Запой продолжался четвёртый день. В  четверг вечером он позвонил ей:
–  Приду попозже. Сегодня внеочередная секция. Потом поздравим юбиляра, в начале девятого буду.
Часов в десять, волнуясь, она  набрала его мобильник. Шли звонки, но никто не отвечал. Наконец,  сквозь гул пьяных голосов услышала с трудом произнесённое  нетвёрдое:
 –  У те-ле-фона.
 –  Так Вас не ждать?  Вы не придёте?
 – Куууда?
–  Это Александра. Мы договаривались о встрече сегодня.
 – Какой встрече?  С кем? Никккуда не пойду!
      Раздались короткие гудки. Она вздохнула. «Опять! – с горечью подумала Александра. – Нет. Он законченный алкоголик. Но что я могу сделать?».
      С этим писателем она познакомилась на дне рождения  подруги, переехавшей жить в Москву, – мужа перевели на работу в министерство. Было около девяти часов вечера, незаметно за разговорами пролетело около шести часов, допивали чай с тортом и пирожными, несколько человек из пригородов Москвы уже ушли, когда раздался звонок. Вошёл мужчина в сером твидовом пиджаке с расстёгнутым воротом рубашки, без галстука. Он был уже слегка навеселе. В прихожей он поцеловал именинницу в щеку, протянув ей букет лиловых ирисов с жёлтыми хризантемами.
–  Спасибо, Андрей, мои любимые ирисы… Судя по твоему виду, – она не удержалась  всё же от ехидства, – подписание договора состоялось.
–  Состоялось, состоялось. Ну, отметили немножко. Ты уж прости за опоздание, никак не мог вырваться пораньше.
      Подруга представила его гостям, сказав, что это Андрей –  друг детства её мужа,  ленинградский писатель. Был он чуть выше среднего роста, широкоплечий, плотный, но ещё весьма спортивный по виду, с аккуратной  короткой стрижкой тёмно-русых волос и ослепительно синими глазами, цвет которых не затеняли даже стёкла очков в узкой золотистой оправе.   
         Застолье началось по новой, она помогла подруге выставить на стол закуски, салаты, уже убранные в холодильник. Гости разъехались, остались они втроём –  муж подруги был в загранкомандировке. Разговоры продолжались часов до трёх ночи. На кухне, когда они убирали посуду, подруга сказала, что он разведён, живёт в Петербурге, очень талантлив, но… Вот это «но» волнует всех, но никто ничего поделать не может, лечиться он не хочет, а одинокая жизнь творческой натуры весьма и весьма способствует…
      Александра же ещё раньше поделилась с ней, что настали трудные времена. Институт, в редакционном отделе которого она работала, на грани издыхания, работы нет, зарплата – разве это зарплата! Она подрабатывает машинисткой – набирает текст на компьютере, электронную версию отдаёт авторам. Вот на этом они и сошлись. Андрей, как оказалось, компьютером не владел, печатал тексты на машинке с большим количеством опечаток, потом редактировал их,  и всё повторялось.  Они обменялись координатами, и после возвращения в Петербург началась работа после работы.
      Сначала он приносил напечатанные тексты, потом стал их диктовать:
 – Вы, Сашенька, для меня как Анна Григорьевна для Достоевского.
 –  Но обручальное кольцо, надеюсь, мне не придётся закладывать?
Она улыбнулась, но Андрей сразу отреагировал, почувствовав намёк.
 – Сашенька, ну, потерпите ещё немного. Издательство задерживает гонорар.
 –  Не волнуйтесь, я шучу, Конечно, подожду. Нам зарплату пока не задерживают. На такой мизер деньги находятся.
     Когда же он не появился четвёртый день подряд, она подумала, что дела в издательстве поправились, и  гонорар, наверное, Андрей получил. Иначе с чего бы?
     Было очень грустно, она уже привыкла к этим вечерним визитам, работе, втянулась в набор текстов и с ходу по многолетней привычке их уже корректировала, обращая его внимание на повторы или неудачные обороты, но особенно её привлекали разговоры за ужином. После технических текстов, которые она редактировала в институте, всё было ново и любопытно, тем более, что он оказался очень интересным собеседником и часто рассказывал ей о литературных новинках или книгах, ускользнувших от её внимания. А уж о перипетиях своей жизни, встречах… Здесь ему не было равных. Юмор искрился в каждой истории, рассказывал он очень артистично…

