Всё быстрее играли музыканты, всё веселее двигались ноты. В зале стало нестерпимо жарко от их зажигательного танца. Даже Гармония не выдержала и начала обмахиваться нотами. Баночка с клеем нагрелась и засветилась! Гармония тут же склеила Рог, аккуратно подгоняя части так, чтобы они очень плотно прижались друг к другу. Когда самый длинный инструмент оркестра занял своё место, счастливая волшебница произнесла, с улыбкой глядя вокруг:

–  Музыка – вечна. Она – прекрасна,

Без неё не прожить – это каждому ясно,

В музыку душу надо вложить,

Лишь тогда она может здесь быть!

Оркестр заиграл прекрасную мелодию, благодаря за чудо, пришедшее в его жизнь. В это время в зал, радостно крича, вбежал молодой человек с вечно всклокоченными волосами и большими очками: «Можете! Ведь можете, когда хотите!» Но уже через минуту он начал растерянно озираться по сторонам – такого в его дирижёрской жизни еще не случалось: музыка была, а музыкантов… не было! Инструменты одни играли самую красивую мелодию, на которую только способна музыкальная душа, полная любви и счастья.

 

Инна ЧАСЕВИЧ (Инесса Адольфовна Шевцова)

Живу и работаю в г. Сарове. Окончила Литературный институт им. Горького. Пишу сценарии, пьесы, сказки, повести, рассказы для детей и взрослых, автор сценариев для новогодних представлений в театре кукол (г.Дзержинск),  сценариев для новогодних спектаклей, концертов оркестра и концертов-спектаклей в Саровском драматическом театре. Печаталась в газетах «Грань», «Литературная Россия», «Новый город», «Православный Саров», «Школа» (Нижний Новгород); в журналах «Земляки», «Нижний Новгород», «Нижегородская провинция», «Санкт-Петербургская Искорка», «Российский колокол», «Великороссъ», «Литкультпривет», «Союз писателей» (Новокузнецк); антологии «Достоверно: биография»; сборниках «Эклеры», «Помним», «22 июня», «Вдохновение» (Саров), «Вдохновение» (Москва), на портале Hohlev.ru. Автор книг «Две повести» и сборника повестей и рассказов «Школа в кольце». Лауреат I и II фестивалей для детей и юношества им. Евстигнеева в номинации «Лучшая пьеса», победитель конкурса драматургов на I фестивале театрального искусства для детей «Что за прелесть эти сказки», победитель городского литературного конкурса «Вдохновение» в номинации «Детская литература» , призер четвертого международного литературного конкурса «Лохматый друг», дипломант 1 Международного литературного конкурса «Линия фронта», сценарист анимационных фильмов «Первоначальник Иоанн» и «Ефрем. Строитель» (Саров), снятых Православной гимназией на грант Президента РФ. Финалист и обладатель диплома читательских симпатий первого сезона конкурса «ЕСТЬ ТОЛЬКО МУЗЫКА ОДНА» памяти Дмитрия СИМОНОВА.