Выпье

Голос засел в голове, как исповедь.

Мне бы под вашим зерцальным – выстоять,

мне бы умыться водою с тиною,

и к тридцати не прослыть скотиною.

 

Смелая, юная. Не намечено

даже пунктиром пути. Заплечная

грусть обернётся горбатым вечером.

Вы по хребту прокроите строчками,

пулями – точками, в шею – очередь,

я покраснею ушными мочками.

Вы мне – не матчина, вы – не вотчина.

В зябкой глуши прорастаю струнами,

выжженной брошью, смертельно юная.

Выпою – выпью, убого юная,

петь не умею.

Жаль.

 

Я прорастаю витыми струнами,

венами жёсткими, кровь – латунная.

Волосы гриф оплетают кольцами,

зубы становятся колокольцами,

тонко звенят, выбивают дрожь.

Ветром продует – не так споёшь.

 

Живое

У меня на руке прорастает сад.

Я смотрю на тебя —

ты не знаешь, что мне сказать.

 

Сад растёт — ты смотришь.

 

Из ладони лоза, по плечу виноград,

А молчания вкус иссушающе-солоноват

 

И пускает корни.

 

Я ещё не земля,

Не пои меня тишиной.

Спой, пока моя шея

Не подёрнулась корой.

Спой, пока твой голос живой

Не свился в перегной

С моей травяной спиной.

 

До тебя поливали меня пока

Голосами из водки

И кислого молока,

 

Часто — вперемешку.

 

Ты звучишь, как гранатовый терпкий сок,

Как жасминовый чай,

Как лимонно-медовый грог

 

Или что-то между.

 

Я ещё не земля,

Не пои меня тишиной.

Будет срок — моя шея

Подёрнется корой.

Будет срок — и твой голос живой

Совьётся в перегной

С земной травяной спиной.

 

Мелочи

Не люблю навороченные телефоны.

Нравится смотреть, как слетает с берёзы ворона,

нравится снежная пыль, осыпающая лицо,

мёд липкими губами впитывать из сот,

разбитые в кровь коленки облизывать люблю,

пыльные залежи сдувать с люстр.

Наматывать на палец изысканную паутину,

обнимать дорогих людей и урчать им в плечо по-дельфиньи.

 

А ещё, а ещё, а ещё –

смотреть тебе в спину,

смотреть тебе в спину.

Замечать тебя мельком,

теряться, потом

смотреть тебе в спину.

 

Не люблю притворяться приличной, пиджак носить,

нравится – вертеться на месте вокруг оси,

нравится – с горки бежать и падать в траву без сил,

лежать и

петь, пока не осипла.

В летнем вечернем автобусе хорошо, куда бы ни шёл,

Ловить прикрытыми веками солнца шёлк,

Улыбаться пока ещё сонным электрическим светилам.

 

А ещё, а ещё, а ещё

я люблю твой затылок,

люблю твой затылок.

Делай с этим,

что хочешь, но я

люблю твой затылок.

 

И, пускай твоё чувство ко мне уже остыло,

я люблю твой затылок.

 

Лето

Что-то менялось. Дымящимся экскаватором

утро заехало, кинуло всем палатки, да

перекопало наш спальный район. «Ребята, —

сказало, — ваш дом — под снос».

 

Думали — тут будет сквер,

только было скверно нам —

жить под лесами строительными

из вербы и

ждать, когда запах мазута разгонят ветры —

тогда мы пошли вразнос.

 

Это мы — танцевали босыми на свалках гетто,

это мы — нашаманили пыльное злое лето,

это мы тополиный пух

поджигали взглядами,

утомившись — на грязные парапеты падали.

 

Спали с влюблёнными

парами,

были третьими,

эльфов дурили и фей,

да искали ведьминский

круг,

торговались на

сердце своё на вертеле —

даже кормили с рук.

 

Сами жевали траву,

заедали сказками,

стали от них остроухими да зубастыми,

не

находили дороги назад — обласканы

ветром, укравшим след.

 

Это мы — голоса подарили дождю и ветру,

это мы — улыбались, надеясь, что нас заметят,

принимали чужие объятия, как награду.

И, друг друга пропев,

не заметили — да и надо ли?

 

И, пропев новый мир, не заметили — да и надо ли?

 

Имя

Станут ли мои придыханья чужими,

если я возьму себе новое имя,

если я дышать научусь по-другому –

станут ли они, станут ли они?

 

Громом вдали,

криком навзрыд –

чайки, что от

бури летит

 

Хватит ли мне воздуха, чтобы распеться,

и не загубить своё слабое сердце,

и не задохнуться от нового ритма –

хватит ли меня, хватит ли меня?

 

(Битвой ветров,

веером крыл,

валом, что об

палубу бил)

 

Станут ли водой мои жёсткие перья,

смену оперений считать ли потерей,

и до холодящего нёбо восхода

долечу ли я, доплыву ли я?

 

Воды поют –

имя прими,

все тут вчера

были людьми.

 

Песня  рыбы

Если я всё же пою,

значит, песня есть

самый для жизни моей

подходящий жест.

 

Если ни воздуха в лёгких,

ни языка

нету во рту,

но – пою же, пою, пока

 

Что-то живое

течёт из озябших губ

рыбы на льду,

и вздымаются же бока,

лёд под которыми звонок, шершав и груб.

 

Если я всё же пою –

не вмерзаю в лёд,

бьюсь плавниками трепещущими в январь,

 

Посуху переплываю

и хворь, и хмарь,

может, получится

верх одержать в бою?

 

Если я всё же пою,

шансы есть суметь

жабрами перемолоть

немоту и смерть,

воздух широкими лёгкими разогреть.

 

Зиму испить,

переплыть её,

перепеть.

 

 

Яна Олеговна ЗВЕРЕВА

Мне 27 лет. Живу в г. Новоуральске Свердловской области. Пишу сказки. Работаю журналисткой на местном телеканале «ЭХО-ТВ 24». Люблю, когда люди рассказывают истории. Не знаю, что обычно пишут в таких биографиях.