Тоска заполняла всё её существо, она сидела у телефона и тупо ждала звонка. Хотелось позвонить, но решила выдержать характер – пусть звонит сам. Прошёл ещё один скучный и бесцветный день на работе, бесплодный вечер. Звонка не было.
         В одиннадцатом часу, заглянув в секретер, увидела билеты в театр. Они  с Андреем собирались посмотреть, именно посмотреть, а не только послушать «Реквием» Верди в Малом оперном. Она улыбнулась, вспомнив этот разговор. Да! Тогда этот представитель «интеллигенции высокого полёта», как о нём отозвалась московская подруга, просто потряс её. За ужином говорили о музыке; Андрей рассказывал о своих любимых композиторах. Ей импонировало, что во многом их музыкальные пристрастия были схожими –  неповторимый Вагнер, ранний Стравинский,  драматический  Бетховен с его «Фиделио». Заговорили о Верди. И Александра с восторгом рассказала о театральной постановке «Реквиема»  в Малом Оперном, которую она видела прошлым летом.
      –  Это потрясающе! Открывается занавес, во всю высоту сцены медленно поднимается крест, а на нём распятый Христос, хористы  в балахонах со свечами… Впрочем, не буду рассказывать. Иначе вам будет неинтересно, если захотите сходить. Я с удовольствием послушаю  ещё раз. Хотите?
      –  Давайте сходим. А что это за Малый Оперный? Где он?
От изумления Александра чуть не поперхнулась.
      –  Вы шутите? Так это же второй Императорский оперный театр, на площади Искусств, рядом с Русским музеем.
    –  Первый раз слышу, –  безапелляционно заявил он. –  Ни разу не был, - говорил он искренне, серьёзно.
    –  Не может быть! Знаете, это был любимый театр Лемешева, он, говорят, недолюбливал Мариинку, а любил петь в Малом. Сейчас это Михайловский.
      –  Михайловский? Честное слово, никогда не слышал! Давайте сходим. Знаете, Сашенька, сам Муссолини называл Верди величайшим итальянским композитором. Это важное свидетельство. Вы решите с билетами, а расходы я беру на себя.
    – Хорошо, загляну в театральную кассу. Правда, они очень редко его ставят. Не знаю, почему. Но постановка великолепная –  первое место в Милане, на юбилее Верди.
        Александра посмотрела на билеты, до спектакля оставалось три дня. «Надо будет позвонить ему завтра, напомнить», –  подумала она. Но минут через двадцать, уже в двенадцатом часу, раздался звонок. Звонил Андрей.
    –  Не разбудил? Сашенька, простите. Я тут немножко приболел. С дверью не разошёлся. А она металлическая. На затылке рана, вся комната залита кровью… Голова кружилась…
   – Боже! – вскрикнула Александра. –  Срочно скорую – и в травму! Вдруг сотрясение мозга!
   –  Не волнуйтесь, всё нормально! Это было четыре дня назад. Заживёт!
   – Нет, Андрей, так нельзя к себе относиться, надо сходить к невропатологу, это не шутки…
   – Бросьте, Сашенька, перестаньте. Пустяки всё это, не впервой. Завтра, как штык из носу у Вас, Продолжим. Время – деньги. Поработаем.
   –  А я как раз хотела Вам позвонить, напомнить про «Реквием».
   –  Как же, как же. Обязательно сходим. Да и театр посмотрю. Я, честное слово, тридцать лет живу здесь, но ни разу там не был…
       На следующий день он пришёл вечером, похудевший, осунувшийся, волосы не скрывали довольно длинную – сантиметра четыре – рану на затылке. Они немного поработали, но без обычного вдохновения. Андрей явно был не в форме. Уходя, он сказал, что завтра занят, и они встретятся  только в театре. Долго расспрашивал, где же находится Малый Оперный. Снова покачал головой:
–  Нет, не представляю. Это не музкомедия? Там я бывал раньше.
–  Да нет же, это с другой стороны площади, между Европейской гостиницей и Русским музеем.
–  Ну, ладно, найду.

