Каждый еврей, особенно из иммигрантов, выехавших из Советского Союза, находясь в ресторане, в кругу своих близких друзей, может выложить сразу несколько собственных историй как государственного, так и бытового антисемитизма. Затем добавит к ним примеры от своих родственников и знакомых. Все это будет рассказано горьким обиженным, а главное, торжественным тоном, требующим сердечного сочувствия и, конечно, уважения к пережитому ужасу. Сидящие рядом друзья, получившие дозу здоровой зависти к приятелю, дабы (не дай Бог!) не посчитали их не пострадавшими, наперебой, с завидным рвением, вытащат «свои» классические случаи антисемитизма.

         В конце концов, все высказавшиеся заканчивают тостом «За благодатную страну (Америку, Германию и пр.), принявшую их в свои дружеские объятия.

Как правило, за таким столом не принято говорить о позитивных моментах – о согражданах, защитивших или, по крайней мере, лояльно относившихся к иудеям. Сотрапезники (собутыльники) могут неправильно понять. А надо бы помнить и хорошее, тогда, может быть, и спокойней, и по-доброму вспоминали бы свою Родину. Надо признать, что российская интеллигенция – это, конечно, не пресловутый Лапин (Центральное телевидение), и не Фурцева (бывшая текстильщица ― министр культуры). Это, прежде всего, творческие люди – писатели, художники, артисты, композиторы, ученые и т. д.

Что касается писателей, то, как ни странно, среди них самый большой процент антисемитов. Очевидно, от возможности разглагольствования на эту тему, поощряемую государственными институтами. Поэтому искать среди них сочувствующих евреям весьма обременительно. Другое дело, ученые, художники, артисты, композиторы. Эти люди, постоянно занятые творчеством, не имеют претензий к другим национальностям. Мало того, они учатся, перенимают, обобщают, совершенствуют мировое понимание науки и искусства. 

         Родоначальником понимания еврейской мелодии является русский композитор Михаил Глинка. Его романс, известный под названием «Еврейская песня», создавался в 1833 году в качестве вокального номера к трагедии Нестора Кукольника «Князь Холмский». Поначалу ничто не предвещало ему сложной судьбы, скорее, напротив. Кукольник как автор имел мощную государственную поддержку. Либретто новой оперы было лихо закручено и включало рельефные и самобытные образы главных персонажей, например, еврейку Рахиль. Известно, что накануне написания оперы Глинка вдохновился встречей с будущим прототипом образа Рахили: 

         «В Берлине я встретился с учителем пения Тешнером, которого знал еще в Милане. Он познакомил меня со своей ученицей Марией. Ей было лет 17 или 18. Она была несколько израильского происхождения; высокого росту, но еще не сложилась, лицом же очень красива и походила несколько на мадонну. Кроме Марии, семейство состояло из отца, матери и двух братьев. Я начал учить ее пению, написал ей этюды (из одного из них впоследствии аранжировал «Еврейскую песню» для драмы Кукольника «Князь Холмский»), почти ежедневно видел Марию и почувствовал к ней склонность, которую, кажется, и она разделяла». 

         Глинка не был однозначно нацелен на создание еврейского музыкального колорита. Лишь отдельные ладовые особенности «Еврейской песни» намекают на это. Однако приверженность еврейской теме, несомненно, говорит о его лояльности к этой нации.

         Особенно хотелось бы выделить великих русских композиторов, воспитавших плеяду российских композиторов еврейской национальности.

Чего стоит только высказывание гениального композитора Н.А. Римского-Корсакова, написавшему одному из своих учеников:

         «Я очень рад видеть, что Вы пишете сочинения в еврейском духе. Как странно, что ученики мои – евреи так мало занимаются своей родной музыкой. Еврейская музыка существует; это замечательная музыка, и она ждёт своего Глинку». 

Сколько теплоты в этом упреке еврейским композиторам, не увлекающимся развитием своей национальной музыки…

         Знакомство с евреями Модеста Мусоргского произошло во время полковых маневров, где ему довелось побывать в еврейских местечках, Здесь он впервые увидел зажигательные пляски хасидов. Вот как он передал свои эмоции в январе 1867 г. в письме композитору М. Балакиреву:

         «Евреи аж прыгают от воодушевления перед… песнями своего собственного народа, которые переходят от поколения к поколению. Глаза евреев при этом загораются благородным, идеалистическим огоньком, и мне не раз пришлось быть свидетелем таких сцен. Евреи понимают больше, чем мы, славяне».

В известном во всем мире музыкальном произведении «Картинки с выставки» одна из сценок названа «Два еврея: богатый и бедный».

