- Митя, что пишут? Какие новости? 

Митя нехотя взял газету со стола и стал читать вслух. Второй месяц жизни у тетки в деревне, где из уважения к ее возрасту он не мог отмахиваться от просьб. Кто знает, сколько раз еще он сможет приехать сюда. Митя жил в Москве, работал реставратором, и, хотя ему было едва за тридцать пять, выглядел стариком. Его лицо могло бы стать симпатичным, если бы он улыбался, но он был словно каменная скульптура, которую делали наскоро. Невысокий, коренастый… Тетке было за восемьдесят, маленького роста, сухая, с плохим зрением, она не признавала ни телевизор, ни телефоны, ей нравилось слушать новости из газет, которые Митя покупал ей два раза в неделю. После газеты пили чай со смородиновым листом, а потом достали старые пластинки.

- Поставь Рахманинова, - попросила Ольга Владимировна. - Ведь мы с Олегом познакомились в консерватории... 

Олег – это ее покойный муж, с которым они прожили сорок лет. После его смерти, вот уже лет пять как, она стала сильно сдавать, в памяти остались историй двадцать, в которых они были непременно вместе и безоблачно счастливы. Олега она представляла человеком красивым и благородным. Митя помнил его большим грузным стариком, который громко разговаривал, много и неаккуратно ел, ругал правительство и засыпал под включенный телевизор. Да, любовь творит чудеса, думал Митя. Хотя, что такое любовь, представлял смутно. Конечно, в его жизни были женщины, но как только начинались разговоры про свадьбу и совместные планы – ему сразу становилось скучно. Теперь они с теткой сидели молча, смотрели сквозь окна на озеро, в котором зеркально отражались облака. На поверхности теплое, а если нырнуть поглубже, обжигающее холодом родников. В нем можно открыть глаза и увидеть проплывающих крупных рыб и стайки мальков. 

 

Жизнь в деревне была неприхотливая и однообразная, большей частью времени Митя бездельничал: кидал плоские камешки в воду, гулял в лесу, катался на лодке, читал книги. По вечерам, если шел дождь, топили камин и играли в карты. Иногда тётка заводила нас, местную ребятню, и тоже усаживала пить чай с угощениями. Так проходили недели. Дни были похожи один на другой, менялись только заголовки в газетах. В один из дней вдруг приехала новая гостья, скрипачка.

- Наташа просто чудесный человек, и Максим так любил, когда она играла у нас, - сказала Ольга Викторовна, вспомнив о сыне, что давно не приезжал в деревню.

Наташа оказалась миловидной женщиной, наверное, ровесницей Мити, и в ее взгляде не было женской томности, хитрости. Она смотрела открыто и просто. Приехала прятаться от смога и готовиться к сольному концерту. Теперь гуляли и общались вдвоём. Днем она репетировала, с увлечением рассказывая о музыке:

- Вот, слышите, вступает скрипка – это как будто птицы запели утром, духовые – это лес, живой, и кто-то протяжно в нем поет. А это ударные! Как гром весной!

Она так рассказывала о своей музыке, так вдохновенно, будто это самое важное на свете и было. К жизни, а тем более к деревенской, абсолютно была не приспособлена: вскрикивала каждый раз, как под ноги прыгала лягушка, готовить толком не умела, с удовольствием варила кофе в турке, с элементарными вещами справиться не могла. Как-то Митя растопил баню, а Наташа вдруг вбегает в дом, в полотенце и хлопает глазами: 

- Митя, там заслонка открылась вдруг… огонь… а она горячая, а мне нельзя, руки же! И протянула, словно извиняясь, к нему свои ладони с длинными тонкими пальцами.

Митя с каждым днем менялся. Возвращаясь с Наташей с прогулки, он шел как будто специально медленно, чтобы подольше побыть рядом, или, бывало, уйдет в лес один, возвращается под вечер с банкой редкой лесной черники, подходит к Наташе. Она подставит руки, он ей насыпает пригоршню ягод, а сам стоит смущённый, точно мальчишка.

…Однажды утром мы нашли у дома раненую птицу. Наверное, кошки ее поймали, и она лежала с вывернутым крылом, без перьев на спине, не в силах уже подняться, только тяжело дышала и изредка открывала глаза. Было жалко ее, но ощущая беспомощность перед порядком жизни, мы решили просто накрыть ее корзиной, что она спокойно дожила свои часы. 

Зачем? - вдруг зло спросил Митя. – Вы просто продлеваете ей мучения, уж лучше сразу ее добить.

Его взгляд искривился, точно его пронизывала острая боль и усталость одновременно. Он схватил камень и замахнулся на птицу, мы вскрикнули, и наши голоса заставили его опомниться, голос стал хриплым и он, стесняясь самого себя, своей нелепой жесткости, оправдываясь, произнёс: «Я сглупил, простите…»

А вечером был концерт. После дождя отрубили электричество и в каминной зажгли свечи, собралась вся деревня, все 15 человек набились в комнату. Все переговаривались, а потом вошла Наташа. В строгом платье в пол, с нарядными серьгами в ушах. Когда она заиграла, то я снова увидела и порхающих бабочек, и одинокий цветок у пыльной дороги, и лес, и ветер, и гладь озера. После концерта наши зрители еще долго не расходились, все разговаривали, и пили чай, и вспоминали. Лишь Митя сидел ошеломленный и грустный. Он, наконец, понял очевидное: роман у Наташи с музыкой, и эта страсть единственная и сильнее всех страстей.  На следующий день она уехала уже на настоящий свой концерт в капеллу Петербурга, мы еще немного помокли под дождем и тоже собрались домой.

Митю после этого она видела лишь раз, на выставке его отца. Странные картины, как будто нарисованные детской рукой, вокруг которых с умным видом ходили знатоки. А фоном играла классическая мелодия.

…улыбнулась Наташа про себя.

Настоящая страсть не проходит никогда.

 

 

 

Мария Николаевна ЗАРЯНКО

Окончила ВГИК. Пишу рассказы, работаю в кино. Режиссер в школе театра и кино «ФОРА» при Российской Государственной детской библиотеке. Победитель питчинга дебютантов ММКФ 2019.