      Она поднялась на третий ярус  –  специально взяла билеты повыше, чтобы видеть всё действо. Андрей, уже сидевший  на своём месте в центре первого ряда, радостно улыбнулся ей и весело рассказал,  как искал театр: два раза обошёл площадь –  не нашёл, увидел открытые ворота Русского Музея, пошёл туда. Охранница не пустила его дальше, а показала ему вход в театр. Он был слегка возбуждён и пьян. «Не просыхает», –  с грустью подумала Александра. В эту минуту стройная женщина лет двадцати двух, в узких джинсах и короткой майке, обнажавшей пупок с блестевшей в нём бусинкой, направилась к своему месту, протискиваясь в узком пространстве между сидящими зрителями и барьером. Когда она добралась до Андрея, тот вытянул указательный палец, покрутил его, как бы рисуя спираль и  пытаясь потрогать привлекшую его внимание жемчужную бусинку.
 – Вы с ума сошли, – не выдержала Александра. – Так ведь можно и пощёчину заработать.
 –  Я? Я ничего, просто показал, где оркестр, –  попытался он скрасить свой поступок.
         Раздался третий звонок, подняли занавес. На сцену выходили оркестранты, на подиум поднимался хор.
 – Что это? – удивилась Александра, заглянув в программку. –  Концертное исполнение! Не повезло нам. Даже не предполагала…
 – Не расстраивайтесь. С удовольствием послушаю. Я так давно не был в филармонии. А реквием знаю наизусть ещё с филфака.
         Зазвучала музыка, хор, солисты. Александра погрузилась в этот вдохновенный мир грёз и грусти.  «Реквием», –  эхом звучало в её душе. «Реквием!».
 – Сейчас будет самая красивая часть! – чуть ли не во весь голос сказал ей Андрей.
 – Тсс! – она прижала  палец к его губам, прошептав.–  Вы же мешаете…
        Он замолчал, но когда она  взглянула  на Андрея, поняла, что его «развозит»: «Алкоголь что ли начал действовать?». Она отвернулась от него – было неудобно перед зрителями. Воспитанная на филармоническом молчании в зале, она всегда болезненно относилась к разговорам или шёпоту во время исполнения. Это её раздражало. А тут – спутник… Андрей снова попытался что-то сказать. Она жестом показала ему, что нельзя… Настроение падало всё ниже: «Чёрт меня дёрнул, позвать его…», –  уже не оборачиваясь в его сторону, подумала Александра. Зазвучало:
                  Rex tremendae majestatis,
                  Qui salvandos salvas gratis,
                  Salva me, fons pietatis.
                  Recordare, Jesu pie,
                  Quod sum causa tuae viae,
                  Ne me perdas illa die.
–  Я больше не могу, – прошептал Андрей, поднялся и стал пробираться к выходу.
      Александра покраснела, не отрываясь, смотрела только на сцену, ей было стыдно за Андрея, но и безумно жаль его. Одновременно кипели раздражение и злость. Волнение за него не давало ей покоя: «Где он? В какой рюмочной? Дойдёт ли до дома?». Она вспомнила его слова, как-то сказанные им: «Я не могу часто ходить в филармонию. Вы-то послушали музыку, можете поговорить о ней, а завтра снова в оперу или на концерт…  А у меня она так и звучит в душе, будто кто-то играет её постоянно…Мне нужно потом неделю приходить в себя, чтобы звуки улетучились, исчезли…». Тогда она подумала, что он красуется, хочет произвести впечатление. А сегодня… «Да просто выпил лишнего, без закуски, как обычно»,–  подумала она, но волнение не проходило. Да ещё хор сонорно и басовито повторял: «Реквием! Реквием!»
        Неожиданно ей стало легче, она почувствовала чей-то взгляд и, оторвавшись от сцены, повернулась. У самого выхода около третьего ряда на приставном стуле, на котором обычно сидят билетёрши или их безбилетные знакомые, сидел Андрей. «Слава богу, не ушёл!»  Она сразу успокоилась. Траурная месса близилась к концу. Прозвучало «Requiem aeternam». «Вечный покой» нарушил взрыв аплодисментов. Александра направилась к выходу, где Андрей подал ей руку.
 –  Вам стало плохо?
 –  Нет. Я просто не мог там. Было непреодолимое желание броситься вниз.
 –  Боже, Андрей! – Она похолодела,  голос дрогнул. –  Что с вами?
 – Я почувствовал страшную какую-то силу изнутри. Самоубийцы бывают такие, как у Достоевского, по расчёту: Кириллов. А, бывает, растёт изнутри и говорит: «Прыгни, прыгни!». Внизу – страшный вид зала, тёмное пространство, как пропасть. А остатки сознания жалко шепчут: «Уйди отсюда, уйди не искушай господа бога своего, будет что-то другое, что-то страшное… Оно перевернёт с головы на ноги всю жизнь, всю смерть. Готов ли ты к этому?». И я понял: «Нет, не готов». И отошёл, протискиваясь, соприкасаясь коленками с коленями зрителей. Странная штука эта жизнь. Вроде бы убегаю от смерти, а обращаю внимание на женские колени… Были и миловидные зрительницы.
         Он на минуту замолчал. «Господи! Что это? Литературщина? Или допился до белой горячки?»  Эти вопросы застучали в голове Александры.
 – Сел я на свободный стул в заднем ряду, продолжил Андрей. –  Оттуда ужасный вид зала – чёрного пространства всего этого зала – был уже не виден.  Только доносится божественная музыка. Слушаю, и как будто парю над облаками. – Он снова помолчал, потом улыбнулся. – Да, на этот раз ангел-хранитель не опоздал. Вовремя прилетел.
        В последних словах прозвучал обычный для него  лёгкий юмор, и Александре показалось, что он нашёл себя, как бы вернулся домой откуда-то издалёка. Она вздохнула с облегчением.
 – Как Вы напугали меня Андрей! И часто это с вами бывает?
 – Бывает, бывает. Особенно, когда я слушаю музыку.
 – Всё, Александр! Решено. Теперь билеты только в партер! А то представляете: трагическая музыка или ваш любимый «Полёт валькирий»! И в эту минуту с галёрки летит вниз распятое тело. Овация! Публика в восторге – «Какая постановка!». Артисты в недоумении, что делать? Валькирии уже в зале летают…А тут уже билетёрши, охрана, врач, скорая помощь, носилки… Свет! Мировая премьера!
 – А вы, Сашенька, фантазёрка! Хорошо отрежиссировали сценку…
 – Да, – развеселилась она, выйдя из стресса, – а вот если бы исполняли «Полёт шмеля», вам надо было бы упасть в оркестровую яму, прямо на дирижёра..
 – Ну, хватит, пошутили, – прервал её Андрей, остановив такси.
    В машине он погрустнел, снова замолчал и за всю дорогу не сказал ни слова. Такси остановилось, он вышел первым, открыл дверцу, подал Александре руку.
 – Вы всё шутите, Сашенька. А у меня душа болит… Один… Я не могу сегодня …Можно я останусь у вас?
      Александра  кивнула головой, подошла к входной двери, поискала ключи. Лифт уже стоял на первом этаже. Они, молча, поднялись на шестой этаж. Александра открыла дверь…