Еще в 1863 г. композитор написал произведение «Царь Саул», иначе: «Еврейская мелодия для голоса и фортепиано».

         Через несколько лет, в 1867 г., Мусоргский написал еще два сочинения на еврейскую тему. Это хор с оркестром «Поражение Сеннахериба» на слова Байрона «Как стая волков голодных на нас враги набежали» – речь идет о неудавшейся осаде Иерусалима в конце 8 века до н.э. ассирийским царем Сеннахерибом – и

переложение «Песни Песней» царя Соломона на стихи поэта Льва Мея.

         Однажды, во время еврейского праздника Суккот, через открытое окно Мусоргский услышал канторское пение, которое «совершенно очаровало его». Тогда и возник замысел кантаты, где в основу хора «Иисус Навин» были положены мелодии, записанные композитором с голоса Марка Антокольского, а также соседа-портного, распевавшего во дворе. В одном из своих писем в 1877 г. Мусоргский рассказывает, как советовался с баронессой Анной Гинзбург, женой банкира и филантропа Г. Гинзбурга, можно ли считать полюбившиеся ему мелодии близкими к «аутентичным», т.е. древнееврейским? Средняя часть произведения («Плачут жены Ханаана») была им полностью написана заново.

Современники вспоминали, что он неоднократно возвращался к истории создания «Иисуса Навина» и говорил об этом с гордостью и воодушевлением. 

Слова к кантате написал сам Модест Петрович. Через 30 лет они были переведены на иврит и идиш и изданы с нотами для еврейских почитателей гения. В большинстве публикаций о Мусоргском биографы стыдливо обходят вопрос о его симпатиях к еврейскому народу. 

         Легче перечислить композиторов, которые относились к евреям просто лояльно, чем то большое количество непосредственно помогавших еврейским юным музыкантам вырываться на свободу из еврейских местечек. Именно потому и прозвали за глаза ректора Петербургской консерватории «Царь Иудейский». 

         «Александр Константинович Глазунов, - свидетельствовал его выпускник М. Гнесин, - благодаря небывалой доброте и отзывчивости, постепенно стал совершенно легендарной фигурой. Из тысяч бывших учеников консерватории трудно назвать человека, который бы не был ему обязан».

Но особенно ему были благодарны абитуриенты-евреи из черты оседлости. Приезжая – нередко с кем-то из родителей – поступать в консерваторию, они сталкивались с большими, часто непреодолимыми трудностями получения вида на жительство в Петербурге. В этих случаях приходил на помощь директор Глазунов и, пользуясь своим авторитетом в верхах, успешно добивался для них разрешения на проживание в столице, а для особо нуждавшихся – стипендии. 

         «Мой муж недавно получил назначение прокурором судебной палаты в Петербурге, - писала в письме подруге некая «прокурорша». - Вот к нему все время Глазунов по консерваторским делам и ездит: то за одесского скрипача похлопочет, то за бердичевского мальчика, словом, из уважения к Глазунову делаем для него то то, то се».

         Или такой казус: 

Как-то премьер-министр Столыпин послал запрос в консерваторию, сколько там студентов-евреев. И Гнесин, еврей, с радостью цитировал ответ Глазунова: «Мы не считаем...» Более того, Глазунов предоставлял помещение консерватории для проведения еврейских общественных мероприятий. Так, в 1907 году бундовцы устроили там литературно-музыкальный вечер в честь известного еврейского писателя Ицхака-Лейбуша Переца. А в мае 1917 года в консерватории проходил Седьмой Всероссийский съезд сионистов.

         У Глазунова было немало близких ему людей среди творческих интеллигентов-евреев. Прежде всего, это знаменитые скульпторы Марк Антокольский и Илья Гинцбург. Особенно был ему предан его ученик М.О. Штейнберг. Тесное общение Глазунова и Штейнберга продолжалось более двадцати лет.

         Другой, известный уже в советское время русский композитор Сергей Прокофьев, не ожидая всплеска еврейского самосознания, находясь в эмиграции в Америке, пишет в 1919 году «Увертюру на еврейские темы», оp 34., до сих пор исполняемую на концертах в разных странах мира. Близость Прокофьева к евреям многие оппоненты толкуют как результат женитьбы на студентке Литературного института Мире Мендельсон. Однако их знакомство произошло только в 1938 году, а поженились они только в 1941 году. 

Ещё один выдающийся советский композитор, Тихон Хренников, не избежал такого же обвинения в юдофильстве, благодаря супружеству с еврейкой Кларой Арнольдовной Вакс, с которой прожил 67 лет. Напомню читателям, что Тихон Николаевич Хренников долгие годы (1948-1991) являлся первым секретарем Союза композиторов СССР.  Он пользовался большим авторитетом у власти и лично у Сталина.