Прошло три года. Александра возвращалась с работы, и чтобы сократить путь свернула со Звенигородской улицы в сквер. Был тёплый солнечный день, сирень уже отцветала, но свечи каштанов уже были покрыты распускающимися цветками, откуда-то с другого конца сквера пахнуло ароматом жасмина. Александра оглянулась. Одинокий куст виднелся вдалеке почти у самого дома, но ветерок разносил его аромат по всему скверу и даже дальше, как будто звал, искал кого-то… Она уже шла по Загородному проспекту, а запах жасмина всё ещё провожал её, иногда перебиваемый пряным ароматом дымка шашлыка из летнего кафе на площади перед Театром юного зрителя. «Шашлычок сейчас – было бы неплохо, – подумала она, свернув в проход между входом в метро на Пушкинскую и Витебским вокзалом. И вдруг остановилась, как вкопанная, интуитивно почувствовав на себе чей-то пронзительный взгляд. Взглянула вперёд – и у неё сжалось сердце. «Бог мой! Андрей!» На неё пристально, не отрываясь, смотрел бомж, сидящий на углу перед входом в метро. Ярко синие глаза, как у Андрея.  Такие больше ей не доводилось встречать. «Не он!» – от сердца отлегло на какое-то мгновение, но в голове зазвучало: «Реквием! Реквием!».

         Андрея она не видела уже больше двух лет. После той ночи он почти год жил у неё, то появляясь на пару недель, то пропадая на двое-трое суток. После этих «отгулов», как он однажды назвал эти исчезновения, появлялся он бледно-зёлёным, с одутловатым лицом, мешками под глазами, жаловался на плохое самочувствие, первый день ничего практически не ел, только пил апельсиновый сок  и отсыпался. Однажды, когда ему было совсем плохо, она, измерив ему давление, ужаснулась:
 – Да у тебя же просто гипертонический криз, я вызываю неотложку.
 – Никаких врачей! Чтобы они ковырялись во мне. Ерунда! Пройдёт, полежу только немного. Не впервой.
       Но ей удалось буквально насильно впихнуть в него лекарство.
 – Андрей, - сказала она ему на следующий день, – такое давление – это опасно. Прошу тебя… Сходи – закодируйся. Тебя же просто парализует когда-нибудь.
 – Ну, не мучай ты меня, не мучай, – в его голосе  прозвучала мольба. –  Ты не представляешь  –  у меня душа болит… Я понимаю, что ты права. Во всём права. Но от этого мне ещё хуже.
      Когда он приходил в себя, начинался творческий подъём. Возвращаясь с работы, она видела на столе кипу исписанной бумаги с правками  и набирала тексты, набирала порой до глубокой ночи.
 – Я никогда так много  не писал, музончик ты мой, – и он целовал её волосы. – Эта книга… Да, она перевернёт мир. Мы им покажем, как и что нужно писать.
      Александра не принимала участия в обсуждении книги, она просто молчала и слушала. Это молчание возбуждало его красноречие и тщеславие.
 – Мы им покажем! Кто из них пишет, как я? Только рассовывают старые стишки да рассказики по разным журналам!!

И он начинал диктовать ей текст. Но за подъёмом следовал спад, опять он исчезал на два – три дня, а однажды… Утром в воскресенье её разбудил звонок. Она подошла к домофону.

–  Мы внизу, открой…

Рядом с Андреем стоял мужчина помоложе.
 – Познакомься, Сашенька. Это Алексей Рахматуллин. Крестник мой… И спонсор! Он только что спонсировал вытрезвитель Невского района, –улыбнулся Андрей.
      Алексей поцеловал ей руку, протянул коробку конфет. Мужчины вошли в комнату, и на столе тотчас же появилась бутылка коньяка, шампанское, лимон, нарезка сыра.
 – Извините, я на кухню. Андрей, возьми бокалы…
     Он вышел вслед за ней.
– Кто это?
 – Алексей – мой крестник. Я рекомендовал его в союз. Талант! А вчера… Знаешь, где я ночевал? – Он выдержал паузу. – В вытрезвителе!
– В вытрезвителе? Боже!
  - Как я попал на Обуховскую оборону, ума не приложу. Заблудился. Правда, членский билет с собой. Утром разбудили, видят – писатель. Культурно так разговаривают, вежливо, говорят – платите! А денег – мелочь какая-то! Обчистили, видно, всё. Что делать? Звоню Алексею. А он в ответ: «Сочту за честь! Мигом буду!» Привёз деньги, заплатил… Ну, мы сразу же к тебе.
 –- «Сочту за честь!»  – не удержалась она, чтобы не съязвить, но он не обратил внимания на её тон.
        Завтрак перерос в обед, мужчины ещё пару раз сбегали в магазин… В одиннадцатом часу Алексей собрался уходить.
   – Может быть, такси вызвать? Не заблудитесь?
   - Не беспокойтесь, Саша, я тут живу неподалёку, дойду, – и он, пошатываясь, направился к лифту.