         Из его воспоминаний:

         «Я преклоняюсь перед семьей Гнесиных, их общественная и преподавательская деятельность имеет огромнейшее значение для развития русской музыкальной культуры. Они сделали не меньше, чем семья евреев Рубинштейнов. Их влияние колоссально, они по сути дела определили развитие музыкальной культуры России, музыкального образования в нашей стране. Михаил Фабианович – это, конечно, совершенно удивительная фигура, с необыкновенными человеческими качествами, и очень интересный композитор, великолепный педагог. В семье Михаил Фабианович был творческим центром. А Елена Фабиановна – вождем. Я знал таких двух женщин у нас – Елена Гнесина и Наталья Сац. К слову, Наталья Сац после пятнадцати лет лагерей заставила московские власти построить ей театр на Воробьевых горах. Какая преданность искусству должна быть, чтобы так поворачивать и свою судьбу, и судьбы своих коллег и друзей!»

         Еще из дневника Хренникова:

         «Я защитил Дунаевского, когда во времена космополитизма началась его страшная травля. Поднялась невероятная истерия: «Он распустил свою семью, он богатый». Действительно, Дунаевский был вполне обеспечен – много работал и зарабатывал композиторским трудом. У него была машина; сын, из-за которого весь сыр-бор разгорелся, ездил на ней. Против Исаака Осиповича началось что-то та-а-акое, невероятное. Один замминистра культуры, черносотенец, антисемит, его все презирали, всячески поддерживал и поощрял эти гнусные нападки. Не стану называть фамилию, у него могут быть дети – они-то ни в чем не виноваты. 

А Дунаевский был моим другом. Бывало, и он поддерживал меня. Помогал в жизни много раз. 

         Возмущенный всем этим делом, я пришел в ЦК и потребовал, чтобы разнузданная кампания против Исаака была немедленно прекращена. Я даже пригрозил выступить во всех мыслимых и немыслимых органах и дать свою оценку всей этой гадкой истории, преднамеренно развязанной некоторыми людьми. Я сказал, что назову все фамилии, и т.д. Видно, некоторые испугались, сразу же все было прекращено. Я ничего Дунаевскому не рассказывал, а он меня не благодарил. И так было понятно. Сына его вновь, кажется, приняли в ГИТИС после исключения. Лишь недавно, через пятьдесят лет, я узнал о его реакции. 

         Снимался тут один фильм, и ко мне приехал режиссер, чтобы я рассказал о Дунаевском, что знаю.

          – А вы не читали его письмо к сестре, где он про вас пишет?

          – Нет, не читал.

И мне дают письмо, где написано: 

«Дорогая Зиночка. Я разучился молиться. Но если ты не потеряла этой способности, то помолись нашему еврейскому Б-гу за русского Тихона. Он спас мне жизнь и честь». 

         Я был потрясен. Вот так. Это был мой друг, любимый композитор. Я считаю его гениальным композитором, лидером нашей песенной культуры 30-х, 40-х и всех последующих годов. Это бесспорно, что бы и кто ни говорил».

Добавить к этим личным воспоминаниям композитора нечего.

           Список русских композиторов, гордящихся дружбой с евреями, конечно, можно продолжить. Но одним из первых, а, может быть, и первым в этом ряду стоит «вождь последних из могикан» – Дмитрий Шостакович.

И опять я обращаюсь к фактам. Только они беспристрастно показывают реальные отношения между людьми.

Вот, что писал сам Шостакович:

          «В нашей семье считали антисемитизм пережитком варварства. У нас антисемитов презирали, им не подавали руки. Человек с претензией на порядочность не имеет права быть антисемитом». 

Это понимание антисемитизма как чего-то грязного, отвратительного, непорядочного Дмитрий Дмитриевич пронёс через всю жизнь. Великий композитор рвал отношения с самыми близкими друзьями при малейшем проявлении грязного предрассудка.

В книге воспоминаний* Дмитрий Дмитриевич пишет:

         «Для меня евреи стали символом. В них сконцентрировалась вся человеческая беззащитность. Я проверяю людей по отношению к евреям».

         Как такое могло случиться? Невероятно и непостижимо. Почему человек, у которого нет ни капли еврейской крови, становится юдофилом, глубоко переживает нелёгкую судьбу потомков Авраама? Почему еврейская тема звучит так ярко и пронзительно и в его творчестве, и в его жизни? Почти все биографы Шостаковича в той или иной степени пытаются ответить на этот вопрос. Одни делают упор на воспитание, другие указывают на менталитет композитора, близкий еврейскому, третьи говорят о схожести судьбы подвергавшихся преследованиям евреев (дело врачей, обвинения в космополитизме) и самого Дмитрия Дмитриевича, которого обвиняли в формализме и буржуазной деградации.