    Два года… В вагоне метро было пусто, она села и закрыла глаза. И снова поплыли воспоминания, они роились в её голове, наплывая одно за другим. Вышла книга. Презентация следовала за презентацией: в Союзе писателей, в Книжной лавке писателей, в Доме книги. Весьма скромные выступления, какие-то незначительные вопросы, на фуршетах традиционные тосты и шушуканье за спиной автора. А критика была просто ужасающей. Его не поняли, не приняли, пинали все, кому не лень. «Он исписался! Где идеи? Куда зовёт известный в прошлом писатель?» С каждой новой публикацией он мрачнел всё больше. Иногда звонили коллеги: «Не принимай близко к сердцу. Ты просто опередил своё время». Или: «Радуйся! О тебе ещё говорят! Это же пиар!» Но радоваться он не мог. И после каждого звонка мрачнел всё больше  и тянулся к спасительной бутылке. За несколько дней из Москвы он не позвонил ей ни разу. Подруга сообщила, что заходил, но, как всегда, прозвучало это «но»…
          Из Москвы он вернулся в подавленном состоянии и пил больше недели, каждый день… Каждый день! Она возвращалась с работы и выбрасывала пустые бутылки и банки из-под пива в мусоропровод.
   – Остановись, Андрей. Я так больше не могу жить. У меня не распивочная, – последние слова она произнесла жёстко, но с надеждой…Но…
 – В Библии сказано, – он посмотрел на неё мутным взглядом и произнёс медленно, с трудом выговаривая слова заплетающимся языком. – «Да – да, нет – нет. А всё остальное от лукавого».
   – Меня не интересует, что сказано в Библии! Я хочу знать, когда прекратится эта беспробудная пьянка!
    Он ничего не ответил, с трудом встал, оделся и, покачиваясь, держась за стенку, открыл дверь. Войдя в лифт, он обернулся и долго смотрел на неё. Наконец, нажал кнопку и уехал, как оказалось, навсегда.
     Первое время она звонила ему домой, на мобильник, в союз… Телефоны безмолвствовали, в союзе никто о нём ничего не знал. Человек исчез, как сквозь землю провалился…

А сегодня, этот взгляд, пронзительный и просящий взгляд бомжа… На Чёрной речке она вышла из метро и медленно пошла по набережной домой. Открыла дверь и вздрогнула от неожиданности: «Реквием! Реквием!» – строго и мрачно  понеслось ей навстречу.

«Ох! – вздохнула Александра. – Забыла приёмник выключить».

«Dona eis requiem. Amen». (Дай им покой. Аминь).

Санкт-Петербург

 

 

 

Татьяна Михайловна ЛЕСТЕВА

Главный редактор историко-литературного журнала «На русских просторах», член редакционного совета Альманаха «Журнал "Аврора"». Член Союза писателей России, Союза журналистов  Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Окончила Ленинградский (Санкт-Петербургский) государственный  университет. Публикуется в  петербургской и центральной прессе, автор свыше 90 статей и 15 книг стихов, прозы и литературной критики – «Потусторонние заметки», «На литературном посту»; редактор книг лауреата Ленинской премии М.С. Немцова «Воспоминания и размышления (Записки химика)», «Алла Шелест. Незабываемая»,  редактор-составитель сборников конкурсов «Серебряный голубь России»  и др. Лауреат и финалист ряда литературных премий, в том числе Международной литературной премии им. Горького (2014) и Международной литературной премии им. Гоголя (2019) и др.