         Впрочем, есть ещё одна причина. Шостакович вставал на защиту евреев ещё и потому, что считал их, особенно после Катастрофы, самой беззащитной, самой дискриминируемой частью общества. Среди друзей Дмитрия Дмитриевича было много евреев, и он приходил к ним на помощь, подчас с риском для своей жизни. Впервые еврейская тема в музыке композитора прозвучала в трио №2 для фортепиано, скрипки и виолончели (1944 год). Трио было посвящено памяти И. Соллертинского, с которым Шостакович долгое время дружил. Вызовом антисемитизму можно, конечно, считать и создание композитором в самый разгар борьбы с космополитами в 1948 году сборника народных песен «Из еврейской народной поэзии». Тексты песен Дмитрий Дмитриевич (сборник текстов составлен И. Добрушиным и А. Юдицким) случайно обнаружил в небольшом букинистическом магазинчике. 

         Правда, исполнить эти песни на концерте в то время не представлялось возможным. Тут уместно сказать несколько слов о том, как воспринимал гениальный композитор еврейскую народную музыку. 

         «На меня, - говорит Шостакович в той же книге воспоминаний, - еврейская народная музыка повлияла сильнее всего. Я не устаю ею восторгаться. Она так многогранна. Она может казаться радостной, а на самом деле быть глубоко трагичной».

Этот шолом-алейхемовский смех сквозь слёзы, этот философско-саркастический, эмоционально окрашенный взгляд на жизнь, характерен и для некоторых других произведений Шостаковича, написанных на еврейские мелодии.

         Когда в 1949 году в СССР началась кампания борьбы с безродными космополитами, по стране прокатилась волна антисемитизма, инспирированная властями. Вспоминает сын азербайджанского композитора Кара-Караева Фарадж Караев:

         «В это время отец, занимая пост директора АзГосКонсерватории, не побоялся пригласить в Баку нескольких профессоров, евреев по национальности, которые в Москве остались без работы. Эти были прекрасные педагоги, и они были очень нужны консерватории. И вот один из его коллег написал в КГБ донос, который спустя много лет показали отцу. Суть этой грязной бумажки была такова: у Кара-Караева жена-еврейка, и поэтому под ее влиянием он берет в АГК на работу безродных космополитов. И хотя в органах было прекрасно известно, что у Караева жена русская, неприятности у отца все же были. Отец рассказал мне, кто был автором этого доноса, – это был вполне уважаемый и респектабельный человек, достаточно известный в кругах бакинской интеллигенции».

         Автор обратил внимание на касту музыкантов не только потому, что она как-то по-особенному относится к евреям, а именно потому что это в принципе простое цивилизованное понимание соседней нации. К тому же, музыкальное сообщество само по себе является уникальным в творческой среде. Ведь не секрет, что вдохновение композиторы получают непосредственно из Космоса. А Космическое пространство, уважая искренность и доброжелательность, отдает свои лучшие космические лучи ― лучшим представителям планеты Земля.

 

 

 

Марк ВЕРХОВСКИЙ

Родился в 1940 г. в городе Симферополе. С началом Великой Отечественной войны семья эвакуировалась в г. Баку. Во время ВОВ отец погиб в 1942 защищая Керчь. Окончил школу №171. В 1960- 1963 г. служил в армии. Окончил институт Азнефтехим. В 1991 г. выехал с семьей в Соединенные Штаты. Живет в г. Бирленгтоне, штат Нью-Джерси. Здесь начал писать очерки и сразу же  публиковаться в СМИ Нью-Йорка, Нью-Джерси, Миннесоты, Филадельфии, Чикаго, Праги, Тбилиси и родного Баку. Член Союза писателей Северной Америки. «Почетный член Союза писателей Азербайджана». Член Союза журналистов Азербайджана. Член Союза писателей Крыма. Финалист и обладатель Специального приза за стремление к миру III Всероссийского Конкурса журналистов «Золотое Перо». Финалист конкурса «Азербайджан в меняющемся мире». Обладатель премии «Гранат» Ассоциации деятелей культуры Азербайджана «Луч». Лауреат международных литературных конкурсов, в том числе конкурсов рассказов для детей в России и Польше. Автор 8 книг. Обладатель диплома финалиста и просветителя первого сезона конкурса «ЕСТЬ ТОЛЬКО МУЗЫКА ОДНА» памяти Дмитрия СИМОНОВА.